У городских ворот - Евгений Самойлович Рысс
- Дата:13.11.2024
- Категория: Проза / О войне
- Название: У городских ворот
- Автор: Евгений Самойлович Рысс
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сам чувствую, что сказал нехорошо, и замыкаюсь в угрюмом молчании.
Тогда, чтоб загладить резкость своих слов, я милостиво съедаю одно пирожное и вытягиваю через соломинку три глотка необыкновенного кофе. Мы выходим и мрачно шагаем по залитым солнцем панелям. Переулками мы проходим к реке, идем над берегом, уродливые лодки плывут по грязной воде, и я думаю о том, что все равно, пусть она говорит, что угодно, Коля будет знаменитый человек и я буду знаменитый человек, и отец, и дед, а Пашку выгонят с работы и он умрет под забором. Пускай она знает. И вдруг Ольга хватает меня за руку и втаскивает в калитку.
— Лешка, — говорит она, — глупый ты человек, — и всхлипывает и плачет. — Все ты наврал, слышишь, дурак? Ведь ты же мне брат, Лешка!
Она обнимает меня и целует, и я сразу становлюсь весь мокрый от ее слез. И это хорошо, потому что благодаря этому не видно, что и я тоже плачу.
— Ну, вот, — говорит Ольга, — и кончено. И помирились.
Я что-то ей говорю басом, и она вытирает слезы, и мы выходим на улицу. Солнце сияет во-всю, веселые прохожие ласково смотрят на нас, нарядные лодочки тихо плывут по речке.
В шесть часов мы стоим на углу и ждем Николая. Он прибегает, немного опоздав, взволнованный, но торжествующий, с билетом в руке, и мы идем сниматься. Происходит чудо: фотограф соглашается сделать фотографию через три часа. Правда, Ольге пришлось упрашивать его двадцать минут. Мы опять направляемся в городской сад. Николай и Ольга танцуют на танцовальной площадке, мы качаемся на качелях, дурачимся, бегаем друг за другом, а потом едим шашлык и пьем красное вино в тихом, маленьком ресторанчике, в самой глубине сада. Получив фотографию, мы долго шутим над тем, какой у всех у нас смешной вид, и усталые идем наконец домой.
В пять утра начинается суета. Мать жарит лепешки, Николай завязывает чемодан, Ольга теряет билет каждые три минуты. Все-таки мы выбираемся во-время и успеваем вскочить в автобус аэропорта. Проплывает Ленинская, наша главная улица, уходит назад и становится маленькой огромная заводская труба, мелькают ветки, нависшие над заборами маленьких садиков, сверкнула река, и автобус прогрохотал по деревянному мосту. Мы пытаемся шутить, но шутки не удаются. Проплывают дома, огороды, качели, кусты сирени, занавески и фикусы в окнах, деревья бульвара, новый, недостроенный еще клуб. Совсем рядом по насыпи бегут поезда, тоскливо гудят паровозы. Асфальтовая лента стелется по гладкому полю. Город отходит назад, заводские корпуса как будто врастают в землю. Машина заворачивает. Мы въезжаем в аэропорт.
Еще полчаса суеты. Ревет самолет, Ольга поднимается в кабину по откидной лесенке, Николай подает ей чемодан. Ветер от пропеллера рвет с головы кепку и развевает волосы. Разговаривать нельзя, — все равно ничего не слышно. Улыбаться без конца невозможно… Наконец машина трогается, бежит по полю, подпрыгивая, как насекомое, и поднимается вверх. Всё. Ольга уехала. Мы с Николаем остаемся вдвоем на большом, пустынном поле аэропорта.
Я перестаю сердиться на Ольгу
Мы вышли из ворот аэропорта. Перед нами лежало прямое шоссе.
— Ты устал? — спросил Николай.
— Нет.
— Хочешь, пройдемся пешком?
— Пойдем.
