Болтовня - Лев Овалов
0/0

Болтовня - Лев Овалов

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно Болтовня - Лев Овалов. Жанр: Русская классическая проза. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги Болтовня - Лев Овалов:
Читем онлайн Болтовня - Лев Овалов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 20

Я достал кошелек, вынул из него полтинник и подал дочери.

- На, купи себе леденцов, - сказал я Валентине. - Написано хорошо радуйся. А насчет непонятности не беспокойся, этот учитель никогда не поймет меня, так же как и я никогда не пойму его.

* * *

В клуб мы пришли втроем - я, Анна Николаевна и Валентина.

Посмотреть любопытно - к нам приехала настоящая опера.

Представляли актеры неплохо: пели, плавно разводили руками и любезно раскланивались в ответ на наши хлопки. Хлопали мы не хуже, чем они пели.

Нахлопавшись, мы собрались расходиться.

Анне Николаевне не терпелось попасть домой. Она беспокоилась за целость своих сундуков, редко, очень редко она оставляла квартиру на замке. Валентина крепилась, говорила, что могла бы прослушать всю оперу еще раз, но только хвалилась: уже в конце представления девчонка клевала носом - ей хотелось спать. Про меня и говорить нечего, я привык ложиться рано.

Мы проталкивались к выходу. Но тут ко мне подбегает Петька Ермаков и шепчет:

- Владимир Петрович, случилось несчастье. Нельзя ли вас попросить в уголок?

- Какой тебе уголок? - говорю я ему. - Пьян ты, что ли?

- На самом деле несчастье, - снова говорит он. - Мы с вами посоветоваться хотим.

Вижу: у ребят действительно что-то случилось.

- Иди-ка ты, Анна Николаевна, с Валентиной домой, - проводил я жену, мне задержаться придется.

- В чем дело? - сердито буркнул я, возвратившись к Ермакову.

- Несчастье, Владимир Петрович, абсолютное несчастье! Увлеклись все у нас представлением, да и проморгали актерскую одежду... Кольке Кузьмичеву и Лешке Струкову велено было в уборной сидеть, а они, конечно, тоже на сцену явились и, дырочку в холсте провертев, пение слушали. Вы понимаете, все до ниточки унесли, даже пару лишних париков захватили. Актеры, понятно, волнуются. Даже не волнуются, а сердятся. Совсем не знаем, как нам поступить...

Рассказывает Ермаков, а у самого глаза влажными стали - волнуется.

Вот тебе и опера!

- Главное сейчас, - говорит парень, - актеров успокоить.

Взобрались мы на сцену, прошли в уборную. Ребята наши кислые и мрачные в углу столпились и с милиционером разговор ведут. Актеры в боярских костюмах из ситчика по комнате вдоль да поперек бегают. Только изредка тяжелое молчание нарушала толстая красивая артистка, взвизгивая:

- Ужас, ужас! Что мне делать без розовой кофточки!

Сговорились мы наконец проводить актеров до ближайших извозчиков. Предлагали сначала им свои костюмы, отказались. Одних пустить нельзя - в окрестности хулиганья много. Да и самим с извозчиками торговаться сподручнее - деньги-то ведь наши.

Странное зрелище можно было наблюдать в то утро.

Посредине улицы недовольно семенили по мостовой испитые бояре и боярыни. Они ни на секунду не прекращали невнятного бормотанья, боярыни взвизгивали, нахохлившиеся по сторонам дома изумленно отражали в мутных подслеповатых стеклах странные пестрые тени. В стороне по тротуару шли мы молчаливо и сумрачно. Однако изредка кто-нибудь из наших ребят хитро взглядывал на боярынь, ломавших о булыжники каблучки, и неожиданно громко в утренней тишине фыркал. Тогда мы все сердито оборачивались в его сторону и, еле-еле сдерживая собственный смешок, возмущенно шикали.

