Неторопливое солнце (сборник) - Сергей Сергеев-Ценский
- Дата:25.10.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Неторопливое солнце (сборник)
- Автор: Сергей Сергеев-Ценский
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это вы, Дрок, себя надрываете так? — остановился Веня.
— Никакого надрывания тут нет, — отвечал Дрок недовольно. — А если я должен всю эту землю перевернуть, то… как по-вашему?
— По-моему?.. Большой у вас кусок земли, Дрок!
— Ага!.. Большой, находите?.. Так что вас завидки берут?.. А я же по копейке с метра в горхоз плачу!.. Ну, бегите теперь вы, давайте им по две або полторы, — вот и ваша будет!
— Мне не надо, на что она мне?
— Вам не надо, а сами говорите: большой кусок!.. Кому не надо, тот безо внимания, и даже он слова не знает, большой или маленький… Я с воза наземь дванадцать пудов сымаю, а недавно, года три назад, — я с земи на воз дванадцать ложил… Ну, мне уж сорок второй, я уж не молодых годов считаюсь… И должон бы я силу больше иметь, кабы руку себе не сломал…
— Что вы?.. Давно это? Не слыхал я что-то…
— Где же вам и слыхать, когда это ж в селе я тогда жил, — ну, одним словом, дома, в отца з матерью… Семнадцать годов мне тогда было, — на лошади я верхом, — и на всем скаку — туда к черту!.. Называется наше село Звенячка… Это… может, когда слыхали, — Ново-Ушицкий был уезд Подольской губернии. У меня же там брат живет, — как же!.. Как землетрясенье было в прошлом годе, говорили тогда все: «Вот Крым провалится!.. Вот провалится!..» И как все отсюдова тикали, то была и у меня думка домой отсюда ехать… Я брату пишу: чи ты примешь, чи ты не примешь, бо я вже сам-сем: такой урожай от меня… Он пишет мне по-своему, по-украинскому, — давал людям читать, как я уж того языка не понимаю: приезжай, пише, кусок хлеба знайдем… Ну, а тут успокоилось, я и раздумал тикать… А не так давно он уж мне пише: «Разоренный я совсем: хочу к тебе ехать… Може, где себе место знайду…» Я ему, конечно, ответ: «Раз ты теперь стал разоренный, то это ж нема чего лучше, — как ты теперь, стало быть, бедняцкого элементу…» Не знаю уж, как он теперь… Руку же я себе сломал правую… Ну, спасибо, у нас в селе костоправ был, Гордей его звали, старик хотя, ну, такой вредный, что как ему горилки пивкварты не поставлят, то он и лечить не буде… Выпил он, обрызгал меня из последнего, что в рюмке осталось. «Держите его, говорит, дужче, хай не копошится!» Пощупал он. «На четыре части, говорит, и то хорошо, что поперек, а не вдоль…» В полотно такое домашнее — непокупное — забинтовал, потом в лубок всю руку. «Так, говорит, и держи ее палкой и спать не спи…» Пришел на другой день к вечеру, пощупал: «Ну, кажи: боже, поможи». Я кажу: «Боже, поможи!..» А он мне как надавит вот это место пальцем, так я и зашелся весь… Это он мне еще одну косточку вправил… Потом даже три дня не являлся, а как явился, прощупал: «Ну, кажи, хлопче: „Славу богу!“» — «Славу богу!» — «Ну вот за то же я тебе руку до шеи привьяжу!» А уж так недели через три: «А ну, хлопче, крестись», — говорит. Стал я руку подымать и, значит, на лоб не могу и на правое плечо не могу, только на левое. «Ну, ничего, кажет, и сам бог с тебя кращего креста спросить не может, как он же тебе сам руку зломав…» Видали теперь, через что я силы настоящей не имею?
— Да уж больше, чем у вас, Дрок, сила, — куда же она еще?.. В цирке себя показывать? Вы как будто на меня серчаете, — смущенно говорил Веня, но Дрок кричал еще азартней:
— А кто теперь друг на дружку не серчает?.. Все не только даже серчают, а с лица земли готовы стереть!.. А мне то на вас досадно, что пению вы, извиняйте, учите, а ребята мои вот христославить не умеют… Также и на Пасху… Могли бы они заробить какую-нибудь копейку, а то они воют, как те коты, какие на крышах, а что они воют такое, этого у них даже в понятии нет…
— Христославить!.. Этого от нас не дождетесь, — улыбался Веня, — этому учить мы, конечно, не будем…
— А не будете, то зачем вы и учите?.. Ну, с тем до свидания, когда такое дело, — мне копать надо, а вам итить спать… И холодно начинает, как я раздевши…
Веня отошел, но, вспомнив, крикнул назад:
— Вы бы их в кино когда-нибудь повели, ребят ваших!..
— В ки-но-о?.. Это для пристрастия?.. — на всю тихую весеннюю ночь кричал Дрок. — Да я в газете читал, как один мальчишка завел другого в сарай дровяной, там его удушил, пальтишко снял с него, за трешницу продал да в ки-но-о!.. И почему же это он осмелился так?.. А это он до кина пристрастия имел, а денег не было!.. Ки-но-о!.. Это же для ребят все равно как для нас водка!.. Вон вы советы какие даете, а еще у-чи-тель!..