Мы зашагали по узенькой земляной дорожке рядом с шоссе. Один за другим навстречу нам мчались автомобили. Было воскресенье, и все, кто имел возможность, спешили за город, к дальней, чуть видной вдали полоске леса. Порой мы сторонились, пропуская велосипедистов, они с силой налегали на педали. Дорога до самого горизонта была совершенно прямой.
Мы молчали. Николай шагал неторопливо и ровно, рассеянно глядя на равнину, лежащую перед нами, на разбросанные по ней группы зданий и заводы.
В сущности говоря, некрасив и уныл этот пейзаж промышленного района России. Ни деревца, ни кустика. Ровная, невспаханная земля, поросшая убогой, пыльной травой, пересеченная железнодорожными насыпями и шоссейными дорогами. Порой посреди ровного поля торчат два-три новых корпуса и дымные трубы завода, порой несколько домиков собрались вместе и, кажется, удивляются, почему, собственно, их построили здесь, а не на берегу реки, не около леса, не в красивом, удобном для жилья месте. Около домиков огромные лужи, — здесь почва болотистая и лужи долго не высыхают. По луже путешествуют двое мальчишек на самодельном плоту. Куча мусора, в которой роются несколько тощих собак, и вдруг огороженная невысоким заборчиком маленькая клумба, на которой растет несколько чахлых цветов — жалкая попытка приукрасить неприглядный пейзаж. Земля здесь полита машинным маслом, пропитана бензином, засыпана шлаком из паровозных топок. Железнодорожные насыпи и шоссейные дороги переплелись такой густой сетью, что кажется — равнина нарезана на маленькие кусочки. По насыпям ползут поезда, насыпи перекрещиваются, поезда идут друг над другом, сходятся вместе, идут совсем рядом и расходятся далеко-далеко, в разные концы страны. Здесь не осталось величия и красоты природы и еще не созданы величие и красота места, обжитого человеком. А вдали дымят трубы, и только у самого горизонта видна узенькая полоска леса, напоминающая об иной, по-своему тоже хорошей, но чуждой нам, лесной деревенской жизни.
Некрасива эта равнина, но для нас, ее жителей, выросших здесь, она дышит особым, неповторимым обаянием, она кажется уютной и обжитой и полна воспоминаний. Сюда я, мальчишкой, бегал играть с ребятами, а там лежал мой дед, зарывшись в землю, когда белогвардейские части подходили к Старозаводску. Я знаю здесь все: каждый домик, каждую насыпь. И эта земля, пахнущая бензином и маслом, поросшая чахлой травой, — худая она или хорошая — она моя, родная земля.
Я посмотрел на Николая. Он шел, немного втянув голову в плечи, немного согнувшись, и очень уныло выглядела его широкоплечая невысокая фигура. Снова он показался мне очень несчастным, и мне стало жалко его, и Ольга мне опять показалась чужаком, несправедливо обижающим наших, старозаводских, — может быть, не очень красивых, не очень блестящих, но милых мне, честных и мужественных людей.
— А ты, Коля, — сказал я, не успев подумать о том, что говорю, — напрасно все Ольге прощаешь.
Не переставая шагать, Коля посмотрел на меня, и я заговорил торопливо, взволнованно, стремясь скорее объяснить ему то, что я чувствую.
— Ей просто нравится, что Пашка инженер, и не нравится, что ты слесарь. Ну и пусть! Чорт с ней, раз она такая!
Николай остановился и молча посмотрел на меня.
— Ты ей тоже высказывал эти свои соображения об инженере и слесаре? — спросил он.
Несмотря на мягкость его тона, я испугался. Мне показалось, что Николай взбешен. Я отвернулся. Николай постоял еще несколько секунд и потом зашагал по-прежнему молча,
- Ночь в тоскливом октябре - Роджер Желязны - Фэнтези
- Обрывок летописи года металлической крысы - Сатановский Евгений Янович - Учебная литература
- У нас в саду жулики (сборник) - Анатолий Михайлов - Русская современная проза
- Дворец памяти. 70 задач для развития памяти - Гарет Мур - Менеджмент и кадры
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза