Неторопливое солнце (сборник) - Сергей Сергеев-Ценский
0/0

Неторопливое солнце (сборник) - Сергей Сергеев-Ценский

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно Неторопливое солнце (сборник) - Сергей Сергеев-Ценский. Жанр: Русская классическая проза. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги Неторопливое солнце (сборник) - Сергей Сергеев-Ценский:
В однотомник выдающегося советского писателя Сергея Николаевича Сергеева-Ценского вошли роман «Весна в Крыму», повести «Сад», «Движения», «Медвежонок», «Маяк в тумане», рассказы «Недра», «Верховод», «Живая вода» и другие. Написанные в разные года, они дают целостное представление о более чем полувековом творческом пути писателя.http://ruslit.traumlibrary.net
Читем онлайн Неторопливое солнце (сборник) - Сергей Сергеев-Ценский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 62 63 64 65 66 67 68 69 70 ... 135

Двое сборщиков на построение нового храма, неглупые и непьющие мужики, отправились в разные концы с кружками и листками. По дорогам, изморщинившим лицо полей, они разносили миллионы раз повторенные слова:

«Милостивые радетели, православные христиане! Не оскорбите нашей просьбы! Храм строим в селе Сухотинке… Есть храм деревянный, но очень ветхий, так что не только зимою служению невозможность, по причине морозов, но и летом от дождей промокает. Православные христиане, радетели, не оскорбите! Строим храм каменный, во имя рождества пресвятые богородицы. Дайте, что милость ваша, от щедрот ваших, и царь небесный не оставит подающих без награждения».

Одного прихода с Сухотинкой и рядом с нею вкраплены были в поля две деревни: Сухой Карай и Лешая Поляна.

Сухотинские бабы носили платки на головах просто в обвяз, сухокарайские делали на голове два рога, а лешеполянские оставляли с двух сторон концы, как висячие уши; и сухотинцы тягуче якали — говорили: «тялушка на бярягу», сухокарайцы поджимисто икали: «тилушка на биригу», а лешеполянцы тяжело и густо ыкали: «тылушка на бырыгу».

V

В конце сада, где когда-то копали очень глубокий пруд и насыпали бугор земли, дед Ознобишина устроил деревянный флигель. Молния сожгла его. На другой год дед построил на том же высоком месте другой такой же точно флигель; и опять его сожгло молнией. Упрямый старик приказал поставить каменный дом и на железной крыше укрепить громоотводы. Дом возвели и бросили, даже не вставляли оконных рам.

Теперь в нем поместили артели рабочих: плотников, каменщиков, штукатуров, — и рядом с жизнью усадьбы зароилась другая жизнь.

Артели были пришлые, но те же поля, уползающие за горизонт, вспоили и их бескрайностью и пустотой.

В холщовых фартуках и рубахах, плотные, приземистые, с тяжелой поступью не спеша работающих людей, они заняли пустые комнаты прочно и так вплотную, что через несколько дней казалось уж, что они жили тут целые года; все уголки насквозь пропитались ими: их сапогами, онучами, чайниками, ложками, инструментом, ковригами черного хлеба и едким рабочим потом.

Было много артельного ладу, и весело было. По праздникам играли в козанки и лапту; мячики шили из кожаных опорков; все просили Прокофия купить им в городе большой резиновый, какой-то особый, литой и обязательно черный мяч, но Прокофий забывал об этом.

Ходили по ночам в село к бабам. В селе устраивали на них облавы и били чем попадя. Артельные в отместку ловили сухотинцев, кого попало, и тоже били. И как-то так неучетно и неуемно, днями и ночами разбрасывалась повсюду кругом их упругая сила, немногодумная, но всегда знающая ясно, что и зачем.

Клали ли, легко подбрасывая снизу, кирпич на кирпич — знали, что выйдут стены; стругали ли лутки и фрамуги — знали, что выйдут в этих стенах просветы; тесали ли кроквы и мурлаты — знали, что накроют ими дом.

