Записки из подполья (сборник) - Федор Достоевский
- Дата:19.06.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Записки из подполья (сборник)
- Автор: Федор Достоевский
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где же они? – спросил я кого-то.
Но они, разумеется, уже успели разойтись…
Передо мной стояла одна личность, с глупой улыбкой, сама хозяйка, отчасти меня знавшая. Через минуту отворилась дверь, и вошла другая личность.
Не обращая ни на что внимания, я шагал по комнате и, кажется, говорил сам с собой. Я был точно от смерти спасен и всем существом своим радостно это предчувствовал: ведь я бы дал пощечину, я бы непременно, непременно дал пощечину! Но теперь их нет и… все исчезло, все переменилось!.. Я оглядывался. Я еще не мог сообразить. Машинально я взглянул на вошедшую девушку: передо мной мелькнуло свежее, молодое, несколько бледное лицо, с прямыми темными бровями, с серьезным и как бы несколько удивленным взглядом. Мне это тотчас же понравилось; я бы возненавидел ее, если б она улыбалась. Я стал вглядываться пристальнее и как бы с усилием; мысли еще не все собрались. Что-то простодушное и доброе было в этом лице, но как-то до странности серьезное. Я уверен, что она этим здесь проигрывала, и из тех дураков ее никто не заметил. Впрочем, она не могла назваться красавицей, хоть и была высокого роста, сильна, хорошо сложена. Одета чрезвычайно просто. Что-то гадкое укусило меня; я подошел прямо к ней…
Я случайно погляделся в зеркало. Взбудораженное лицо мое мне показалось до крайности отвратительным: бледное, злое, подлое, с лохматыми волосами. «Это пусть, этому я рад, – подумал я, – я именно рад, что покажусь ей отвратительным; мне это приятно…»
VI
…Где-то за перегородкой, как будто от какого-то сильного давления, как будто кто-то душил их, захрипели часы. После неестественно долгого хрипенья последовал тоненький, гаденький и как-то неожиданно частый звон, – точно кто-то вдруг вперед выскочил. Пробило два. Я очнулся, хоть и не спал, а только лежал в полузабытьи.
В комнате узкой, тесной и низкой, загроможденной огромным платяным шкафом и забросанной картонками, тряпьем и всяческим одежным хламом, – было почти совсем темно. Огарок, светивший на столе в конце комнаты, совсем потухал, изредка чуть-чуть вспыхивая. Через несколько минут должна была наступить совершенная тьма.
Я приходил в себя недолго; все разом, без усилий, тотчас же мне вспомнилось, как будто так и сторожило меня, чтоб опять накинуться. Да и в самом забытьи все-таки в памяти постоянно оставалась как будто какая-то точка, никак не забывавшаяся, около которой тяжело ходили мои сонные грезы. Но странно было: все, что случилось со мной в этот день, показалось мне теперь, по пробуждении, уже давным-давно прошедшим, как будто я уже давно-давно выжил из всего этого.
В голове был угар. Что-то как будто носилось надо мной и меня задевало, возбуждало и беспокоило. Тоска и желчь снова накипали и искали исхода. Вдруг рядом со мной я увидел два открытые глаза, любопытно и упорно меня рассматривавшие. Взгляд был холодно-безучастный, угрюмый, точно совсем чужой; тяжело от него было.
Угрюмая мысль зародилась в моем мозгу и прошла по всему телу каким-то скверным ощущением, похожим на то, когда входишь в подполье, сырое и затхлое. Как-то неестественно было, что именно только теперь эти два глаза вздумали меня начать рассматривать. Вспомнилось мне тоже, что в продолжение двух часов я не сказал с этим существом ни одного слова и совершенно не счел этого нужным; даже это мне давеча почему-то нравилось. Теперь же мне вдруг ярко представилась нелепая, отвратительная, как паук, идея разврата, который без любви, грубо и бесстыже, начинает прямо с того, чем настоящая любовь венчается. Мы долго смотрели так друг на друга, но глаз своих она перед моими не опускала и взгляду своего не меняла, так что мне стало, наконец, отчего-то жутко.
– Как тебя зовут? – спросил я отрывисто, чтоб поскорей кончить.
– Лизой, – ответила она почти шепотом, но как-то совсем неприветливо и отвела глаза.
Я помолчал.
– Сегодня погода… снег… гадко! – проговорил я почти про себя, тоскливо заложив руку за голову и смотря в потолок.
Она не отвечала. Безобразно все это было.
– Ты здешняя? – спросил я через минуту, почти в сердцах, слегка поворотив к ней голову.
– Нет.
– Откуда?
– Из Риги, – проговорила она нехотя.
– Немка?
– Русская.
– Давно здесь?
– Где?
– В доме.
– Две недели. – Она говорила все отрывистее и отрывистее. Свечка совершенно потухла; я не мог уже различать ее лица.
– Отец и мать есть?
– Да… нет… есть.
– Где они?
– Там… в Риге.
– Кто они?
– Так…
– Как: так? Кто, какого звания?
– Мещане.
– Ты все с ними жила?.
– Да.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать.
– Зачем же ты от них ушла?
– Так…
Это так означало: отвяжись, тошно. Мы замолчали.
