Том 6. История любовная - Иван Шмелев
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Том 6. История любовная
- Автор: Иван Шмелев
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был мой закадычный друг, года на полтора постарше. Он уже пробовал говорить баском, вжимая и раздувая шею, старался шагать «полковником» и настойчиво мял резину, вырабатывая «мертвую хватку» в пальцах. Я гордился его железной силой и независимостью в семье. Жутко бывало слушать, как он говорил при матери:
– Из гимназии выгонят?… Плевать. Махну в матросы!
А когда мрачные мысли начинали его давить, он встряхивался ретиво и вскрикивал из «Капитана Гаттераса»:
– «А компас показывал на Север!»
Чтобы закалить тело и приучиться к жизни, полной опасностей и лишений, он пил из загнивших луж, сплевывая по-боцмански, ел на прогулках какие-то «питательные корни» и глотал пескарей живьем.
– Мало ли что случится! – говорил он мечтательно. – Дослужусь до полковника, попаду в военную экспедицию, в Корею куда-нибудь… придется всего хлебнуть! Были великие путешественники, и еще будут!.. Надо готовиться.
Правда, он стал полковником. Был и в Корее, и на горах Карпатских, и пил из загнивших луж. И много хлебнул – всего…
Он уже «разговаривал» с учителями. Латинисту переводил с усмешкой – «Цезарь выстроил на холме три когорты… ветеринаров!» Историку начинал про обесчещенную Лукрецию с развалочкой: «Жила-была одна молодая жена одного мужа, по прозванию Лук-реция, соблазнившая своей красотой одного легкомысленного юношу…» А при попечителе рассказал, как «Пифия садилась на расселину, и из нее выходили одуряющие пары». Хрипевшего от удушья старичка-попечителя увели под руки, а не моргнувшего глазом Женьку посадили на воскресенье.
Словом, он был для меня авторитетом.
Прошлой осенью мы заключили с ним «союз крови». Мы сидели на нашей рябине и дружно читали «Дон-Кихота». Не помню, что нас растрогало. Было что-то в осеннем саду темневшем, в небе ли тихом, звездном, или в нашей душе притихшей: мы почувствовали любовь друг к другу, потребность ласки. Он обнял меня за шею, а я его.
– Тонька, – сказал он мне, – ты славный парень! У тебя дом, а у меня ни черта, но ты простяга. Потому и вожусь с тобой. И если когда-нибудь проживешься в пух и прах, рассчитывай на меня смело, я разделю с тобой последнюю корку хлеба! А если случится мне напасть на золотые россыпи, когда предприму экспедицию… твоя половина обеспечена. Вот моя рука, я не бросаю слова на ветер!
И на его глазах показались слезы. Навернулись и на моих. Я сказал:
– Для меня богатство на последнем плане, как для Дон-Кихота. Мой дом и кров всегда для тебя. Располагай мною, как… Вот, на нас смотрят звезды, и я…
У меня захватило дух. Вздохнул и Женька и сделал – гм!.. В волнении он всегда так делал, так всегда делают полковники.
– Дай руку… – сказал он глухо.
Он сдавил «мертвой хваткой», как всегда пожимают англичане, и произнес торжественно:
– Друг, предлагаю тебе «союз крови»! Так всегда поступают гренландские эскимосы, самый симпатичный народ на свете, ведущий борьбу с ледяными объятиями жизни и смерти!
Он сказал удивительно искренно, хотя я и уловил некоторую рисовку.
– Так было у Норденшильда, у Франклина, у… и у других. Тогда – навеки!
Мы спустились с рябины и заключили союз навеки. Он царапнул себя моим перочинным ножом повыше кисти и дал мне лизнуть крови. В сумерках она зачернелась струйкой. То же и я проделал.
– Менять ножи!
И отдал свой перламутровый.
– «Мои олени – твои олени, моя жена – твоя жена, мой огонь – твой огонь, моя жизнь – твоя жизнь!»
То же сказал и я.
– Теперь – потремся носами!
Мы потерлись носами, как всегда делают гренландские эскимосы, самый симпатичный народ на свете, и пожали друг другу руки.
Чудесный это был вечер под рябиной, в осеннем саду, при звездах. Пахло сухими листьями тополей, острой осенней горечью, растерзанными подсолнухами – последнею красотою сада, размятою горькою рябинкой, которую мы жевали, осенним холодочком. Но в сердце было тепло и сладко. Чудесное было впереди – вся жизнь. Такая же голубая даль, как небо над нашим садом.
И вот в то утро я ждал его.
IV
Он заявился франтом. Шинелька его была все та же, выгоревшая и в пятнах, накинута на одно плечо, но крахмальный воротничок, недавно столь презираемый, подпирал его оттопыренные уши, а на фуражке, с примятыми бочками, сияли начищенные лавры с выломанными буковками – для шику. От воротничка, должно быть, он показался мне еще длиннее и худее, остренькая черная головка – еще чернее, а вихры еще в большем беспорядке. Совсем недавно он считал лучшими духами в мире запах порохового дыма и смоляных канатов, – я добавлял к ним дымок бивуачного костра и соленую свежесть океана, – а сегодня он надушился какими-то кислыми духами, – сестра плеснула! – «ландышевым одеколоном», напоминавшим уксус.
