Бабы - Сергей Семенов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Бабы
- Автор: Сергей Семенов
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но он все-таки полез под куст, сел неподалеку от Сидоры и с печальным укором проговорил:
– - Что же это ты со мной делаешь?
– - А ты со мной что делаешь! -- звенящим голосом, в котором слышались слезы, проговорила Сидора. -- Что ты ко мне пристаешь, аль я от тебя добиваюсь чего? Господи боже, зачем ты меня зародил такую несчастную!
И она закрыла лицо руками и всхлипнула.
Влас совсем отрезвился. Он представлял себе, что здесь случилось, и вдруг жгучий стыд, какого он никогда не испытывал, охватил его; он не мог уже находиться вблизи Сидоры, выскочил из-под куста и бросился ничком на траву, совсем не замечая, что над ним гремит гроза и льет дождик. И когда его всего промочило до нитки и охватила дрожь, он поднялся с места и, поднявши на плечо грабли, зашагал ко дворам.
XIII
После этого Влас проснулся среди ночи, и вдруг в его памяти с поразительной ясностью встало то, что случилось с ним в прошедший день. По его спине пробежал мороз, и он с ужасом подумал: "Господи, неужели это не во сне?" То, что случилось, было не во сне. В сердце Власа поднялась глухая, ноющая боль. Он лег ничком, стиснул зубами подушку и лежал так, пока сон не охватил его.
На другой день косить не пошли, и Влас провалялся в пологу все утро. Ему не спалось, но и не хотелось вставать. Ну как он взглянет в глаза Сидоре, жене! Как будет отвечать на невинный детский лепет! Он, этакий дурак, остолоп, орясина! Он, свалявший такого дурака накануне! Эх, да можно ли ему теперь на свет глядеть, да стоит ли?
Прямо из полога Влас через заднюю калитку ушел со двора и пришел домой к обеду -- пьяный, как грязь.
Через три дня кончили покос и, чтобы обмыть косы, хохловцы взяли ведро вина, и Влас опять выпил всю свою долю. Иринья плакала, глядя на то, что делается с мужем, и говорила, что им не миновать теперь пропадать. Не радовалась и Сидора: она ходила угрюмая и заметно стала худеть. Работала она по-прежнему, но от нее уже не слыхали ни шуток, ни песен; порой она по целому дню не выпускала и простого слова.
Время пошло быстрее. Солнце позже всходило и раньше садилось. Ночи стали длиннее. Работа из лугов перешла в поле. В этих работах больше приходилось участвовать всей семье, и Влас был этим очень доволен. Он боялся оставаться с Сидорой с глазу на глаз и избегал этого. При воспоминании о том, что между ними произошло, он чуть не вскрикивал, и какое бы то дело ни было у него, оно валилось из рук. Он совсем изменился, стал угрюмый, осунулся, подурнел. Работал он машинально; творил только по делу и при каждом случае напивался. Напивался он так часто, что уж Иринья перестала этому удивляться; она только все чаще и глубже вздыхала и делалась темней и в лице, и во взгляде.
XI V
В начале сентября ко двору Мигушкиных подъехала подвода. На телеге сидела девка, небольшая, худощавая, белокурая, с редкими веснушками по лицу. Мигушкины в это время обедали. Сидора, заметив подводу, вдруг преобразилась; ни слова не говоря, вдруг поспешно вылезла из-за стола и выскочила из избы.
Влас и Иринья переглянулись в недоумении; потом Иринья выглянула сквозь окно на улицу.
– - Целуются, знать, родная ей! -- говорила она, видя, что делается на улице, и вдруг воскликнула: -- Батюшки, да это ее золовка, а я не узнала сразу!
Сидора и ее золовка вошли в избу. Девка помолилась и поздоровалась. Мигушкины ответили. Сидора, необычайно возбужденная, сказала:
– - Ну, хозяева, вот вам вместо меня сменка, а я от вас уволюсь.
– - Надолго ль? -- спросила Иринья.
– - Да уж, может, до отставу: муж в побывку пришел.
Она казалась такою цветущею и радостною, какою ее давно не видали. Иринья глядела на нее и изумлялась перемене в ней. Ей чувствовалось, как дорог бабе муж, и опять ее подозрения поколебались. Неужели она, коли так мужа любит, баловаться будет, -- а впрочем, чужая душа потемки. Она взглянула на Власа. Во взгляде его сквозила тяжелая грусть; эта грусть, видно, камнем давила ему грудь. Влас вдруг тяжело вздохнул и отвернулся в сторону. В сердце Ириньи опять заточил обычный червяк, и она с злорадством подумала: "Вздыхай не вздыхай, и теперь уж не твоя".
– - Ничего, хозяева, что я вместо себя другого человека-то поставлю? -- спросила Сидора.
– - Ничего, ничего! -- весело проговорила Иринья.
Сидора не стала и дообедывать, а быстро собрала свое добро, оделась и уехала.
