Долина белых ягнят - Алим Кешоков
- Дата:29.09.2024
- Категория: Проза / О войне
- Название: Долина белых ягнят
- Автор: Алим Кешоков
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другой день рано утром Бекан поехал в аул. Он увидел печальную картину. Хабиба смотрела на оголенные стропила своей крыши и сыпала проклятья на жену Мисоста, которая за пятьсот рублей забрала-таки себе всю черепицу. Хабиба не знала, к кому обратиться за помощью. Ни вещей, ни живности нет во дворе, а теперь нет и крова. Зима. Над головой темные облака, а под ногами холодный снег. Ложись да помирай. Сходить к своему спасителю Аниуару, да где его искать?.. Он и так много сделал — сохранил жизнь.
Как всегда, в горестный час появился Бекан. Хабиба запричитала горячее и громче.
— Пусть не сносит головы тот, кто снес у меня крышу. Пусть будет всем бедам доступен тот, кто сделал меня доступной всем ветрам. «Могилу открытой не оставят», — сказала мне Каральхан, давая деньги. Да, не хватает мне только могилы…
А тут еще по два раза на дню ходит Питу, спрашивает про Апчару: «Где твоя красотка?» Полицай уверяет, что Апчару хотят записать в ансамбль национальной пляски, который выступит на празднике освобождения перед «самим Гитлером». Хабиба не верит Гергову, но тот клянется, будто сын Шабатуко этого требует. Хабиба допускает, что сын Шабатуко хочет видеть Апчару в ансамбле, но Апчара-то скорее умрет, чем будет танцевать на таком празднике.
— Что я худого сделала, почему аллах шлет мне одни испытания? Не много ли бед на плечи одной вдовы?
— Не падай духом, крепись, сестра… Что-нибудь придумаем. У меня есть солома, привезу, поживешь под соломенной крышей. Что делать? Терпи. — Бекан подошел ближе к Хабибе и шепотом добавил: — Бумага у меня. Сталин обещает праздник на нашей улице…
Хабиба ничего не поняла:
— Как это?
— Ни слова больше. Сталин бумагу с самолета бросил: дескать, не унывайте, я свой народ в беде не оставлю. Скоро приду на помощь, будет праздник на нашей улице. Видишь? — Бекан извлек из складок своей папахи листовку, развернул ее и показал старухе.
Увидев в правом углу листка пятиконечную звездочку, Хабиба поверила. Читать она не могла, но русские буквы от немецких отличала.
— Сталин прислал?
— Да. А по крыше не плачь… Если бы попала бомба, было бы хуже. Считай, что твою черепицу, как мою, сгубила бомба. Клянусь, сегодня же твою крышу покрою соломой. А еще лучше — перебирайся к нам на ферму.
По улице бежал Питу, махал руками и колотил себя по лицу и по голове. Оказывается, он получил на пасеке улей с пчелами и медом, хотел перетащить его домой, но уронил. Пчелы вылетели и набросились на незадачливого пчеловода. Лицо у него уже распухло, а пчелы все набрасывались и жалили.
— Колоти, колоти себя как следует, — пошутил Бекан, когда полицай поравнялся с ним. — Я на твоем месте взял бы в руку кирпич, чтобы бить себя.
— Хуже пчелы ничего не придумаешь. Не пчелы — шакалы.
— Тебе за службу платят натурой — сладким медом, а ты еще недоволен. Неблагодарный…
— Кто что заслужил. — Питу ответил ударом на удар. — Твоему Чоке дают не меду, а перцу. Значит, меда не заслужил.
Бекан насторожился:
— Откуда ты знаешь?
— Не знал бы — не говорил. Тебе и неизвестно, что он в концентрационном лагере около Прохладной? Разве ты еще не проведал его? Может, медку бы ему подкинул к чаю, а то, говорят, там с голоду пухнут.
Бекан похолодел.
— Чока?! Кто тебе сказал?
Бекан снял папаху, вытер ею вспотевшее лицо, потом начал мять ее обеими руками, словно это была не смушковая шапка, а кусок воловьей кожи, которую надо мять дня три подряд, чтобы можно было из нее сшить сыромятные чувяки. Похоже на правду. Чока долго носился по тылам противника, спасал колхозный скот. Может быть, немцы дознались, что Чока задержал тогда шпионов-диверсантов. Пощады ему не будет…
— Сказал кто видел своими глазами! Азрет Кучменов, вот кто. Он теперь командир отряда легионеров и знает все. Попадись ему в руки — заставит смотреть на мир через дырку в ярме. Он так и сделал — всех неблагонадежных, кто держал сторону Локотоша, отправил к твоему сыну — в лагерь.
— Где этот лагерь?
— Спроси Апчару. Она там копала рвы, чтобы преградить немецким танкам дорогу. Теперь пленные эти рвы засыпают. И Чока там. Спеши, а то поздно будет. Азрет рассказывал, пленных там — целые стада. Мрут люди как мухи. Живут под открытым небом…
Бекан запричитал на манер Хабибы:
— О, день горестей! О, день, когда в дверь постучалась холера! А я думал: ушел Чока за хребет, угнал скот и ушел. Умрет Данизат, не перенесет гибели Чоки. Жив ли он? Что еще сказал Азрет?