Бог знает почему я не уходил. Мне самому становилось все тошнее и тоскливее. Образы всего прошедшего дня как-то сами собой, без моей воли, беспорядочно стали проходить в моей памяти. Я вдруг вспомнил одну сцену, которую видел утром на улице, когда озабоченно трусил в должность.
– Сегодня гроб выносили и чуть не уронили, – вдруг проговорил я вслух, совсем и не желая начинать разговора, а так, почти нечаянно.
– Гроб?
– Да, на Сенной; выносили из подвала.
– Из подвала?
– Не из подвала, а из подвального этажа… ну знаешь… там внизу… из дурного дома… Грязь такая была кругом… Скорлупа, сор… пахло… мерзко было.
Молчание.
– Скверно сегодня хоронить! – начал я опять, чтобы только не молчать.
– Чем скверно?
– Снег, мокрять… (Я зевнул.)
– Все равно, – вдруг сказала она после некоторого молчания.
– Нет, гадко… (Я опять зевнул.) Могильщики, верно, ругались, оттого что снег мочил. А в могиле, верно, была вода.
– Отчего в могиле вода? – спросила она с каким-то любопытством, но выговаривая еще грубее и отрывочнее, чем прежде. Меня вдруг что-то начало подзадоривать.
– Как же, вода, на дне, вершков на шесть. Тут ни одной могилы, на Волковом, сухой не выроешь.
– Отчего?
– Как отчего? Место водяное такое. Здесь везде болото. Так в воду и кладут. Я видел сам… много раз…
(Ни одного разу я не видал, да и на Волковом никогда не был, а только слышал, как рассказывали.)
– Неужели тебе все равно, умирать-то?
– Да зачем я помру? – отвечала она, как бы защищаясь.
– Когда-нибудь да умрешь же, и так же точно умрешь, как давешняя покойница. Это была… тоже девушка одна… В чахотке померла.
– Девка в больнице бы померла… (Она уж об этом знает, – подумал я, – и сказала: девка, а не девушка.)
– Она хозяйке должна была, – возразил я, все более и более подзадориваясь спором, – и до самого почти конца ей служила, хоть и в чахотке была. Извозчики кругом говорили с солдатами, рассказывали это. Верно, ее знакомые бывшие. Смеялись. Еще в кабаке ее помянуть собирались. (Я и тут много приврал.)
Молчание, глубокое молчание. Она даже не шевелилась.
– А в больнице-то лучше, что ль, помирать?
– Не все ль одно?.. Да с чего мне помирать? – прибавила она раздражительно.
– Не теперь, так потом?
– Ну и потом…
– Как бы не так! Ты вот теперь молода, хороша, свежа – тебя во столько и ценят. А через год этой жизни ты не то уж будешь, увянешь.
– Через год?
– Во всяком случае, через год тебе будет меньше цена, – продолжал я с злорадством. – Ты и перейдешь отсюда куда-нибудь ниже, в другой дом. Еще через год – в третий дом, все ниже и ниже, а лет через семь и дойдешь на Сенной до подвала. Это еще хорошо бы. А вот беда, коль у тебя, кроме того, объявится какая болезнь, ну, там слабость груди… аль сама простудишься, али что-нибудь. В такой жизни болезнь туго проходит. Привяжется, так, пожалуй, и не отвяжется. Вот и помрешь.
– Ну и помру, – ответила она совсем уж злобно и быстро пошевельнулась.
– Да ведь жалко.
– Кого?
– Жизни жалко.
Молчанье.
– У тебя был жених? а?
– Вам на что?
– Да я тебя не допытываю. Мне что. Чего ты сердишься? У тебя, конечно, могли быть свои неприятности. Чего мне? А так, жаль.
– Кого?
– Тебя жаль.
– Нечего… – шепнула она чуть слышно и опять шевельнулась.
Меня это тотчас же подозлило. Как! я так было кротко с ней, а она…
– Да ты что думаешь? На хорошей ты дороге, а?
– Ничего я не думаю.
– То и худо, что не думаешь. Очнись, пока время есть. А время-то есть. Ты еще молода, собой хороша; могла бы полюбить, замуж пойти, счастливой быть…
– Не все замужем-то счастливые, – отрезала она прежней грубой скороговоркой.
– Не все, конечно, – а все-таки лучше гораздо, чем здесь. Не в пример лучше. А с любовью и без счастья можно прожить. И в горе жизнь хороша, хорошо жить на свете, даже как бы ни жить. А здесь что, кроме… смрада. Фуй!
Я повернулся с омерзеньем; я уже не холодно резонерствовал. Я сам начинал чувствовать, что говорю, и горячился. Я уже свои заветные идейки, в углу выжитые, жаждал изложить. Что-то вдруг во мне загорелось, какая-то цель «явилась».
- Общество с ограниченной ответственностью (ООО): от регистрации до реорганизации - Виталий Семенихин - Юриспруденция
- Есть хорошо! Чтобы хорошо жить, нужно хорошо есть! - Анастасия Юрьевна Егорова - Альтернативная медицина / Здоровье / Кулинария
- Красивый, плохой, злой...Книга 2 (СИ) - Ладыгина Наталия - Современные любовные романы
- Увидеть лицо - Мария Барышева - Ужасы и Мистика
- Как лечиться правильно. Книга-перезагрузка - Александр Мясников - Прочая научная литература