Рассказы и очерки - Георгий Иванов
- Дата:14.08.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Рассказы и очерки
- Автор: Георгий Иванов
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2. Г. Иванов впервые побывал в артистическом кабачке "Бродячая собака" именно в 1912 г., после выхода в свет его первого сборника стихотворений "Отплытье на о. Цитеру".
3. Приведена строфа из стихотворения Садовского "Страшно жить без самовара" (1913), вошедшего в два его сборника: "Самовар" и "Полдень. Собрание стихов 1905-1914".
4. Георгий Чулков познакомился с совсем еще юным Георгием Ивановым в 1909 г и ввел его в литературные круги Петербурга.
5. Иван Сергеевич Рукавишников, поэт и беллетрист; как и Борис Садовской - нижегородец.
6. Специально сшил дворянский мундир, чтобы лично приветствовать Николая Второго, собиравшегося приехать в Нижний Новгород по случаю празднования трехсотлетия дома Романовых.
7. Садовский - фамилия, СадовскОй - псевдоним, под которым изданы все книги этого писателя. Г. Иванов в этом очерке упоминает без логической последовательности то фамилию, то псевдоним этого писателя.
8. Садовской в это время собирал материал для книги о Николае Первом. Книга не была издана, хотя о печатанье ее неоднократно объявлялось. Судьба манускрипта неизвестна.
9. Это крайнее мнение основано, скорее всего, не на качестве поэзии Садовского, а на его довольно враждебном отношении к акмеизму.
10. Сергей Ауслендер. "Литературные заметки (Книга злости)" - газета "День", 22 марта, 1915 г.
11. В Нижегородской губернии.
КИТАЙСКИЕ ТЕНИ (2) (Литературный Петербург 1912-1922 г. г.)
Кто-то сравнил литературу с трамвайным вагоном. Одни давно уселись, другие стоят, ожидая пока освободится место, третьи набили площадку, четвертые висят на подножке, пятые напрасно атакуют набитый вагон. Есть еще сравнение с армией. Конечно, плох солдат, не мечтающий стать генералом, но как трудно добиться даже скромного производства в прапорщики!
Литературная иерархия сложна, и чем дальше от заветной подножки, тем сложнее. Со стороны там все на одно лицо, всем одинаково нет надежды попасть в рядовые, даже в обоз литературного войска. Но это только кажется со стороны. N.- напечатал стихотворение в сборнике "студентов-владикавказцев", X. чином выше его - перевод "с сербского" приняли в "Ниву". У. же выше их обоих - он член литературного кружка "Менуэт", где председательствует сама Лидия Лесная.
Разумеется, писатели этого рода (грубые, резкие люди называют их графоманами) бывают всех оттенков,- лирики и драматурги, новаторы умеренные и крайние, хранители устоев и потрясатели основ. Последние самые счастливые. У них, единственных, есть "шанс" - не только выбиться в люди, но даже стать большой знаменитостью. Известно, что чем левей искусство, тем труднее разобрать, гений ли автор или бездарность. На некоторой (всем доступной) "высоте" левизны различить это становится просто невозможным. Звезда Крученых до сих пор заманчиво и поощрительно сияет всем молодым и не молодым людям, мечтающим о славе. Написал человек:
Дыр-бул-щыр
У-бе-щур.
И стал "Мэтром". Конечно, поработать, вероятно, над этим оеuvrе'ом пришлось порядочно, но ведь и результат недурен!
Есть и такие, которые, "в совершенстве владея стихом", не знают, о чем им писать. Эти пере-водят. "Бойцы ли целы?" - переводил один фразу "Целы ли солдаты?" из "Лагеря Валенштейна". И по праву гордился точностью - ни одного слова "от себя". Другой переводил Эредиа: "Долго ласкал и баюкал свою Клеопатру Антоний" (Эредиа вообще очень любят все "юные" переводчики: должно быть, он им кажется самым подходящим для "проб пера"). Третий просто "с немецко-го". Я не сравнивал с подлинником, но энергия стиха говорит сама за себя:
Он был душой и телом слаб,
Ее любил как жалкий раб.
Она - капризное дитя
Шепнула раз ему шутя:
Голоден мой любимый пес
Ты б сердце матери принес...
Но все-таки, каждый согласится, что перевод, как бы он ни был прекрасен, не то, что поэзия оригинальная. И зачем переводить других, если, Бог даст, вас самих будут когда-нибудь с благоговением переводить?
Когда "Цех" сверг соглашательское правление "Союза Поэтов"1, возглавлявшееся Блоком (сверг большинством одного "голоса", лишенного права голосовать,- так называемого члена сотрудника) и образовал собственное "фашистское" правление во главе с Гумилевым - мне при разборке "портфелей" досталась должность секретаря президиума и члена приемной комиссии. Эти бутафорские должности принесли мне массу хлопот. Я получил от Гумилева "карт-бланш" своею властью раздавать высокое звание члена союза. Это было, конечно, лестно, но "просители" меня одолевали. Каждый считал себя гением. Один так и писал:
И пусть на хартье вековой
Имен народных корифеев,
Где Пушкин, Лермонтов, Толстой,
Запишут имя: Тимофеев!
