Сон о Кабуле - Александр Проханов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / О войне
- Название: Сон о Кабуле
- Автор: Александр Проханов
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Белосельцев заболевшими костями, набухшими венами чувствовал, как танки проходят сквозь беззащитную жизнь, оставляя за собой мокрый след. Гусеницы, крутя катками и острыми натертыми траками, перемалывали утварь, посуду, ковры на полу, детскую люльку в углу, медный сосуд на плите. В клубящемся, оставленном танками прогале что-то стенало, испарялось, улетучивалось в дождивое кабульское небо. Полковник, сжимая стек, смотрел на раздавленный город ненавидящими глазами.
Глава двадцать восьмая
Улица, по которой они пробирались в отель, была голой, липкой, словно освежеванной. Хранила след пробежавшей смертельной судороги. Толпа, отхлынув, оставила смрад, отзвуки стенаний, грязные метины на стенах, бесформенные рыхлые комья, парные хлюпающие лужи.
Перевернутый на бок, вяло горел грузовик. Из дымящегося кузова рассыпались и краснели раздавленными кляксами помидоры. Тут же чадил автобус. Передние покрышки уже сгорели, он осел на обода, зловонно коптил резиной. На асфальте белело истертое в крупу стекло, по которому пробежала лавина. Витрина дукана с сорванными жалюзи зияла проломом, обрывками цветного тряпья. Напротив горел двухэтажный дом. Пожарные в касках наращивали шланг, били водометом в огонь, из пламени валил жирный пар.
Броневик разворачивался, и Белосельцев прямо у колес на пустом асфальте увидел трупы. Лежавший ничком афганский солдат с вялыми, переплетенными в падении ногами, черной головой в луже крови, и двое в полосатых, как одеяла, накидках среди брызг и потеков. Из открытого крана колонки голо, блестяще, дико била вода.
Из соседнего проулка, с металлическим воем, вынеслась бронегруппа, три «бэтээра» с пылающими фарами. Едва не столкнулись с металлическим корытом, в котором тряслись Белосельцев и Сайд Исмаил. В люке головной машины виднелась голова в шлемофоне, беззвучно, сквозь рокот двигателей, раскрывался сквернословящий рот. Белосельцев узнал в офицере Мартынова. Изумился их встречам в разных местах разворошенной, стреляющей, истекающей кровью страны. Утром они расстались в Джелалабаде, Мартынов ушел по трассе, сопровождая колонну КамАЗов, Белосельцев взлетел на военном транспорте, а вечером бронегруппа Мартынова в сумерках Кабула едва не разнесла пулеметами ветхий транспортер Белосельцева.
Они стояли, едва не касаясь бортами, и Мартынов, узнав Белосельцева, не удивляясь встрече, кричал:
– Там эти суки мне на корму бутылку с бензином кинули!.. Пламя сбивал, новый бушлат прожег!.. – он говорил так, будто эта весть о прожженном бушлате была главным событием в обезумевшем, шевелящемся городе. – Я им покажу, сукам, как советский «бэтээр» поджигать!..
Он махнул рукой, предлагая старомодной колымаге, в которой стоял Белосельцев, встраиваться в их колонну. Спрятался в люк. Его «бэтээр», колыхая антенной, тронулся, объезжая трупы, скользнул по луже крови, оставляя липкий гаснущий след.
– Идем за ним на Майванд, – сказал Сайд Исмаил. – Я стану с людьми говорить, чтобы не было больше крови… – и опять Белосельцев изумился его простодушной наивности, в которой померещилось ему безумие одержимого человека, верящего в силу слабого слова среди рокота танков.
Они выкатили на Майванд. Он был пуст, непомерно просторен, ртутно натерт. По обе стороны горели высокие, оранжевые, как апельсины, фонари. Впереди неразличимо и грозно, запрудив улицу, клубилось огромное, гулкое, давило на стены, стремилось раздвинуть. Они медленно подруливали к толпе, к ее реву и всплескам, искали боковые проулки, чтобы вильнуть и уйти в соседние улицы, к отелю «Кабул».
Двойная цепь афганских солдат в грубошерстных робах, в надвинутых на брови картузах, выставив вперед стволы, медленно отступала. Толпа столь же медленно давила, надвигалась, оставляя перед собой пространство пустого асфальта. Ползла вязко, спрессованно, лишенная возможности ворочаться, двигаться. Но передняя кромка клокотала, брызгала, оплавлялась.
Белосельцев губами, зрачками чувствовал температуру этой расплавленной сгорающей кромки. Ее сгорание было связано с выделением грозных едких энергий, которые излетали из толпы, бесшумно ударяли о броню транспортеров, накаляли ее, хотели прожечь.
Выдавливаемые толпой на передний план, метались, кривлялись ее главные вожаки и заводилы. Чернели орущими ртами, размахивали кулаками, тряпками, железными палками. Здоровенный детина в разметанных грязных одеждах, с бычьей набухшей шеей, беззвучно кричащим ртом, раскачивал воздетое на кол зеленое мусульманское полотнище. Флаг то захлестывал его распаренное лицо, то снова крутился зеленой воронкой. Женщины в паранджах подскакивали, всплескивали руками, словно танцевали под бубен. С ними толкались дети, носились взад-вперед, выскакивали, натягивали рогатки, метали в солдат камни.