– «Здоро-во, милый друг… здоро-во, ме-э-льник!..» – выкрикнул он с порога, и я сразу почувствовал, что у него что-то радостное.
Недавно мы видели «Русалку», и Женька стал величать меня «мельником», когда был в духе. А в это утро он прямо сиял от счастья, и веяло от него отвагой. Пропев «мельника», он сунулся в окошко, потянул и ноздрями, и губами и потащил ветки в комнату.
Ната-ша, ангел мой,Как счастлив я-а-а-а…!
Он дергал ветки, словно звонил на колокольне, задел и свалил подснежники.
– Что это ты такой?… – удивился я его резвости. – Денег дали?
– Так, хорошее настроение… – улыбнулся чему-то он, и его остренькое лицо стало глупым. – А ты все зубришь… – увидал он книгу и заглянул. – А, «Первая любовь»… Знаю, чепуха!
Я только хотел спросить, почему он такой парадный, мы же идем на «Воробьевку», но его восклицание потрясло меня.
– Как чепуха?! По-моему, это… прелесть! Я прямо… влюбился в героиню!.. – Никакой и героини нет, а… размазано, больше ничего! – презрительно сказал Женька, отталкивая книгу. – Терпеть не могу сентиментальностей!
– Но она же страдала… от любви?!. – растерявшись, пробовал я отстаивать. – Ты нарочно…?
– Чушь. Почитай-ка про физиологию, узнаешь! – сказал он басом, напруживая горло.
Я был обескуражен. А он бухнулся на кровать, закинул ноги и стал насвистывать.
– А на «Воробьевку» как же?… Мы же условились… – говорил я растерянно, чувствуя, что случилось что-то.
– Сегодня не придется. Разные обстоятельства…
– Какие обстоятельства?
– Домашние…
Меня кольнуло. Я хотел упрекнуть его, но он перебил меня:
– На любовь, брат, надо смотреть проще. Как вдумаешься хладнокровно, с точки зрения… физиологии… – с важностью сказал он, словно читал по книжке, – просто… физическая потребность! Мужчина… гм!.. – продолжал он басом, разглядывая Пржевальского на стене, – чувствуя прилив… гм… физической потребности, берет женщину, как добычу! Это совершенно просто. И с ней бы не так надо, как размазано у Тургенева твоего, а… иди навстречу физическому влечению!..
Когда он сказал – «берет женщину» и «физическая потребность», по мне пробежало искрой, и я смутился.
– Но… почему с ней не так бы надо?… – спрашивал я растерянно, избегая глядеть в глаза. – Как же надо?… Я тебя не понимаю. У героя такая чистая, возвышенная любовь… к женщине… – с усилием выговорил я это, зазвучавшее новым слово, и сердце мое заликовало, – к прекрасной Зинаиде…
– «Во-звышенная»! – передразнил Женька. – Сама навязывалась, а этот слюнтяй Володька не сумел ее взять под жабры! Вон, Македонов-шестиклассник, влюбился – сразу и овладел. Теперь и живет с шикарной дамой, с бельфам! Так и с ней бы. Если бы со мной было…
Зинаида светилась передо мной, но сладость греха манила. Мне было жутко, и подмывало слушать.
– Но это же идеальная любовь! И тут… поэзия! – с восхищением спорил я. – Она, в своей ослепительной красоте… женщины… – выговорил я смущенно, чувствуя, что грешу, – была для него как небо, как… богиня, как идеал?!
Я смотрел в изумрудные листочки, и новое – открывшееся мне счастье – переполняло душу. Милая! – отзывалось в сердце.
– Хо-о!.. – засмеялся Женька каким-то бесстыжим смехом. – Да она самая настоящая гете-ра! сколько хочешь!.. Сама лезет – и хватай под жабры! – сделал он пальцами, словно помял резину. – Подарил бы ей там душков, прокатил бы на лихаче в Сокольники… а он со стенки прыгнул, дурак! Отец его понимал, в чем штука, хлыстом ошпарил! С женщинами надо всегда решительно!.. И он затянул песенку про «Анету»:
Рраз Анета,Без корсета,Вышла в залу,Неодета…
Я не узнавал Женьку! У него даже голос изменился, стал каким-то расслабленным и наглым, и манеры стали нахальные, словно его испортили.
- Запуск разрешаю! (Сборник) - Станислав Новицкий - Современная проза
- Собрание сочинений в 14 томах. Том 5 - Джек Лондон - Классическая проза
- Влюбленный демиург. Метафизика и эротика русского романтизма - Михаил Вайскопф - Критика
- НИКОЛАЙ НЕГОДНИК - Андрей Саргаев - Альтернативная история
- Милая Лэина в логове Змея - Таня Соул - Любовно-фантастические романы / Морские приключения / Русское фэнтези