Золовку Сидоры звали Александра. Она только еще выравнивалась в девку. У ней не было ни такой силы, ни сноровки, как у Сидоры, но Иринья глядела на это сквозь пальцы; она была с нею ласкова, как с гостьей; всегда говорила с ней, рассказывала, расспрашивала; она точно ожила. Но Влас с каждым днем все ниже и ниже опускал голову. Ему безотвязно лезли в голову мысли о Сидоре, о его чувствах к ней, о схватке ее с женой, о своей неудаче. Он представлял ее с мужем, их взаимную любовь и чувствовал себя, что он самый несчастный человек на свете. Ему тогда делалось непонятным, зачем он живет, хозяйствует, растит детей. Для чего все это? И такие мысли преследовали его чем дальше, тем больше. Заглушал он их только тогда, когда напивался.
Пьяный он не буянил, но держался так, что все его стали бояться: и Иринья и ребятишки. Но всех больше его боялась Александра. Она признавалась Иринье, что она еще не видала таких нелюдимых мужиков. Иринья вздыхала и соглашалась с ней. Она сама до этих пор его не знала.
XV
В осенний Сергиев день в уездном городе была ярмарка. Влас повез туда продавать воз льняного семени и предполагал там купить кое-что для ребятишек. Воз он направил с вечера, и едва перевалило за полночь, он встал и стал справляться в путь.
Ночь была ясная, звездная; взошел месяц, и хотя его осталось не больше половины, но от звезд и месяца было довольно светло. Дорога, по случаю стоявшей сухой погоды, была гладкая; лошадь тянула воз свободно. Влас забрался на мешки, перекинул ногу через грядку и сидел так, покачиваясь от толчков телеги.
Он, как и всегда последнее время, думал о Сидоре и с душевной болью старался разгадать, что же это его притягивает так к ней. Он хорошо сознавал и сначала, а теперь тем больше, что ему ею не обладать. У ней есть муж; притом же она к нему совсем равнодушна. Она, должно быть, любит своего мужа, и "баловать" она не пойдет; самое умное -- ему выкинуть ее из головы. Но он этого не может. Он разбился мыслями во всем: его оттолкнуло от жены и от детей. Уж не колдовство ли это? Но Влас сейчас же прогнал эту мысль: какой оно могло иметь смысл? Другое дело, если бы баба хотела его приколдовать. Влас терял голову и чувствовал, как у него заходит ум за разум.
– - Если бы нашелся такой человек, отворожил бы меня от нее, ничего бы, кажись, не пожалел, -- вслух подумал Влас, -- ей-богу!
И он опять стал убеждать себя, как это не идет ему этим заниматься. Вот он запил, за одно лето оказал в себе такую прыть, какой никто в нем не ожидал. А в какое положение он ввел жену и себя! При воспоминании об этом у Власа захватило дух и краска залила лицо. Что это? К чему это?
Но вместе с тем образ Сидоры продолжал стоять в его воображении и все, как всегда, в притягательном виде. Власу стало от этого больно до слез, и он горько вздохнул.
Когда он стал подъезжать к городу, уж рассветало. Ярмарочный гул, как шум высокого леса, или журчанье далекой реки, стоил над городом, несмотря на ранний час, и тем самым втягивал всякого попавшего в этот водоворот в деловое настроение. Влас тоже оставил свои мысли и думал о другом. Он задумался о том, где ему лучше встать на базаре, почем просить за семя, как продавать его. И чем ближе он подъезжал к городу, тем больше делался обоз и тем отчетливее становился ярмарочный шум. Теперь уж доносились отдельные голоса, мычали проданные коровы, блеяли овцы, люди галдели во все горло. Несмотря на раннее утро, купля-продажа шла вовсю.
Власа встретили на дороге и не дали ему стать на место, как начали покупать товар. Влас, не любивший никогда калякать, продал семя с двух слов, и его повели ссыпать семя.
Ссыпав семя и получив деньги, Влас уставил лошадь, задал ей корму и вышел за ворота. Только он очутился па улице, как в ближайшей церкви ударили в колокол. Влас снял шапку и перекрестился. Колокол, потрясая воздух, прогудел еще и еще, и вдруг полились звучные и мерные удары; у Власа что-то дрогнуло внутри. Он проникся умилительным настроением, и его вдруг потянуло в церковь. "Пойду я помолюсь святому угоднику, не поможет ли он избавиться мне от моего попущения. Больше ничего делать не остается, -- надо как-нибудь бороться". И он пошел в церковь.
Церковь была не то что в Хохлове: иконостас ее горел резьбой и позолотой. Везде были зажжены сотни свечей; толпа народу валила во входную дверь и разбродилась по разным углам вместительного храма. На клиросе стояли, откашливаясь, певчие; на другом клиросе дьячок читал часы.
Влас взял две свечки; сам поставил их на канун и спасителю и, ставши в уголок, истово стал молиться.
- Дело музыкальных коров - Эрл Гарднер - Классический детектив
- Строительство печи в дачном домике - Илья Мельников - Сад и огород
- Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч - Иностранный детектив
- Очень средний кризис. Не очень среднего возраста - Ирина Дорфман - Русская современная проза
- Раскрывшийся Бутон Благодати, или Другая тишина. Рассказы и эссе - Максим Евстигнеев - Русская современная проза