Веня отходил от Дрока поспешно и, отходя, долго еще слышал яростный звяк его лопаты о камешки и какое-то бормотанье, так как остановиться сразу и замолчать, как отрезать, Дрок не мог: он очень разжигался, говоря что бы ни было, в нем очень много подымалось, и, зная это, Веня боялся, не сломает ли он держак лопаты, слишком глубоко засаживая ее в тяжелую глину, и не будет ли потом ругательски ругать его во весь голос, свирепо доламывая буковый держак ногами.
И только добравшись до своего склона горы, откуда Дрока уже не могло быть слышно, Веня с радостью различал громкие крики весенних диких гусей в небе, посвистывание куличков над морским берегом и брачное хрюканье дельфинов, которые оглашенно ныряли и подскакивали теперь в лунном столбе, поднявшемся черт знает как высоко: если бы не лунная дорога в море, никак нельзя было бы поверить, что в такую дальнюю даль ушла линия горизонта.
IIОчень трудно было, особенно при плохом зрении, определить точно: что же это такое двигалось в гору медленно и цепко, похожее на огромную черепаху с четырехугольным черным блестящим панцирем, на вид очень тяжелым и прочным. И только когда черепаха эта проползала вблизи, совсем близко, в двух-трех шагах, можно было разглядеть, что это Пантелеймон Дрок тащил связанные проволокой листы старого кровельного железа — тыльной, промасленной, стороной кверху, покрашенной — вниз. Железо было десятифунтовое, и тащил он кипу в двадцать листов, и щедро капал пот с его весьма неправильной формы носа и широкого бритого подбородка.
Так, разобравши, наконец, что это за черепаха, Настасья Трофимовна, крупная старуха с высосанным мучнистым лицом, всплеснула руками и сказала испуганно:
— Разве можно так, Пантелей Прокофьич?! Ведь у вас сердце этак лопнет!
И выпуклые, зелено-мутные глаза ее мигали часто.
Но, грохочуще проползая мимо нее, Дрок ожег ее выпадом злых багровых маленьких глазок и прохрипел:
— Покупайте мне лошадь, от тогда на лошади буду возить!
И только к вечеру этого дня, когда еще таким же образом два раза проволок он свои панцири из листового железа по пяти пудов каждый, узнала Настасья Трофимовна, что внизу, у моря, в доме отдыха металлистов, где был ремонт осенью, продают старое железо с крыши, и Дрок закупил его тридцать пудов, имея в виду скорую постройку своего дома.
Еще раз всплеснула руками Настасья Трофимовна и сказала шепотом:
— Кто же теперь строится? Какой кобель?
— Ну, значит, я и есть этот самый кобель, когда такое дело! — осерчал Дрок и добавил уже наставительно: — Мне з моим семейством жить негде, если вы хочете знать!.. У меня пьятеро, да шестое, извиняйте, в утробе матери!
— А разве ж вас с квартиры гонят?
— А какая у меня квартира? — кричал Дрок, потный, красный, размахивая проволокой, скрученной в тугой бунт. — Моя квартира — одна комната, и она холодная, что касаемо зимнего времени!.. А мне не меньше две комнаты надо, вот!.. И корове сарай, поняли?.. И курям опять же абы что… И табак на суруках было чтобы где сушить!.. И хлеб чтобы куда ссыпать!.. А также картошку, капусту складать… кабачки, кукурузу… Вот!.. Мне для всего помещение надобно, а не одна комната!.. Я пенсии не получаю, как старик ваш живущий!..
Дрок упорно таскал к месту, облюбованному им для своей постройки, то старые балки, то стропила, то доски… Наконец, завел тачку и начал издалека привозить дикий камень для стен и старый кирпич для печки.
С огромной яростью орудуя киркой, принялся он рыть канавы для фундамента и потом закладывать их бутом… Это было осенью, когда с поля и огорода все уже было снято, а если табак еще зеленел густо, то листья его шли уже от боковых побегов: такие листья не собираются, они красуются только до первого мороза, который одним ударом превращает их в бессильные кофейно-рыжие тряпки.
Дрок клал фундамент на извести, как заправский каменщик, сделавши себе из дырявой ряднины фартук, но все не хватало у него песку, и он говорил удивленно: «На ж тебе, как эта звестка песок жрет!.. Все одно, как свинья полову!..»
И шел с мешком на пляж, а когда тащил оттуда полный мешок мокрого песку, то шея его багровела, вздувалась и пульсировала звучно, а в голову снизу било жаркими железными обручами и бухало там, как в пустой бочке.
Должно быть, здешние горы строили свои крутобокие массивы с таким же напряжением, с таким же остервенением, с такою же злостью силы… И только время пригладило их, взъерошенных, только воды и ветры обрушили вниз все их колючее, острое, непримиримое и укрыло их дикие известняки и граниты однообразно-ласковым буковым лесом.
- Свидание (Преображение России - 17) - Сергей Сергеев-Ценский - История
- Пушки выдвигают (Преображение России - 5) - Сергей Сергеев-Ценский - История
- Хитрая девчонка - Сергей Сергеев-Ценский - История
- Методика и методология управления финансовыми потоками - Б. Алиева - Образовательная литература
- Книга о русских людях - Максим Горький - Биографии и Мемуары