Рассказы и повести - Леонид Николаевич Андреев
- Дата:12.03.2025
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Рассказы и повести
- Автор: Леонид Николаевич Андреев
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А зачем ему грабить, когда у отца денег невпроворот? — усомнился кучер, очень основательный человек.
— Три завода, четыре дома, акции каждодневно обрезают, — прошептала Анна Ивановна, у которой находилось теперь в кассе ровно пятьсот шестьдесят рублей, так как четыре рубля она внесла на днях.
Предположение Феногена Иваныча рухнуло. Анна Ивановна обыскала все вещи Николая и ничего не нашла, кроме белья. И именно то, что она ничего не нашла, кроме белья, всего более пугало и тревожило. Если бы в чемодане нашлись ружья, пули и ножи и Николай действительно оказался бы разбойником, это было бы не так страшно, как не знать совершенно занятий человека, который так не похож на других людей лицом и ухватками: слушает, а сам не говорит и смотрит на всех, как палач. Тревога росла и переходила в суеверный страх, ледяной волной прокатывавшийся по дому.
Был подслушан один короткий разговор Николая с отцом — и не рассеял страха, но еще более сгустил туманную атмосферу недоумения и загадки.
— Ты сказал когда-то, что ненавидишь всю нашу жизнь, — раздельно выговаривая каждое слово, спрашивал отец. — Ты и теперь ненавидишь ее?
Так же размеренно и медленно звучал серьезный ответ Николая:
— Да, я ненавижу ее от самого дна до самого верху. Ненавижу и не понимаю.
— Ты нашел лучше?
— Да, нашел. Да, нашел, — твердо повторил Николай.
— Останься с нами.
— Это немыслимо, отец. И ты это знаешь.
— Николай! — прозвучал гневный окрик Александра Антоновича.
И через минуту напряженного молчания тихий и немного грустный ответ Николая:
— Ты все тот же, отец. Вспыльчивый и — добрый.
И рождество в этом богатом доме наступило смутное и безрадостное. Присутствие человека, который ни в чем не разделял мыслей и чувств окружавших его людей, мрачным кошмаром нависало над всеми и отнимало у праздника не только его радостный характер, но и самый смысл. Казалось, что и сам Николай заметил, как тягостен он для других, и почти не выходил из своей комнаты, — но за глазами он казался еще страшнее, чем на глазах. За несколько дней до рождества у Барсуковых случайно собрались гости; Николай не вышел к ним, как вообще не выходил ни к кому из посторонних, и одетый лежал на постели, прислушиваясь к звукам музыки. Смягченные толщей стен, они казались мелодичными и нежными, как далекое пение чистых и безгрешных голосов, и так мягко входили в ухо, словно пел самый воздух. Николай вслушивался и вспоминал то время, когда он был еще маленький, и была жива его мать, и у них собирались гости, а он так же издалека прислушивался к музыке и грезил — не образами, а чем-то другим, в чем и образы и звуки сплетались в одно яркое и мучительно-красивое, и оно извивалось, как разноцветная, поющая лента. И он понимал тогда, что значит это яркое, но не мог никому объяснить, даже себе, и только старался дольше не засыпать — и засыпал. Раз он заснул таким образом, никем не замеченный, в прихожей, на шубах, и теперь ему ясно представился запах пушистого, щекочущего меха. И снова содрогание непонятного ужаса пробежало холодными иглами по его телу, — но и другое что-то, более мягкое и теплое, озарило его лицо, и словно ласкающая нежная рука расправила насупленные брови. Лицо стало неподвижно, но спокойно, кротко и незлобиво, как у мертвого. Нельзя было догадаться, бодрствует он или спит, жив он или мертв, но можно было сказать одно: этот человек отдыхает.
Наступил сочельник, и в сумерки к Николаю явился Феноген Иваныч. Он был почти трезв, мрачен и глядел в сторону, а на глазах замечались следы как будто слез.
— Пожалуйте к бабушке, — сказал он из дверей.
— Что такое? — удивился Николай.
Феноген Иваныч вздохнул и повторил:
— Пожалуйте к бабушке.
Николай пошел наверх — и только что переступил порог, как две тонкие девичьи руки охватили его шею; к лицу приблизилось нежное личико с широко раскрытыми влажными глазами, и голос, задыхающийся от рыданий, зашептал:
— Коля, Коля, как ты нас измучил! Коля, Коля, братик милый, помирись с папой. И со мной. И останься с нами, Коля, Коля!
И маленькое, худенькое тело трепетно билось в его руках, и маленькое, никому не нужное сердечко стало таким огромным, что в него вошел бы весь бесконечно страдающий мир. Николай хмуро, исподлобья метнул взор по сторонам. С постели тянулись к нему страшные в своей бескровной худобе руки бабушки, и голос, в котором уже слышались отзвуки иной жизни, хриплым, рыдающим звуком просил:
— Коля, Коля!..
А на пороге плакал Феноген Иваныч. Он потерял всю свою важность и хлюпал носом, и двигал ртом и бровями; и слез было так много, они такой рекой текли по его лицу, точно шли не из глаз, как у всех людей, а сочились из всех пор тела.
— Друг мой! Николенька! — шептал он молитвенно, протягивая вперед руки с застывшим в них красным платком.
Николай беспомощно и жалко улыбался, не зная того, что из его орлиных, теперь померкших глаз падают редкие, скупые слезинки. И тогда из темного угла выступила на свет трясущаяся старческой дрожью, бессильная голова того, кто был его отцом и всю жизнь которого он ненавидел и не понимал.
Но теперь он понял.
С тем же безумием любви, каким была проникнута его ненависть, Николай рванулся к отцу, увлекая за собой Ниночку. И все трое, сбившиеся в один живой плачущий комок, обнажившие свои сердца, потрясенные, они на миг стали одним великим существом, с единым сердцем и единой душой.
— Остался! — хриплым торжествующим звуком кричала старуха. — Остался!
— Друг мой! Николенька! — шептал молитвенно Феноген Иваныч.
— Да! Да! — говорил Николай, не понимая, кому и на что он отвечал. — Да! Да! — повторял он, целуя дрожащую старую руку, которая с безмолвной нежностью гладила его по голове и лицу.
— Да! Да! — все еще твердил он, уже чувствуя, как в душе его вырастает грозное и неумолимое, короткое и тупое «нет!».
Уже надвигалась ночь, и весь большой дом, начиная с людской и кончая барскими комнатами, сверкал веселыми огнями. Люди весело болтали и шумно перекликались, и маленькие, дорогие, хрупкие и ненужные вещи уже не боялись за себя. Они гордо смотрели со своих возвышенных мест на суетившихся людей и безбоязненно выставляли свою красоту, и все, казалось, в этом доме служило им и преклонялось перед их дорого стоящим существованием.
Александр Антонович, Ниночка и даже
- Оригинальный человек - Леонид Андреев - Русская классическая проза
- Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин - История / Культурология
- В стране воспоминаний. Рассказы и фельетоны. 1917–1919 - Надежда Тэффи - Юмористическая проза
- Ничего серьёзного - Татьяна Тэя - Короткие любовные романы / Современные любовные романы
- Оригинальный человек и другие рассказы - Леонид Андреев - Русская классическая проза