Отсылали деньги домой, свято копя их в тряпице, а когда получал кто-нибудь письмо из дому, читали его скопом и понимали все одинаково, потому что дома у каждого была корова, которая могла или отелиться, или пасть от сибирской язвы, десятина земли, взятая в аренду, и сорок душ родных и соседей, из которых каждый мог прислать по поклону.

Старшего в артели плотников звали Лобизной за большой и лысый лоб, старшего у каменщиков Иван Митрич «С дуриной» — за простоватость и сугубую честность. Но приметнее их был стекольщик и плотник Иголкин, самый большой говорун, шутник и песенник, низенький, совсем без шеи, косой на один глаз и рябой. Хорошо боролся по-башкирски, как-то сразу приседая на колени и перешвыривая противника через голову, вверх ногами. Он же носил с собою закрома загадок, побасенок, шуток, набранных в разных концах земли, и ими заваливал всех и на работе и на отдыхе. Остановится перед каким-нибудь тяжелым парнем и скажет вдруг, прищурясь:

— Шел Тень, сел Тень на пень, проплакал весь день… А в траве-то шебуршит… Что к чему? Не знаешь? Ишь ты… Ну, этак: летели две птахи рядом; одна-то села на дом, а другая-то на Дон… Что к чему?

Парень думает, а Иголкин смеется. Лобизна вел расходы, и когда случалось на ужин купить на селе парного молока и баранок, таких сухих, что и разломить их было нельзя, — он разгрызал их зубами, накладывал в чашку и крестил. Артель вынимала из мешков ложки и садилась есть. Было это по-евангельски просто, размеренно и нежно.

Лобизна без конца курил трубку. Табак у него был такой, что от него у молодых першило в горле и они кашляли и чихали.

— Табак у тебя, Лобизна, тяжелый, — крутили они головами.

— Табак ничего… Хороший табак… Корни, — отвечал Лобизна.

— И грех ведь… Ты бы не курил… Старый ты человек, а грешишь…

— «Грех» нельзя сказать, — затягиваясь, говорил Лобизна (говорил он рассудительно, не спеша, любовно выплавляя каждое слово), — греха нет в табаку… Греха нет, а ошибка есть… Ошибка — это так… Что в чаю, что в кофею, что в табаку — три ошибки — три естества.

Затягивался снова и потом лил спорые, тугие слова, все одинакие, как восковые свечи.

— Спрашивал я у свящельника свово, отца Василия, так тот говорит: «Не могу тебе истинно сказать. И мы курим и нюхаем, да ведь где — в алтаре, за престолом, в отдушины дым пускаем, а что нюхаем, так это всегда: дьячок апостола читает, а мы за обе ноздри: вот оно!.. А что от табаку — от табаку вред такой: из церкви выгоняет. Больше ничего… Иной стоит молится, а курить захотелось — вон! — вот и ошибка. Ведь вот, например, насчет чаю: святые чай пили, не то что мы — и спасались…» У меня вот дома книга есть — житие Тихона Задонского, — пил ведь чай-то! После ранней обедни завсегда пил.

— А вот сталоверы не курят, — сам видал! Ни в жисть не курят, — пробовал кто-нибудь укорить старика.

— Ну, сталоверы… — Лобизна знающе мотал головой. — В священных книгах насчет их прямо сказано: с кем хочешь водись, а сталоверов обходи кругом… Вот они какие, сталоверы.

Лобизна умел говорить так уверенно, точно вколачивал гвоздь с широкой шляпкой, и переспорить его было нельзя.

«С дуриной» по природе своей был мечтателем, из тех, что бродят по святым местам и ждут чуда. Этот не любил говорить о том, что видел, но жадно ловил всякие странные слухи, даже самые нелепые, один другого сказочней. То расскажет о том, что где-то на большом тракту какой-то ревнитель построил для прохожего народа огромный дом, в котором можно прожить сколько угодно и не платить денег.

— А ты видал? — спросят его.

