Скучающая публика - Глеб Успенский
- Дата:21.10.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Скучающая публика
- Автор: Глеб Успенский
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот, отец и благодетель! — воздевая руки к стоявшей рваной фигуре, плутовски-восторженным тоном воскликнул лакей, сидевший на полу. — Рубашку последнюю сыму, отдам!
— А я думаю, — с ироническою вежливостью проговорил благообразный господин в "котелке", — вы можете вполне бескорыстно доставить обществу полное удовольствие: карты у вас лежат в кармане и по окончании опять туда возвратятся.
— Ишь ты, брат! — ломаясь, бормотал пьяница, уже запустивший было руку в рваный карман рваных панталон. — Нет, ты подавай мне магарычей!
После довольно продолжительных ломаний и кривляний пьяницы и упрашиваний, то шутовских — со стороны лакея, то вежливых и "полированных" убеждений — со стороны котелка, то, наконец, грубых и нетерпеливых требований артельщика перестать галдеть и начинать игру — карты очутились в руках лакея, и, усевшись кружком, лакей, "котелок" и артельщик начали какую-то игру.
— Больше пятачка, — сказал котелок, — уж извините, господа, и я не пойду! Довольно, научен!
— Научили! Хе-хе-хе! — сочувственно поддержал эти речи кто-то из посторонней публики.
— Да, оченно прекрасно просветили на этот счет!.. Будет! Кажется, ни в жизнь бы не взял в руки этой погани, да уж так… скучно…
Началась игра. На полу между тремя игроками лежали деньги, медные пятаки. Понемногу вокруг этих троих людей стали от нечего делать собираться посторонние зрители. Стали слышаться слова: "Ваш гривенник", "Мой пятак!" "Ах, пес его дери! гривенник убег в чужой карман!" и т. д.
Часа через два после начала этой игры мне опять случилось выйти из каюты на палубу; игроки сидели на тех же местах, но публики было вокруг них очень много, и она была уж не такая, почти апатическая, как два часа тому назад. Теперь уж можно было заметить в некоторых лицах напряженное внимание; иные уж перевешивались через плечи игроков, по временам слышались советы: "Ходи, ходи, не робей, бей!" И на полу между игроками лежали уж не одни медные деньги — виднелись рублевки и мелочь. Разговор как игроков, так и публики был оживлен. Иные из публики даже спорили между собою о картах игроков, которые были всем видны, хотя игроки, получив сдачу, и старались держать ее как-то в горсти.
— Крой пиковкой! Не робей! Твоя!
— Ведь у яво козырь, елова голова! Пиковкой!
— Кр-ррой пиковк-а-ай! Вижу я, какой козырь!
— А! была не была! Вот!
— Ну, и просолил!
— Просолил! Чисто просолил…
— Ведь говорил — козырь! Нет! "Знаю я…"
— Так ведь пес его знал!
— Пес!
— Ну, куда ни шло! Ушла рублевочка! Сдавай сызнова, ворочу!
Оживление и интерес зрителей к игре возрастали и поддерживались постоянно разными карточными эпизодами. Между прочим, после одной сдачи был всех оживленнее "лакей"; взглянув в свои карты, он вдруг проговорил:
— Господа компаньоны! Сделайте милость! Уважьте! Позвольте рыскнуть!
Говорил он каким-то умоляющим тоном, прижимая карты к груди.
— Отцы родные! Такая привалила карта — вот! — Он наклонился к постороннему зрителю и показал ему карты.
— Н-да! — сказал многозначительно зритель.
— Позвольте поставить десять целковых! Кто соответствует? Карта оченно великолепна.
— Идет! — гаркнул артельщик. — Клади красную!
— Нет, позвольте! — благообразным жестом руки накрывая выкинутую лакеем десятирублевую бумажку, проговорил весьма благообразным тоном благообразный владелец шляпы "котелком". — Позвольте вам сказать, что таких правилов нет! Коль скоро вы в компании, то вы должны делать уважение… Вы бы, может быть, хотели и сто рублей выиграть, но когда вам не соответствует компаньон и, может быть, по своим средствам лишится всего, что у него есть, то это не может быть дозволено в игре. Извольте взять вашу ассигнацию… Получите-с!.. А как на кону был рубль, то извольте и вы становить рубль, хотя бы у вас был даже хлюст!
— Верно! — послышалось в публике.
— Так, так! Этак-то с жадности всякий бы тебя обобрал.
— Хорошо!
— Но за что ж я потеряю свою пользу? — возразил лакей, волнуясь алчными порывами.
— Мало ли какой тебе надо пользы!
— Ах, карты-то какие!
— Да тебе какое дело мешаться? — возразил грубо и гневно артельщик. — Ежели тебе твоих денег жалко, говори "пас", больше ничего, а союзному делу ие препятствуй.
— Верно! Верно! — возопили голоса публики.
— Может, я хочу проиграть! Какое тебе дело?
— Н-ну, если так, то я "пас"! А вы — как угодно.
Слова эти благообразный господин произнес кротко и сложил карты, не глядя в них.
— Так идет? — спросил в азарте лакей артельщика.
— Вали! Станови красную! Вот моя!
Две красных бумажки валялись на полу.
— Ходи!
— Ходи ты!
— Вот!
— А вот!
— А это?
— А мы вот как!
— Твоя! Твоя! — загалдела публика, и артельщик, весь сияющий, вдруг весь вспотевший, с мокрым осклабившимся лицом, потянул к себе всей пятерней две красных.
— Ловко! Вот так ловко!
Артельщик только улыбался и сиял.
— Конечно, всякому свое счастье! — благообразно вздохнув, произнес благообразный котелок.
— А ты у меня учись, — сказал лакей, — десять целковых выкинул наудалую, и жалеть не буду! Сдавай!
