Форма входа
0/0
Том 11. По Руси. Рассказы 1912-1917 - Максим Горький
- Дата:28.08.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Том 11. По Руси. Рассказы 1912-1917
- Автор: Максим Горький
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно Том 11. По Руси. Рассказы 1912-1917 - Максим Горький. Жанр: Русская классическая проза. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги Том 11. По Руси. Рассказы 1912-1917 - Максим Горький:
В одиннадцатый том вошло двадцать девять произведений, написанных М. Горьким в 1912–1917 годах и объединённых им в 1923 году в художественный цикл под названием «По Руси». Цикл в полном составе включался во все собрания сочинений М. Горького, выходившие после Октябрьской революции. Все рассказы редактировались автором при подготовке собрания сочинений в издании «Книга» 1923–1927 годов.http://ruslit.traumlibrary.net
Читем онлайн Том 11. По Руси. Рассказы 1912-1917 - Максим Горький
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— Слышал я твои речи к нему…
— Ну — так что? Тебе какое дело? Брат мне ты али кто?
Говорила она точно сквозь сон и не сердясь. Мутные пятна стены, точно безглазые лица, наблюдали за нами, а рядом тяжко дышал вол.
Я сел рядом с женщиной.
— Эдак ты очень скоро сломишь себе голову…
Не ответила.
— Мешаю я тебе?
— Нет, ничего. Сиди, — сказала она, опустив руки и присматриваясь ко мне.
— Ты — откуда?
— Нижегородский.
— Далё-око…
— Люб тебе парень этот?
Не сразу и как бы считая слова, сказала:
— Ничего. Здоровый такой… да вот — потерянный. Глупый ещё, видно. А — жалко, хороший мужик был бы на хорошем месте.
Церковный колокол ударил дважды — она дважды перекрестилась, не прерывая речи.
— Жалко глядеть, когда молодое зря пропадает, жалко силушки, кабы можно — взяла бы всех и поставила на хорошие места.
— А себя — не жаль?
— Как — не жаль? И себя тоже…
— Что ж ты стелешься пред эдаким болваном?
— Я бы его выправила. Думаешь — нет? Не знаешь ты меня…
Она глубоко вздохнула.
— Он прибил тебя, что ли?
— Нет. Ты его не тронь уж…
— А крикнула?
Неожиданно прислонясь ко мне плечом, она тихонько созналась:
— В грудь он меня ударил… он бы одолел меня… А я не хочу, не могу я так, без сердца, словно кошка… Экие вы все какие… несуразные…
Беседа оборвалась. В дверях хаты встал кто-то и тихонько свистнул, точно собаку позвал.
— Это он, — прошептала женщина.
— Уйти, что ли?
Она схватила меня за колено, торопливо сказав:
— Нет, не надо, не надо.
И вдруг подавленно застонала:
— Го-осподи — жалко всех… всю-то жизнь жалко, всю наскрозь, всех людей… Господи-батюшко…
Плечи её тряслись, она плакала и шептала, жалобно всхлипывая.
— Вот ночью… как вспомнишь всё, что видела, всех людей, — тошно, тошно… закричала бы на всю землю… а — что? Не знаю… нечего сказать…
Это мне было глубоко знакомо и понятно — мою душу тоже давил этот крик без слов.
— Кто ты такая? — спрашивал я её, поглаживая качавшуюся голову, трепетное плечо, и, успокоившись, она тихо рассказала мне сказку своей жизни: она — дочь столяра и пчеловода. По смерти матери отец женился на молодой девице, мачеха уговорила его отдать дочь в монастырь, там Татьяна и жила с девяти лет по невестин возраст. Выучилась грамоте, рукодельям, а потом отец выдал её за приятеля, солдата, пожилого человека, лесника в монастырском лесу.
Мне досадно, что я не вижу лица её, — предо мною круглое, тусклое пятно, и, должно быть, она закрыла глаза. Такая странная тишь, что женщина всё время говорит едва слышным шопотом. Оба мы точно погружены глубоко в чёрную пустоту, где нет жизни, и наша доля — начать жизнь.
— Человек был нехороший и пьяница, у него в караулке монашки гуляли по ночам с охочими людями, и меня он стал к этому склонять, я было не хотела поддаваться, а он — бить меня, ну — уступила я, да на ту пору понравился мне один человек… с ним, а не с мужем, я и узнала настоящее, женское. А любовник-то мой женат был, дозналась жена его про меня — тут мужа моего прогнали с должности. Богатая она была, и, конечно, обидно ей уступать место своё не знай кому. Красивая, толстая только очень. Потом вскоре муж мой помер — опился в день Фрола-Лавра, а батюшка ещё раньше помер же. Я — к мачехе, а она говорит: «Зачем ты мне? Подумай». Подумала я — верно, незачем! Я было опять в монастырь, ну — вижу, не для меня это, да и мать Таисья, старушка, учительша моя, сказала мне: «Иди-ка ты, Татьяна, в мир, может и найдёшь себе счастье». Вот я и пошла… да и хожу…
— Неладно ты счастья ищешь…
— Уж как умею…
Теперь темнота не казалась туго натянутою тканью тяжёлого занавеса, но поредела от напряжения, стала прозрачнее, а местами собралась в густые складки, в комья, набилась и окно хаты и смотрит оттуда слепым чёрным глазом.
Над буграми крыш всплыла в небо колокольня, поднялись тополя, по стене хаты расползлись трещины и вместе с язвами выкрошившейся извёстки сделали стену картой какой-то неведомой страны.
Я взглянул в тёмные глаза женщины, они блестели сухо, печально и показались мне наивными, как у девочки-подростка.