— Кого? Дом-то?

— Дом-то.

— Обязательно все видать надо, — отстаивает себя «С дуриной». — Сказывали люди. Сказывали — кругом это степь; сколько тебе ни идтить — степь… Ни-че-во… Деревца — ни боже ты мой! В зубах поковырять нечем… И вдруг дом стоит: огромадный… Тыща комнат. Вошел ты, — народ везде чистый, убрано все это… «Проходящий?» — спрашивают. — «Проходящий». — «В баню его…» Тут и начинается. В бане во всю чистую одежу оденут, из бани за стол: ешь чего хочешь, сколько хочешь… Наелся, значит, горницу тебе дадут — отдыхай. Отдохнул, встал, — опять за тобой уход… Садик есть, крылечки везде… Хочешь сядь, хочешь ляжь, — чего хочешь…

— Да где это? — сомневалась артель.

— А на тракту на большом…

— Все тракты нам эти хорошо известны, а дома такого нет, — говорил Иголкин.

— Ан вот есть, — слабо защищался «С дуриной». — И ничего с тебя не берут, и уход, и живи сколько хочешь.

— Этак бы в этом доме все как есть и жили, голова дурья, — возмущался Иголкин.

— Ну что ж… Люди ложь, и я то ж, — кротко соглашался «С дуриной», но потом вспоминал или мост длиною верст в двести, или богача, каждую ночь спускавшего в карты по миллиону, или быка с лошадиной головой.

Иголкин был самый бывалый изо всей артели, но родные поля, его поля, где он вырос, крепко держали его в плену, и все, что он видел, кроме них, казалось ему смешным и глупым, просто каким-то неосновательным и ненужным.

— А вот там, чуть подальше, — говорил, например, он, — там хохлы идут. Ну, смешные, ну, чудные, — не приведи, прямо, бог! «Хиба ж це» да «хиба ж як» — все у них «хиба»… Шибку за гривенник вставишь, — по-нашему стекло, по-ихнему «шибка»… — ведь вот чудно: как говорить зачнут — ничего не понятно. Вставишь эту самую шибку, — пустяки, гривенник цена, — нет, она тебе, хохлушка эта, хозяйка — «маты» по-ихнему — тащит это самое тебе сала кусок… Ну, огромадный, на себе волокет: «На, ридный»… Возьмешь это, аж досада. «Расточительница ты, скажешь, дома свово». А она-то не понимает, думает, спасибо сказал: «Кушай, ридненький, кушай».

— Вот дура! — искренне вставляет артель.

У Лобизны голос был корявый, землистый, у «С дуриной» мягкий и слащавый — девичий, у Иголкина крепкий и какой-то глаженый, без зацеп.

— А хохлы сами тоже… Петро там какой-нибудь… (У них все на «о» ударяют: Петро, Ивано.) Возьмет кнут, — а они «батиг» зовут, — батиг этот самый возьмет да денег семь целковых, и — идет на ярманку коня покупать… Краюшку хлеба жует — ходит… «Скики цей кинь стоит?» — «Сто рублей». — «Оттож хиба сказилси!» Подался дальше и все краюшку жует. «А цей кинь скики?» — «Двести рублей». — «Сказилси!..» А у него-то всего их и есть семь целковых. Цельный день ходит. Тот сто, тот двести, а он все ходит: хиба сказились… Без цыгана в жисть ничего не купит — вот народ простой. Цыган их в день человек двадцать обдурит: побожится, покрестится: «Эх, птица не лошица, — море перескочит — хвоста не замочит, — бери, — готово дело, вынимай гроши»… Простой народ, страсть!.. Наши спротив его куда-а!.. Поговори ему об чем хорошем, он тебе не только… Он тебе четверть овса насыпит, не то что сала… Вот народ!

1 ... 62 63 64 65 66 67 68 69 70 ... 135
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Неторопливое солнце (сборник) - Сергей Сергеев-Ценский бесплатно.

Оставить комментарий

Рейтинговые книги