Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3 - Александр Солженицын
- Дата:05.07.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3
- Автор: Александр Солженицын
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Аудиокнига "Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3" от Александра Солженицына
📚 В третьей книге "Красного колеса" продолжается захватывающая история, которая увлечет вас с первых минут прослушивания. Главный герой, чья судьба переплетается с историческими событиями, становится настоящим символом силы и выносливости.
🔥 В мартовский день семнадцатого числа разворачиваются события, которые перевернут жизнь героя с ног на голову. Страсть, интриги, предательство и месть – все это ждет вас в этой увлекательной аудиокниге.
🎧 На сайте knigi-online.info вы можете бесплатно и без регистрации слушать аудиокниги онлайн на русском языке. Здесь собраны лучшие произведения, которые подарят вам часы захватывающего чтения.
Об авторе
Александр Солженицын – выдающийся русский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе. Его произведения всегда отличались глубоким философским подтекстом и уникальным стилем. Солженицын оставил неизгладимый след в истории мировой литературы.
Не упустите возможность окунуться в мир литературы с помощью аудиокниг от knigi-online.info! 📖
Погрузитесь в увлекательные истории из категории Русская классическая проза прямо сейчас!
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И сегодня в понедельник сидели в классе, десятка полтора, разных возрастов, мальчики и девочки. С морозного дня светило солнце весело внутрь – а Юлия Аникеевна, тонкая, как осочка, расхаживала попереди парт и вела диктовку:
– И на цветах и на траве душистой блеснёт роса, посланница небес.
Юлия Аникеевна уже второй год у них учила, сама из Тамбова. А был и второй учитель, щуплый, с лицом в угрях, подёргивался, и злой, – его все дружно не любили и звали Судроглаз. Они делили классы так и этак, переменялись.
Тихо. Скрипели перья.
Посланиться? послониться к траве росистой?.. Колин сосед по парте не очень-то кумекал тоже, но Коля подсматривал слова наискосок у передней девочки, она писала крупно, ясно и всегда знала как. По-слан-ни-ца, вон как.
Такая тишь – ни одного шороха, ни голоса, ни стука, ни грюка – нигде по школе, ни снаружи. Такая тишь, какая висела над Каменкой всей этой зимою, и особо после этих мятелей, когда не успевали набить дорог.
И Юлия Аникеевна, впечатывая ноги в эту тишину, в валенках совсем безшумно по нескрипучему крепкому полу, и с чувством, как она всегда диктовала, входя в эти слова, даже слишком отчётливо:
– И тканию тумана серебристой оденется темнокудрявый лес.
Вдруг – открылась и стукнула тяжёлая входная дверь. И по коридору раздались шаги громкие, уверенные, пугающие, как не должны бы в школе.
Юлия Аникеевна вздрогнула и остановилась на полуслове. Глядя на неё, и все ученики обезпокоились.
Шаги – сюда.
И дверь – рванули. И не спрося дозволения, чего Юлия Аникеевна никогда не попускала, – вошёл молча, совсем молча, как в пустую ригу за вязанкой соломы, а не в полный учениками класс, – чернобородый Плужников в овечьей мохнатой шапке, в чёрном перехваченном полушубке и бутылочных сапогах.
А сзади него поспевал Судроглаз в трёпаном пальтишке, без шапки. Но не для того, чтоб остановить его не врываться. И тоже на Юлию Аникеевну не обращая внимания.
Учительница стояла изумлённая, не успевая спросить. Но с чем-то страшным только они так могли войти – и ученики затаились. Стало ещё тише, чем было.
И Плужников подошёл к передней стене, поднял две руки, взялся за чёрную лакированную раму царского портрета – и сдёрнул его!
На пол звякнул гвоздик.
Учительница прижала книжку к груди и побледнела.
А Судроглаз пошёл к такому же рядом портрету царицы, но не доставал. И обернулся, без спроса взял стул Юлии Аникеевны, неуверенно встал на него – и сдёрнул второй портрет.
И, не возвращая стула и ничего не объяснив, – взяли портреты и выносили, оставив замерший класс.
– А Владимир Мефодьевич?! – воскликнула учительница, – вам разрешил??
Владимир Мефодьевич был попечитель земской школы и рядом земской больницы, обе построив на свои деньги.
– Мы теперь и без Владимира Мефодьевича! – резким насмешливым голосом, как он умел, отозвался Судроглаз.
И ушли в коридор.
Плужников не хотел обижать учительницу, не нарочно он так сделал, а порывом. На него самого эта новость свалилась, на первого в Каменке, всего полчаса назад. Ещё не знало ни волостное правление, ни урядник.
Свалилось – ничем не предупреждённое, как с ясного бы неба валун. Но за полчаса он в себе уже переработал – и узнал, что всю жизнь к этому был готов.
Потому что: не Царь был – а царёнок.
Узнал первый – и сам же первый должен был что-то и сделать. И первое, что придумал, – снимать портреты.
Что-то рядом тарантил ему зуёк-учитель – Плужников его и не слышал. Он стоял, расставив ноги, перед школой на холме над селом – и окидывал его всё, в ярком солнце, занесенное снегом, незыблемо покойное, ничего не ведающее, – и думал, как сейчас прогрохочет через него царское отречение? Что будет с урядником? Что загуторят мужики?
Он стоял над своим селом, где и всегда был первым, а сейчас ещё раз ему надо было первенство взять.
Плужников так понимал: спадают косные оковы – и наша сила, почитай, теперь развернётся пуще. Теперь-то – мужикам и надо самим захватывать свою жизнь.
