Камо - Максим Горький
- Дата:26.10.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Камо
- Автор: Максим Горький
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лично с Камо я познакомился в 20 году, в Москве, в квартире Фортунатовой, бывшей моей квартире на углу Воздвиженки и Моховой.
Крепкий, сильный человек, с типичным лицом кавказца, с хорошим, очень внимательным и строгим взглядом мягких, тёмных глаз, он был одет в форму бойца Красной Армии.
По его осторожным и неуверенным движениям чувствовалось, что непривычная обстановка несколько смущает Камо. Сразу стало понятно, что расспросы о революционной работе надоели ему и что его целиком поглощает другое. Он готовился поступить в военную академию.
- Трудно понимать науку, - огорчённо говорил он, шлёпая, поглаживая ладонью какой-то учебник, точно лаская сердитую собаку. - Рисунков мало. Надо делать в книгах больше картинок, чтобы сразу видно было, что такое дислокация. Вы знаете, что это такое?
Я не знал, а Камо смущённо улыбнулся, сказав:
- Вот видите...
Улыбка была беспомощная и какая-то детская. Эта беспомощность была хорошо знакома мне: я в юности тоже часто испытывал её, постигая словесную мудрость книг. Понятно было мне и то, как, должно быть, трудно одолевать сопротивление книги смелому практику, для которого служба революции прежде всего - дело, творчество новых фактов.
Это при первой же встрече с Камо вызвало у меня горячую симпатию к нему, а чем дальше, тем более он поражал меня глубиной и точностью его революционного чувства.
Совершенно невозможно было соединить всё, что я знал о легендарной дерзости Камо, о его сверхчеловеческой воле, изумительном самообладании, с человеком, который сидел передо мной за столом, нагруженном учебниками.
Невероятно, что, пережив такое длительное напряжение сил, он остался таким простым, милым товарищем и сохранил душевную молодость, свежесть, силу.
Он ещё не изжил в себе юношу и юношески романтично был влюблён в хорошую женщину, хотя и не блиставшую красотой, да, кажется, и старше его.
О своём романе он говорил с тем лиризмом страсти, который доступен только здоровым, сильным и целомудренным юношам:
- Она замечательная! Доктор, понимаешь, и всё знает, все науки. Она приходит с работы и говорит мне: "Что такое? Не можешь понять? Так это очень просто". И верно! Очень просто! Ах, какой человек!
И, рассказывая о романе своём словами иногда смешными, он делал неожиданные паузы, трепал руками густые, курчавые волосы на голове и смотрел на меня, молча спрашивая о чем-то.
- Ну, и что же? - поощрял я его.
- Вот видишь как... - неопределённо сказал он, и нужно было долго допрашивать его, чтоб услышать наивнейший вопрос:
- А может быть, не надо жениться?
- Почему?
- Знаешь - революция, учиться надо, работать надо, враги кругом, драться надо!
И по нахмуренным бровям, по суровому блеску глаз ясно было, что его сильно мучает вопрос: а не будет ли женитьба изменой делу революции? Было странно, немножко комично и как-то особенно трогательно, что юношеская сила и свежесть его чувства мужчины не совпадает с его могучей энергией революционера.
С такой страстью, как о своей любви к женщине, он говорил о необходимости поехать за границу, работать там.
- Просил Ильича: "Отпусти, я буду за границей полезный человек!" "Нет, сказал, учись!" Ну, что ж? Он знает. Такой человек! Смеётся, как ребёнок. Ты слышал, как смеётся Ильич?
Улыбнулся ясно и снова потемнел, жалуясь на трудности постижения военной науки.
Когда я расспрашивал его о прошлом, он неохотно подтверждал все необыкновенные рассказы о нём, но хмурился и мало добавлял нового, незнакомого мне.
- Глупостей тоже много делал, - сказал он однажды. - Напоил одного полицейского вином, смолой башку ему намазал, бороду намазал. Знакомый был. Спрашивает меня: "Ты вчера чего в корзине носил?" - "Яйца". - "А какие бумаги под ними?" - "Никаких бумаг!" - "Врёшь, говорит, я видел бумаги!" "А что ж не обыскал?" - "Я, говорит, из бани шёл". Вот глупый! Рассердился я - зачем заставляет меня врать? Повёл его в духан, напился он там пьяный, намазал ему. Молодой я был, озорничал ещё, - закончил он и сморщил лицо, точно отведав кислого.
Я стал уговаривать его писать воспоминания, убеждал, что они были бы крайне полезны для молодёжи, не знакомой с технической работой. Он долго не соглашался, отрицательно встряхивал курчавой головой.
- Не могу. Не умею. Какой я писатель - некультурный человек?
Но согласился, когда признал, что воспоминания его - тоже служба революции, и, вероятно, как всегда в жизни своей, приняв решение, он тотчас же взялся за дело.
Писал он не очень грамотно, суховато и явно стараясь говорить больше о товарищах, меньше о себе. Когда я указал ему на это, он рассердился:
- Что, мне молиться на себя нужно? Я не поп.