* * *

Как мне тяжело жить! Нет, как мне легко жить! Я принимаю жизнь такой, какая она есть. Никакие неприятности не обрушиваются, на меня неожиданно. Я ко всему готов. Я ко всему привык. И, право, мне нелегко живется... Много больного, много тяжелого испытал старик Морозов. Ну, да ничего. Все испытал, все принял, все перетерпел. Проще сказать, обтерпелся. Поэтому-то мне и легко жить.

Эх, жизнь, жизнь, подлая ты, старуха! Только и норовишь устраивать людям пакости. И ведь тебя не ударишь, не ответишь тебе чем-нибудь таким, чтобы остановило твой безостановочный бег и заставило оглянуться на содеянное.

Бедный малый! Мне тебя жаль. Но чем я могу тебе помочь?

Вчера меня вызвали с работы. Внизу на лестнице стоял мой сын, мой товарищ Морозов, член правления полиграфического треста, и вместе со мной к нему спускался сверху товарищ Клевцов. Директор обогнал меня, схватил Ивана за руку и долго ее тряс, любезнейше приглашая его подняться к нему в кабинет.

Иван поразил меня своим видом. В нем не было обычной уверенности. Глаза его, растерянно опущенные вниз, хотели спрятать незаметную директору и понятную мне боль.

- Отец, - негромко сказал Иван, - ты мне нужен. Я очень прошу тебя пойти сейчас со мной.

Я видел: моему мальчику очень больно, но моя работа не позволяла поддаваться человеческим слабостям.

- Нет, сынок, - возразил я, делая вид, что не замечаю его состояния. Я не такой богатый человек, чтобы терять половину рабочего дня... Да и за прогул...

Иван тихо и быстро перебил:

- Не беспокойся. Я заплачу тебе из своих денег.

И заметно было, что он, не почувствовав во мне ответной чуткости, хотел было уйти обратно один.

Но тут еще быстрее вмешался директор.

- Что вы, что вы! Никаких прогулов, никаких вычетов, - сказал он и повернулся к Ивану: - Не беспокойтесь, товарищ Морозов, для вас или с вами я отпущу хоть все наборное отделение. - Потом он повернулся ко мне: - О чем ты разговариваешь, Морозов? Иди и не беспокойся о вычетах.

Выйдя из типографии, мы с сыном долго шли молча, шагая нога в ногу. Он не находил первого слова, и я не хотел ломиться в запертую дверь. Подождите минуту, и дверь обязательно отворится.

Мы шли быстро и внезапно остановились у входа в маленькую, замызганную, дешевую пивную. Не обменявшись ни одним словом, вошли мы в мрачный и пахнущий плесенью зал, молча я показал половому два пальца, молча пригубили мы рыжий, покрытый немощной бледной пеной напиток.

Иван молчал, но я чувствовал, как внутри его не прекращалось безумное движение путающихся, опрокидывающих друг друга мыслей. И в стремительном разбеге своих мыслей Иван резко посмотрел на меня остановившимися глазами и почти по-детски сказал всего два слова:

- Знаешь, старик?

Старик не знал ничего, но старик слышал тяжелое клокотание - да, черт побери! - своей родной крови.

Я как можно ласковее ответил ему тоже двумя словами:

- Больно, сынок?

Тогда мы снова поднялись, молча я положил на стол деньги, и мой сын увлек меня на свою квартиру.

Дорогой я передумал многое. Растрата? Теперь об этом можно подумать прежде всего. Иван не таков, чтобы совершить растрату. Но если... Нет, я не понадобился бы ему. Я уверен, он сумел бы застрелиться один. Самоубийством кончают дураки или затравленные звери. Я бы не застрелился. Но я бы и никогда не растратил. Мой сын слабее меня, он мог бы застрелиться, но растратить - никогда! Так в чем же дело? Или что-нибудь случилось с ребенком и женой... Или жену его унесла чума?..

В квартире у него была пусто. Нина Борисовна, Лева и прислуга находились на даче. Иван оставался один. Да, он оставался один, и не с кем ему было поделиться своим горем, как только со мной, своим стариком, своим верным и грубым другом.