Вот когда и придёт мужицкая правда!
Мимо него пробегали, и по тропкам вниз, отпущенные ученики.
460
Секретарь Толстого у Керенских дома.Ещё два дня безполезно проискал Керенского по Петрограду ходатай за арестованных религиозных. Снова пошёл в Таврический, – в Екатерининском зале лежали солдаты, задравши кверху ноги, ещё больше сорной бумаги на полу и окурков, склад валенок, – а Керенского не было, и кто-то сказал, что он теперь в Мариинском дворце. Добросовестный толстовец отправился в Мариинский, но там швейцар заверил его, что Керенского не только нет, но и не было ни разу.
Несомненно он был в Петрограде, и во многих местах, где-то носился в кипучей, разнообразной деятельности, его рвали на части, но Булгаков достичь его не мог. Тогда он решил уезжать в Москву, а перед тем ещё раз посетить Гиппиус и Мережковского, где его знали. Там пригласили выпить чашку чая, и не расспрашивали, а объясняли ему: Гиппиус – что свобода уже становится захватанным словом, а как бы не было резни, потому что Совет рабочих депутатов не даёт вздохнуть Временному правительству; а Мережковский – что раньше того немцы придут и они-то и будут резать. Булгаков улучил момент, вставил о своих неудачах с Керенским. И Философов, который сидел там же, предложил: жена Керенского, Ольга Львовна, милая, интеллигентная, всегда была помощницей мужа во всей его общественной деятельности. Можно отправиться к ней домой, рассказать всё дело и просить поговорить с мужем.
– Верно! – воскликнула Гиппиус. И сразу подошла к телефону, соединилась с квартирой Керенских. Но прислуга ответила, что барыни нет дома, а мальчики в школе.
Тогда литераторы написали письма – и Керенскому, и Керенской, с просьбой принять и выслушать секретаря Льва Толстого. И подбодрённый Булгаков отменил свой отъезд. А сегодня утром отправился сразу на квартиру Керенских.
Он доехал на извозчике до тихой Тверской улицы за Таврическим садом, в улице этой не было ни экипажей, ни пешеходов, никаких следов и революции. Означенный дом оказался старым трёхэтажным зданием, на котором во многих местах облупилась грязная серая краска. И подъезд – грязноватый, непритязательный. И швейцара нет.
Но вышла какая-то девочка и показала дверь на первом этаже. Булгаков был глубоко тронут этой неприхотливостью знаменитого человека, которым сейчас жила и восхищалась вся революция.
На двери – медная дощечка: «Александр Фёдорович Керенский». Но такие безлюдные были и дом, и лестница – казалось Булгакову, когда нажимал на пуговку звонка, что никто не отзовётся. Однако дверь открылась, и мешковатая сонная прислуга в тёплой кофте и тёплом платке на голове, как будто за спиной её в комнатах был мороз, подтвердила, что Ольга Львовна дома. Булгаков передал ей письма, визитную карточку и просьбу принять его ненадолго.
Прислуга ушла, возвратилась и впустила в маленькую гостиную:
– Барыня просит обождать вот здесь.
Нет, это не гостиная была, но приёмная очень скромного адвоката. Две японских вышивных картинки на стенах. Простенькая мебель. Впрочем, через дверь виднелась другая комната – больше и обставленная комфортабельней. А откуда-то ещё из глубины слышался молодой женский голос, видимо от телефона.
Вскоре Ольга Львовна вошла и сюда, торопливо. У неё были волосы в пробор на стороны, высоко, но и косо открывавшие лоб. И эта косость, передаваясь в крупные глаза, а затем косоватый и рот, создавала выражение какого-то постоянного удивления на её лице.
– Простите! – заявила она сразу же. – Но принять вас теперь я не могу. Сейчас звонили, моему мужу сделалось внезапно дурно, он в обмороке, и я должна ехать к нему в министерство юстиции!
Булгаков понял, что его разговор состояться не может. Но:
– Госпожа Керенская, может быть, я как раз могу быть вам чем-либо полезен в данный момент?
Она оживилась поддержке:
– Нет ли у вас знакомого доктора? По телефону сказали, что нужен доктор.
Булгаков изумился: герою революции, министру юстиции – дурно, и в министерстве близ него не могут схлопотать доктора иначе как через жену?
Увы, он не постоянный житель Петрограда, но в министерстве не может быть без доктора, да наверно уже и нашли!
– А у вас нет извозчика?
– Ах, я только что отпустил его!
– Не знаю, как я доберусь, – тревожилась Керенская, и лицо её выглядело ещё более удивлённым, растерянным.
Ольга Львовна накинула лёгкую дешёвую шубку с белым мехом на воротнике и обшлагах, вышли на улицу. Та по-прежнему была пустынна. Зашагали к Таврическому.
Чтобы к молодому излюбленному герою России доставить его жену – Булгаков ощущал на себе полномочия остановить любой автомобиль, высадить седоков из любых саней, – но не было ни тех ни других, никого!
Быстро шли по снежным утоптанным тротуарам, не слишком широко и расчищенным тут, только что на двоих, с Таврической стало пошире.
- Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Александр Солженицын - Историческая проза
- М. В. Ломоносов – художник. Мозаики. Идеи живописных картин из русской истории - Леонид Антипин - Биографии и Мемуары
- Переговорный процесс в социально-экономической деятельности - Ядвига Яскевич - Психология, личное
- Отверженный. Тёмная сторона частицы (СИ) - Дорин Михаил - Космическая фантастика
- Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин - История / Культурология