Толпа давила, дышала единым вздохом. Выдыхала: «Аллах акбар!» Белосельцеву казалось, толпа имеет единое, набухающее буграми и жилами тело, единую горячую, багрово-красную пасть. Многолапая, стоглазая, свивает и бьет кольчатым, чешуйчатым, уходящим в даль улицы хвостом. Будто чудище, жившее тайно в горе, выползло наружу, движется, лязгает, харкает пламенем, оплетает кольцами город.
Белосельцев понимал – кончились социология, политика и разведка. Сменились биологией, слепой, непомерной, не сознающей себя, животно чувствующей свою жизнь, свою смерть. Биологию толпы чувствовал он, прячась за тонкую броню транспортера, проницаемую, как конфетная фольга.
Ему казалось, из толпы летят ему навстречу невидимые жалящие вихри, как потоки радиации. Просачиваются сквозь металл, вонзаются в его плоть, сжигают кровяные тельца, разрушают ткани и кости, и скелет его рассыпается на костяную муку, и сердце отекает вниз липкой кляксой.
Ему хотелось упасть на дно транспортера, зажать уши, закрыть глаза, чтобы пережить свой ужас. Но он осиливал свою животную панику, свою немощь. Поднимался в рост, заставляя себя смотреть. «Смотри!» – кто-то невидимый приказывал ему, управляя его волей. Словно этот невидимый специально для него вывел толпу, оснастил ее палками, зелеными флагами, зарядил неистовой, неисчерпаемой ненавистью, направил эту ненависть на него, Белосельцева. Приказывал ему выстоять перед напором этой ненависти, испытать на себе ее силу, пережить и понять природу толпы, в которой исчезает отдельный человек, пропадает отдельное лицо, проваливаются в древнее, безликое, огнедышащее.
И опять, как на темных картинах Босха, туманилось у горизонта мутное пламя пожарищ. Под оранжевыми фонарями валялись четвертованные гниющие трупы. Войска, изнуренные убийствами, проходили сквозь сожженные города и селения. Мародеры сдирали с трупов ожерелья и кольца. Насиловали в подворотнях женщин, закрывая их кричащие рты гнилым тряпьем. Мочились в дворцах и храмах. Казнили пленных, кидая их в мутную реку, стреляя в живот, поджаривая на кострах. Окунали в смолу младенцев. И со спутников военной разведки объективы длиннофокусной оптики снимали горящий Кабул, оранжевые фонари на Майванде, и его, Белосельцева, вцепившегося в борт транспортера.
Ему вдруг показалось, что рядом с детиной, из-под зеленого исламского знамени выскочил человек, укутанный в покрывало, в маленькой красной шапочке. Сквозь вечерний сумрак, ртутный туман, гарь транспортеров Белосельцев не увидел, а угадал его зоркие стальные глаза, запавшие щеки, косой, перечеркивающий брови и губы шрам. Дженсон Ли был в толпе, был ее тайным вожаком, накалял ее, толкал на пулеметы и пушки. Мимолетное видение исчезло. Опять колыхалось знамя, детина топотал, выкликая: «Аллах акбар!»
– Ближе подъедем!.. – Сайд Исмаил, отстранив пулеметчика, отогнав его к корме, колотил кулаком в кабину, приказывая водителю. – К народу ближе!.. Хочу говорить!..
Водитель, сжавшись среди рычагов, страшась, медленно продвигал вперед машину. Солдаты, расступаясь, пропустили его. Он оказался на пустом пространстве между толпой и цепью солдат, которая пятилась, отходила, и вместе с ней пятились «бэтээры» Мартынова.
– Граждане города Кабула!.. – Сайд Исмаил, сложив ладони рупором, пытался вещать в толпу. Но голос его был едва различим даже здесь, в транспортере, заглушаемый рокотом двигателя. – Вас обманули враги!.. Они не хотят мира, не хотят хлеба!.. Они хотят крови, хотят разорения!.. Граждане города Кабула!..
Он срывал голос, поднеся ладони к своим выпуклым лиловым губам и большому оленьему носу. И Белосельцев, видя тщету его усилий, вдруг понял природу его наивной убежденности, его кажущейся одержимости, не достигающей цели среди слепого хаоса. Природа его слов и действий была религиозной. Его политические убеждения были религией. Его заступничество за людей, убежденность в их добрых намерениях были молитвой. И смысл его деяния был в молитвенном преодолении темных разрушительных сил, околдовавших народ. Поднеся ладони к губам, он не нуждался в том, чтобы слова его достигли толпы. Он желал, чтобы молитва его достигла ночного кабульского неба, и Тот, невидимый, Кто таился за белой высокой горой, услышал его, внял его молитве, уберег любимый народ от несчастий.
- Жизнь по «легенде» - Владимир Антонов - Биографии и Мемуары
- Среди пуль - Александр Проханов - Современная проза
- За оградой Рублевки - Александр Проханов - Публицистика
- Надежда - Кирилл Ликов - Городская фантастика / Социально-психологическая / Ужасы и Мистика
- Прикладное терраформирование - Эдуард Катлас - Научная Фантастика