— Видимо, жив. О покойнике нечего было бы и рассказывать. Черствый хлеб размачивает слезами. Да и не дают ему хлеба. На завтрак — кукурузный початок. Съел — и на целый день на работу. После работы, на ужин, еще один початок — и ложись в грязь. Тебя присыплет снежком. Утром примерзших к земле отдирают, если живы, а нет — так в противотанковый ров. Места хватает всем…
Седельщик едва стоял на ногах. Не хватало воздуха, прошиб холодный пот. Что делать? К кому идти за помощью? Как спасти Чоку? Может быть, упасть к ногам Мисоста? Пусть напишет справку, что Чока Мутаев не делал зла. У Бекана голова шла кругом. Сказать ли Данизат об услышанном? А если Питу соврал, чтобы нанести рану в сердце?! Надо все разузнать самому. А тут еще крыша Хабибы…
Бекан привез соломы. Хабиба помогала седельщику. Вместе крутили соломенные жгуты, привязывали солому, чтобы ветер не сдул ее. Работали молча. Хабиба не находила слов для утешения. Она сама ждала утешения. Апчара узнает — зачахнет от горя. Гибель Чоки — гибель ее надежд и любви.
— Хоровод бед. Аллах милосерден, спасет Чоку, — то и дело повторяла Хабиба.
— Да будет так! Да будет так. — Но Бекан в отличие от Хабибы не уповал на бога. Он знал, что надо действовать, но не знал как. Вернуться на ферму и посоветоваться с капитаном? Военный человек лучше знает, как быть в таком случае.
Когда крышу накрыли, Хабиба позвала старика в дом. Она подала скудное угощение: два яйца всмятку, мамалыгу. Бекан был голоден, но еда не шла в горло. Хабиба обещала сходить к Кураце. Та лучше всех знает, где что делается.
— К Кураце я съезжу сам, — сказал Бекан. — А ты иди к Мисосту. Он теперь не посмеет поднять на тебя руку. Скажи: хочу поблагодарить своего спасителя, да не знаю, где его искать. Пусть Мисост скажет тебе, где сын Шабатуко, и мы съездим к нему вдвоем.
На том и разошлись.
На другой день Бекан обратился в немецкую комендатуру, но там ему ничего не сказали, да и не могли сказать.
— Мало ли где кого арестовывают. У нас нет списков военнопленных. Если сын в лагере около Прохладной — поезжай туда, — вот все, что сказали седельщику в комендатуре.
Около станции Прохладной оказалось несколько лагерей. У разбитого вокзала пленные восстанавливали железную дорогу. Тщетно искал Бекан Чоку среди несчастных людей, работающих под конвоем. Целый день он просидел у ворот лагеря, глядел во все глаза. Из развалин школы, огороженной колючей проволокой, выходили заключенные, строились по четыре. Конвоиры пересчитывали пленных, как баранов, кричали, отставших прикладом сбивали с ног. Голодные, изможденные, заросшие, заляпанные грязью, в лохмотьях, сквозь которые проглядывало голое тело, люди едва передвигали ноги.
У ворот их снова пересчитывали, будто кто-то мог сбежать, пока шли по лагерю.
Бекан старался не пропустить Чоку. Сам он стоял так, чтобы заключенные его тоже видели. Сына узнать среди этих несчастных трудно, но Чока узнает Бекана и голосом или жестом даст знать о себе. Пусть убьют, пусть собак натравят на него, но кто удержит Бекана, если увидит Чоку?!
Второй день Бекан дежурил у ворот лагеря. Конвоиры — немцы и бывшие пленные, добровольно согласившиеся служить немцам, — близко не подпускали к себе старика, а на его робкие вопросы отвечали бранью и угрозами. Лишь в последнюю минуту Бекан узнал, что есть еще третий лагерь, где пленных содержат под открытым небом, а днем заставляют работать «смертно». Тут Бекан вспомнил слова Питу, будто Чоку приняли за начальника штаба партизанского отряда. Где же ему быть, как не среди смертников?!
Лагерь находился далеко за железной дорогой в глухой степи. Охрана располагалась в домах бывшего совхоза, а заключенные содержались за высокой проволочной оградой.
На третий день рано утром Бекан поехал туда. Сырой холодный туман окутывал степь. Его клочья летели низко над землей, словно лизали и черную дорогу, и черные поля по сторонам от нее. Временами в клочьях и клубах тумана попадались разрывы, и тогда тусклое солнце взглядывало на землю. На короткий миг загорались капли воды на поникших и переломанных стеблях неубранной пшеницы, на осыпавшихся колосьях. Начинал светиться тогда и тонкий ломкий ледок на лужицах, похрустывающий под копытами коня и под колесами. Казалось, и солнце тоже что-то ищет, выглядывая на землю, как ищет Бекан, едущий по этой незнакомой, неизвестно куда ведущей дороге. Туман колыхался над землей вправо и влево, словно был на привязи. После ужасных дежурств около лагерных ворот и бессонных ночей Бекану сделалось зябко. Мозглый туман пропитал шубу и проникал сквозь нее до самого тела.
- Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова? - Татьяна Нефедова - Отраслевые издания
- Двор. Баян и яблоко - Анна Александровна Караваева - Советская классическая проза
- Пакт Путина-Медведева. Прочный мир или временный союз - Алексей Мухин - Публицистика
- Дело музыкальных коров - Эрл Гарднер - Классический детектив
- PR-элита России: 157 интервью с высшим эшелоном российского PR - Роман Масленников - Маркетинг, PR, реклама