Публика, собравшаяся вокруг игроков, была сразу в высшей степени заинтересована этим эпизодом; в большинстве это был народ серый, бедный, трудом наживавший деньгу и, очевидно, в большинстве только теперь знакомившийся с каким-то новым, мгновенным способом наживы. Десять целковых, поставленные на кон лакеем, все видели своими глазами, и также все своими глазами видели, что артельщик на каких-то новых основаниях получил право на эти десять рублей, которые, опять же у всех на глазах, очутились у него в кошельке. "Ловко", — мелькало в выражении лиц очень и очень многих зрителей: мужиков, рабочих, даже у отца дьякона, который также внимательно смотрел на игру. В числе зрителей этой игры обратила мое внимание фигура одного крестьянина: это был пароходный рабочий в картузе с медным ярлыком; роста он был огромного и — как часто это бывает у сильных людей — лицом походил на ребенка: самое детское, простодушное выражение лица было у него. Он подошел к группе играющих довольно давно и сначала был совершенно равнодушным зрителем; по его лицу было видно, что "в этих делах" он ровно ничего не понимает, что это его даже и не интересует, но после эпизода с десятью рублями что-то как будто проснулось в его сонных, спокойных, как стоячая вода, глазах. Что-то как будто шевельнулось, плеснуло в этой стоячей воде. Он поближе придвинулся к игрокам, пристальнее стал смотреть в карты, на деньги, на руки игроков, на их кошельки.
— Михайло! — позвали его откуда-то.
— Сейчас! — отозвался он, но не уходил, а с возрастающей внимательностью стал вникать в дело. Его позвали в другой раз, и тогда он, с трудом оторвавшись от зрелища, бегом побежал туда, куда его звали, и скоро возвратился тоже "бегом"…
— Не шулера ли какие? — сказал мне какой-то толстый купец, также из числа зрителей, спускаясь со мною в каюту. — Много этого мусорного народу развелось… Я глядел, глядел, — будто как что-то есть…
— Не знаю, не видал я этого!
— Это только так, представление одно, будто незнакомые собрались, то есть трое-то… Они очень знакомы... Вот посмотрите, раззадорят они публику!.. Это завсегда ихний прием!.. И откуда это, господи, сколько пошло по России шарлатанов всяких? Чисто отбою нет!
Подозрения купца вполне оправдались впоследствии, но не в этом пока дело. Меня очень интересовала фигура мужика, на моих глазах начавшая, так сказать, развращаться. Я видел эту фигуру в воловьей работе при нагрузке и выгрузке товаров, видел ее гигантскую силу и дьявольский труд, ничуть не отразившийся на этом спокойнейшем детском лице, едва-едва обрамленном белокурой бородкой, видел его апатическим и ровно ничего не понимающим зрителем карточного состязания и видел наконец, как в этой детской душе шевельнулось что-то острое и жадное… "Что будет с ним дальше?" — подумалось мне, и часа через два я опять вышел на палубу.
Парень (его звали Михайло) был к этому времени просто неузнаваем, да неузнаваема была и вся толпа, окружавшая игроков. Возбуждение жадности к деньгам, которые в виде "рублевок", "трешниц", "медяков", мелочи кучей лежали на полу, на глазах всех, переходя от одного игрока к другому, было необыкновенно сильно. Но мужик, этот огромный верзило, на лице и фигуре которого трудно было заметить следы малейшего волнения после того, например, когда он только что перетаскал на берег не одну сотню цибиков чая или демидовского железа, теперь, под влиянием животной страсти, волновался и буквально трепетал каждым мускулом. Жар какой-то валил от его огромного тела, все лицо содрогалось, и глаза прыгали между вытаращенными веками; огромная трясущаяся рука то вытаскивала из кармана замшевый кошелек, крепко сжимая его в руке, то пыталась отворить его, но опять прятала и опять вынимала. Наконец парень не выдержал, отчаянным жестом раздвинул толпу, присел к игрокам и, весь бледный, трясущийся, принял участие в игре; он плохо понимал, в чем дело, и потому, когда ему сдавали карты, он сейчас же показывал их соседу, тому самому рваному пьянчуге, который предложил игрокам свои карты. "Брось, наплевать! Ничего не стоит! Пас!" — советовал пьянчуга или, напротив, поощрял: "Ходи! ходи! Бей! Так…" И не только не умалялось волнение верзилы, не только все члены его не переставали ходить ходуном, но, напротив, увеличивавшаяся бледность лица и трясущиеся пальцы заставляли думать, что уж не жар томит его, а холод, озноб дерет ему тело… И вдруг он опять вспыхнул и весь загорелся огнем: ему "привалила карта" — это, во-первых, увидал он сам; во-вторых — это провозгласил во всеуслышание пьянчуга, а затем такие же возгласы удивления к счастливым картам выразила и публика, толпившаяся за спиной у игроков. "Вали, вали! Не робей! Станови! Не бойся! Выиграешь! Твоя, твоя!" — со всех сторон галдела публика и сами игроки, и верзило с отупевшим, налившимся кровью лицом только поворачивал голову то направо, то налево, то прятал карты в горсть, точно сокровище, то опять совал их "посмотреть" кому придется… Ему предстояло либо проиграть пятнадцать рублей, либо выиграть сорок пять; наконец он решился и голосом кулачного бойца, приготовляющегося к отчаянной драке, воскликнул:
- Два года на палубе - Ричард Дана - Биографии и Мемуары
- Амурские волны - Семён Иванович Буньков - Советская классическая проза
- Легкий завтрак в тени некрополя - Иржи Грошек - Современная проза
- Побирушки - Глеб Успенский - Очерки
- У светлой пристани - Вячеслав Сукачев - Советская классическая проза