И все считали, что членский билет союза - если не сама "хартия вековая", то большой шаг к ней.
* * *
Я вхожу в подъезд "Всемирной Литературы"2, где помещается моя "временная канцелярия". "Господин Беленький опять были",- сообщает швейцар. Четвертый раз приходит этот Беленький и все в неурочное время. "Вы сказали ему, когда меня можно застать?" - "Сказал. Обещали зайти попозже".
Меня уже ждет посетительница. Пышная дама неопределенного возраста, в ярко-красном плюшевом платье, явно перешитом из портьеры. Кое-где на плюше даже видны следы гвоздей. Шляпа широкополая, голубая, гарнированная незабудками (на дворе март!).
- К вашим услугам, сударыня.
- Я пришла, чтобы записаться в ваш союз... Охотно буду выступать на ваших вечерах... Это так важно, когда печататься негде... Прежде я много печаталась... Вот...- ручка в заношенной перчатке протягивает альбом.Больше в провинциальных изданиях. Впрочем, помещала и в столичных "Пробуждении", "Синем Журнале".
В альбоме с тиснеными ирисами аккуратно наклеены вырезки:
И я от этой жизни плоской
В мечты красивые уйдя
Дымлю душистой папироской
Лежа на шкуре медведя.
Переворачиваю страницу:
Как солнечно стало теперь
Ты жизни моей отрада
Но милый не верь мне, не верь
Когда я твержу "не надо".
Еще страница:
Ты не знаешь, как я красива,
Ты не видел меня нагой!
- Слушаюсь, сударыня. Оставьте ваш альбом. Приемная комиссия рассмотрит.
- Приемная комиссия?.. Но зачем вся эта волокита? Ведь я не кто-нибудь - у меня есть имя... А кто же у вас в комиссии?
Я говорю. Ручка в грязной перчатке пренебрежительно играет лорнеткой с вывалившимися стеклами.
- Гумилев?.. Не слыхала. А Бальмонт? Почему у вас нет Бальмонта? Его стихи - мое безумие. Дайте мне его адрес, я хочу ему это сказать сама.
"Ах как жалко! - восклицает она, узнав, что Бальмонт в Париже.- Ну, все равно, я ему напишу. Он мое безумие. Чуждый чистым чарам счастья... Безумно красиво. Он...- она делает испуганные глаза...- он - вы согласны? русский Шелли..." Я не спорю. "Ваш адрес? Приемная комиссия вас известит..." Но поэтесса не хочет уходить: "А вы, молодой человек, тоже пишете?"
От необходимости отвечать меня спасает тощий рыжий юноша, робко просовывающий голову на длинной шее в дверь. Он долго глядит грустными глазами, долго молчит и потом заикаясь произносит: "Пардон - я Беленький".
Беленький тоже принес стихи. Он тоже печатался в провинциальных изданиях. Но напечатан-ное - это пустяки. Разве журналы помещают что-нибудь серьезное! "Нет, нет - не читайте этого,- закрывает он худой веснущатой рукой развернутую мной страницу.- Лучше вот это... Ах нет, не читайте,лучше я сам вам прочту"...
Муза Беленького - гражданская. Он певец угнетенных:
Русские всюду нас ищут
По полю по лесу рыщут
Если мы к ним попадаем
То бесконечно страдаем.
Бог бы дал скорей Мессию
Чтоб покинуть нам Россию
От Гоморры чтоб уйти
Хлеб и уголь чтоб найти...
Я, в силу своих обязанностей, начинаю ему объяснять, что тенденция вредна для искусства. "Гражданские или военные стихи всегда слабее".
- У меня есть и военные,- радостно перебивает меня Беленький.- Я жил под Колчаком, прежде чем попасть сюда. Там я все писал военные. Вот про Суворова: "Вождь российского народа наш Суворов удалой", про Скобелева:
...И на лошадке боевой
Несется Скобелев младой,
Меч исполинский обнажая
И пленных турок поражая...
"Почему же пленных?" - спрашиваю я. Беленький смотрит на меня укоризненно. "Разве вы не знаете, сколько наши в турецкую войну пленных побрали? - Тысячи и тысячи"... Я выдал Белень-кому билет члена-сотрудника без права голоса, но с правом сколько угодно хвастаться перед знакомыми "барышнями", которым в его объемистых тетрадках было посвящено не меньше места, чем Суворову и Колчаку. Как я мог не выдать ему этого желанного билета! Уходя он сиял и долго тряс мне руку. На другой день в благодарность я получил от него длиннейшее "посвящение", начинавшееся так:
Гражданин Г. В. Иванов
Наш талантливый поэт...
* * *
Осенью 1920 года я жил в "доме отдыха" в Петергофе. Моими товарищами по комнате были два поэта - эстет и пролетарский. Эстета звали Фонтов, фамилию пролетарского я забыл.
- Закат цвета индиго - Евгения Михайлова - Детектив
- Закат - Николай Никитин - Русская классическая проза
- Газета Завтра 212 (51 1997) - Газета Завтра - Здоровье
- Кровь. Закат - Эльдар Салаватов - Боевая фантастика
- Гражданская война в России 1917-1922. Красная Армия - Александр Дерябин - Публицистика