— Чудачка ты…
— Какая есть, — ответила она, облизывая губы тонким, точно кошачьим языком.
— Чего ж ты ищешь?
— Это у меня — обдумано, это я знаю! Вот погоди — встретится мне хороший мужик, и найдём мы с ним землю себе. Найдём мы её около Нового Афона, я там места знаю, была. И вот начнём устраивать её хорошо: сад будет, огород и пашня, как надобно для хозяйства.
Слова её звучали всё увереннее и крепче.
— Устроимся мы по-хорошему-то, а к нам ещё люди подойдут, а мы уж — старожилы, нам почёт от них! Так — ещё да ещё, — и вот те новая деревня, хорошее место. Мужа, глядишь, в старосты выберут. Водила бы я его чисто, барином. А в саду — дети играют, беседка в саду-то выстроена… беда как хорошо можно жить!
Действительно — будущее продумано у неё насквозь, она рисует новую деревню с такими мелкими подробностями, как будто долго жила в ней.
— Хорошего жительства хочется… Господи! Кабы удалось… Первое дело, конечно, мужик нужен…
Лицо у неё милое, глаза смотрят в тающую ночь, мягко лаская всё, на чём остановятся. А мне её жалко, — жалко почти до слёз, и, чтобы скрыть это, я шучу:
— Не гожусь ли я тебе?
Усмехнулась легонько.
— Нет… Ты — не годишься…
— Почему?
— Мысли другие у тебя…
— Ну, откуда тебе знать мои мысли?
Она отодвинулась от меня, сухо сказав:
— По глазам вижу… Нет, зря говорить я не согласна… Мы сидим на дубовой суковатой колоде, почерневшей от сырости; женщина хлопает ладонью по ней.
— Богато живут казаки, а не нравится мне как…
— Что — не нравится?
— Скушно будто. Всего-много, а — скушно…
Не сдержав жалости к ней, я тихонько сказал:
— И тебе скучно будет — не найдёшь ты чего ищешь, я думаю…
Она отрицательно качает головой.
— Бабе скучать некогда. У ней такой оборот жизни: то — ребёнка хочет, то — нянчит его… одного вынянчипа — другой готов. Весна да осень, а зима с летом мимо идут.
Приятно было смотреть в её задумчивое лицо; конечно, хотелось крепко обнять её, но — лучше уйти поскорее в тихую пустынную степь и, унося с собою воспоминание об этой женщине, шагать одиноко по твёрдой дороге к серебряной стене утонувших в небе гор, к чёрным ущельям, разинувшим на степь свои глубокие прохладные пасти. А уйти — нельзя, паспорт отобран казаками.
— Ты сам-то — чего ищешь? — вдруг спросила она, снова подвинувшись ко мне.
— Ничего. Просто смотрю, как люди живут.
— Одинокий?
— Да.
— Как я всё равно. Сколько на свете одиноких-то… господи!
Волы просыпаются и тихонько мычат, напоминая звук волынки, на которой играет, где-то далеко, слепой старик. Сонный сторож неверной рукой четырежды ударил в колокол, два раза — тихо, один — очень громко и сердито, так, что медь взвизгнула, и снова — тихо, чуть коснувшись певучей меди железным языком.
— Как же люди-то живут?
— Плохо.
— Да-а. И я вижу это — плохо. Мы долго молчим, потом она говорит тихонько:
— Вот — светает, а я — глаз не сомкнула, и — часто это со мной… Задумаюсь про всё, задумаюсь… будто я одна на земле, и всё надобно мне одной устроить по-новому-то.
— Недостойно себя живут люди, в безгласии и ничтожестве, в неисчислимых обидах нищеты и глупости, — говорю я, забываясь, и горячо исчисляю всё виденное мною тёмное, постыдное, мучительное. — Гляди — ты с добром идёшь к человеку, свободу свою, силу готова ему за дружбу отдать, а он этого не понимает, и — как его обвинить? Кто показывал ему доброе?
Она положила руку на плечо мне и смотрит прямо в глаза, немножко приоткрыв красивый рот.
— Ой, — слышу я, — это правда! Милый человек — верно: нет добру цены!
Крепко прижавшись друг ко другу, мы точно плывём, а встречу нам выплывает, светлея, освобождённое ночью: белые хаты, посеребренные деревья, красная церковь, земля, обильно окропленная росою.
Восходит солнце; над нами — точно тысячи белых птиц — плывут стаи прозрачных облаков.
— Господи, — шепчет Татьяна, толкая меня, — ходишь одна, думаешь, а — о чём? Ну, милый же вы человек… всё это — правда! Никому ничего не жаль… ах, как верно!
И, вдруг вскочив на ноги, она приподняла меня и прижалась ко мне так крепко, что я отстранил её, но она плачет, тянется ко мне и целует сухими, точно острыми губами — эти поцелуи доходят до сердца.
— Ну, добрый же вы мой, — всхлипывая, шепчет она, а у меня земля уходит из-под ног.
Оторвалась, оглянула двор и деловито пошла в угол его — там, под плетнём, густо разрослись незнакомые мне травы.
— Иди, идите-ко…
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Том 11. По Руси. Рассказы 1912-1917 - Максим Горький бесплатно.
Похожие на Том 11. По Руси. Рассказы 1912-1917 - Максим Горький книги
- Вечернее солнце, мерный плеск волн… - Виталий Пажитнов - Научная Фантастика
- Красные каштаны - Михаил Коршунов - Советская классическая проза
- Красный корсар - Джеймс Фенимор Купер - Классическая проза / Морские приключения
- Возвращение «Чайки» - Александр Грин - Классическая проза
- Том 17. Рассказы, очерки, воспоминания 1924-1936 - Максим Горький - Русская классическая проза