Войдя в комнату, Иван упал на кровать - не сел, не лег, не опустился, а именно упал. И мой мальчик заплакал. Мой мальчик, мой взрослый мальчик, не умел уже плакать легким, детским, облегчающим душу плачем. Как бы я хотел, чтобы по его щекам потекли крупные поблескивающие слезы, как бы я хотел, чтобы он своими кулачонками, своими грязными кулачонками растер слезы по щекам, как бы я хотел, чтобы личико его покраснело и сморщилось... Но мало ли чего бы я захотел! Глаза его были сухи, лицо покрыто сероватой бледностью, а сам он молчал, и только прерывистое дыхание колебало его плечи. Мой мальчик был мужчиной. И все-таки - мне ли это не заметить - он плакал.

Иван заговорил. Такой же тяжелой и долгой, как его молчание, была путаная и больная речь.

Я никогда не сумел бы передать сыновний рассказ. Тяжелейшая боль и большая любовь переплетались в нем с вымыслом разгоряченной ревности, оправданной голой, все уничтожающей правдой.

Факты были просты и обыденны. Вернувшись в воскресенье с дачи, всего несколько часов назад расставшись с женой, он собрался написать ей письмо. Юношеская влюбленность давно уже исчезла из их отношений. И вот в этот вечер Иваном снова овладел порыв величайшей нежности. Будничная занятость отошла в сторону - он хотел ее, любимую, приласкать, отдать ей редкий и замечательный для него порыв. К несчастью, у него вышли все конверты, он полез в бюро жены достать один из ее голубых, узких, заграничных конвертов. Она не любила, когда Иван пользовался ее вещами. Он даже предпочел бы сходить на улицу купить конверт в писчебумажном ларьке. Но было поздно...

Открыв ящик бюро, Иван увидел два брошенных поверх чистой бумаги письма, адресованных его жене, исписанных незнакомым, чужим, безусловно чужим, почерком. Иван почти никогда не читал ее писем. На этот раз он взял их только потому, что все время думал о жене и ему захотелось хотя бы посредством этих, вероятно полуделовых, как он полагал, писем слегка приобщиться к ее личной жизни. Одно письмо действительно говорило о каких-то интересных книгах, о театре... В некоторых строчках прорывались нежные нотки, гораздо больше нежности было между строчек, но все письмо носило такой почтительный тон, что Иван даже тщеславно улыбнулся, гордясь верностью жены и завистью того незнакомого мужчины к нему - Ивану, владеющему такой интересной, умной и красивой женщиной. Второе письмо не лицемерило. Второе письмо ясно и просто рассказывало о новом увлечении Нины Борисовны. Нет, не о любви, а об увлечении, только кроватью связывающем людей. Он перечитал письмо еще раз. Он вдумывался в него, искал обмолвок, неясностей... Нет, там было все сказано. Он был цельным человеком, у него в жизни имелись только работа и жена. Работе отдавались сдерживающая жизненную безалаберщину воля, рассудительное и высокое творчество, железное умение приказывать и - он это тоже умел - подчиняться. Единственная в мире партия, никого не щадившая за ошибки, верила Морозову и ценила его. Желе были отданы неизбежные человеческие слабости, вся неизрасходованная нежность цельного рабочего человека, минуты сумеречных человеческих раздумий, все то, что было ему оставлено той, которой он еще с фронта посвятил себя. Это надо понять: партии можно отдать жизнь, - каждый любит свою жизнь, но своему классу жизнь можно отдать даже радостно, - но ведь не побежишь к партии, не крикнешь ей: у меня болит сердце! Не крикнешь ей: грустно моей душе! И вот женщины, выслушивавшей эти крики, - нет, не крики, кричать можно, обращаясь к партии, но не к любимой женщине, ей можно жаловаться в тихие ночные часы под громыханье последних трамваев, - женщины теперь нет.

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 20
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Болтовня - Лев Овалов бесплатно.
Похожие на Болтовня - Лев Овалов книги

Оставить комментарий

Рейтинговые книги