- Разве попы на себя молятся?
- Ну, кто ещё? Барышни молятся?
Но после этого стал писать более ярко и менее сдержанно о себе.
Был он своеобразно красив, особенной, не сразу заметной красотой.
Сидит передо мной сильный, ловкий человек в костюме бойца Красной Армии, а я вижу его рабочим, разносчиком куриных яиц, фаэтонщиком, щёголем, князем Дадешкелиани, безумным человеком в кандалах, - безумным, который заставил учёных мудрецов поверить в правду его безумия.
Не помню, по какому поводу я упомянул, что у меня на Капри жил некий Триадзе, человек о трёх пальцах на левой руке.
- Знаю его - меньшевик! - сказал Камо и, пожав плечами, презрительно сморщив лицо, продолжал: - Меньшевиков не понимаю. Что такое? На Кавказе живут, там природа такая... горы лезут в небо, реки бегут в море, князья везде сидят, всё богато. Люди бедные. Почему меньшевики такие слабые люди, почему революции не хотят?
Он говорил долго, речь его звучала всё более горячо, но какая-то его мысль не находила слов. Он кончил тем, что, глубоко вздохнув, сказал:
- Много врагов у рабочего народа. Самый опасный тот, который нашим языком неправду умеет говорить.
Само собой разумеется, что больше всего хотелось мне понять, как этот человек, такой "простодушный", нашёл в себе силу и умение убедить психиатров в своём будто бы безумии?
Но ему, видимо, не нравились расспросы об этом. Он пожимал плечами, неохотно, неопределённо:
- Ну, как это сказать? Надо было! Спасал себя, считал полезным революции.
И только когда я сказал, что он в своих воспоминаниях должен будет писать об этом тяжёлом периоде своей жизни, что это надобно хорошо обдумать и, может быть, я оказался бы полезен ему в этом случае, - он задумался, даже закрыл глаза и, крепко сжав пальцы рук в один кулак, медленно заговорил:
- Что скажу? Они меня щупают, по ногам бьют, щекотят, ну, всё такое... Разве можно душу руками нащупать? Один заставил в зеркало смотреть; смотрю: в зеркале не моя рожа, худой кто-то, волосами оброс, глаза дикие, голова лохматая - некрасивый! Страшный даже.
- Зубы оскалил. Сам подумал: "Может, это я действительно сошёл с ума?" Очень страшная минута! Догадался, плюнул в зеркало. Они оба переглянулись, как жулики, знаешь. Я думаю: это им понравилось - человек сам себя забыл!
Помолчав, он продолжал тише:
- Очень много думал: выдержу или действительно сойду с ума? Вот это было нехорошо. Сам себе не верил, понимаешь? Как над обрывом висел. А за что держусь - не вижу.
И, ещё помолчав, он широко усмехнулся.
- Они, конечно, своё дело знают, науку свою. А кавказцев не знают. Может, для них всякий кавказец - сумасшедший? А тут ещё большевик. Это я тоже подумал тогда. Ну, как же? Давайте продолжать: кто кого скорей с ума сведёт? Ничего не вышло. Они остались при своём, я - тоже при своём. В Тифлисе меня уже не так пытали. Видно, думали, что немцы не могут ошибиться.
Из всего, что он рассказывал мне, это был самый длинный рассказ.
И, кажется, самый неприятный для него. Через несколько минут он неожиданно вернулся к этой теме, толкнул меня тихонько плечом, - мы сидели рядом, - и сказал вполголоса, но жёстко:
- Есть такое русское слово - ярость. Знаешь? Я не понимал, что это значит - ярость? А вот тогда, перед докторами, я был в ярости, - так думаю теперь. Ярость - очень хорошее слово! Страшно нравится мне. Разъярился, ярость! Верно, что был такой русский бог - Ярило?
И услышав - да, был такой бог - олицетворение творческих сил, - он засмеялся.
Для меня Камо - один из тех революционеров, для которых будущее реальнее настоящего. Это вовсе не значит, что они мечтатели, нет, это значит, что сила их эмоциональной классовой революционности так гармонично и крепко организована, что питает разум, служит почвой для его роста, идёт как бы впереди его.
Вне революционной работы вся действительность, в которой живёт их класс, кажется им чем-то подобным дурному сновидению, кошмару, а реальная действительность, в которой они живут, - это социалистическое будущее.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано в журнале "30 дней", 1932, номер 8, август.
"Камо" - партийная кличка известного революционера-большевика Семёна Аршаковича Тер-Петросяна (1882-1922).
- Собрание сочинений в 14 томах. Том 5 - Джек Лондон - Классическая проза
- Полное собрание сочинений. Том 13. Май-сентябрь 1906 - Владимир Ленин (Ульянов) - Биографии и Мемуары
- Игра: Бег по лезвию клинка - Владимир Михальчук - Ужасы и Мистика
- Подчинённая. Дилогия (СИ) - Грей Патрисия - Эротика
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза