Горелый Порох - Петр Сальников
- Дата:21.10.2024
- Категория: Проза / О войне
- Название: Горелый Порох
- Автор: Петр Сальников
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я хотел сказать… Хотел сказать, — несуразно залопотал Донцов… На самом деле он ничего не «хотел» и не знал что сказать, а так вышло от подлой искорки страха, какая пронизала его в ту слабую минуту. Но раз начал, то надо было договаривать, и Донцов, не сразу сообразив, что бы надо сказать подходящего в таком случае, он вдруг, сам еще не зная, имелся ли у него табак, бухнул:
— Я хотел сказать, что у меня, кажись, найдется на цигарку-то.
— Да ну-у? — как-то шало, с притворцей обрадовался усатый солдат. — А што ж ты, браток, скаредничаешь-то? Давай и покурим, пока до нас очередь дойдет. Авось, успеица…
Донцов полез в карман, где когда-то держалась махорка, но там нашарил лишь пистолетный патрон, с пяток желудей да щепоть табачной трухи вперемешку с хлебными крошками. Он вывернул карман и, оглядевшись, словно, творил какую-то тайну, высыпал содержимое в подставленные ладони солдата. Тот поднес руки к лицу и смачно потянул носом:
— Забыл, когда и дымил… Третьи сутки фрицы мают туда-сюда — ни жратвы, ни курева. Воды, и той, что хватишь на ходу из лужицы — вся тебе норма. И пули никак не дождусь… А газетка-то найдется?
Не было у Донцова никакой бумаги, кроме недописанного письма жене и матери. Но его теперь не допишешь. И полевой почты не найдешь. Денис хотел было рвануть косячок, как получится, но осекся — пожалел: на том невзрачном листке ведь были его последние слова к самым близким людям на свете. Хоть никто и не прочтет их, но сердце дрогнуло, и он не задев живой строки, аккуратно оторвал чистую косушку для козьей ножки и передал солдату. Тот с предельной бережливостью свернул цигарку и, затянувшись, вернул Донцову вместе с желудями патрон:
— А этот как уберегся?… В нем ведь — целая жизнь!
— Да так — память о боевом товарище, — смутился Денис и сунул патрон в карман. Чтобы как-то замять объяснение, он спросил пограничника: — А как тебя зовут, товарищ боец?
— Какой я теперь боец, — затяжно глотая дым, словно водицу на последнюю дорожку, нехотя ответил солдат. Помолчав, назвал себя: — Назаром кликали. Кондаков я… Косопузый рязанец… Да кому теперь наши имена нужны? — с прохладой в голосе добавил он. — В поминальник — и то не за што нас… Оплошали, браток, с тобой. Дальше некуда. Простится ли нам?…
Хоть и горька труха махорки, а исцедили цигарку всласть. Маловато, да ничего больше не было. Однако и за малым перекуром — будто не в плену, а в родных окопах на передышке побывали — обмякли души, и никто из них не заметил, как сникла стрельба, крики обезумевших у ворот кладбища, позаглохли моторы мотоциклов — конвоиры загоняли пленных в каменную ограду погоста.
Воронье и галки, слетевшиеся на ночевку на вершинах осокорей, недовольные пришельцами, подняли истошный гвалт, и кто-то из немцев, то ли со зла, то ли дурачась, стреканул длинной очередью по кронам тополей. Птицы шорохно взметнулись в высь поднебесья и темной тучкой отлетели в полевую пустоту. Автоматная пальба опять насторожила тех, кто был еще далеко от ворот, — по толпе прошелся ропот и тоже отлетел по ветру за птичьей тучкой.
— Вот пуляют, бестии. И счета не знают патронам, — сокрушаясь, покачал головой Назар.
— Тебе-то какая жаль? — усмехнулся Донцов.
— А я, сержант, как получил две обоймы перед первым боем, еще на границе, так и пробавлялся все отступные версты, чем бог пошлет… Поди, оборонись таким запасом… Не жаль, а досада душу гложет.
— Знакомая музыка…
Донцов был рад сближению с рязанцем Назаром Кондаковым. Ему страсть как хотелось обрести прежнее самочувствие, чувство солдата, бойца, а не покоренного пленника. Это возможно, когда у твоего локтя, рядом, шагал, пусть даже такой же обреченный, но бесстрашный человек. Осмелев, Денис без всякого подхода предложил Назару бежать, благо некошенная рожь стояла защитной стенкой в десятке шагов, не далее.
— Не тот час, — отказался Кондаков. — Им ведь что по воронам, что по тебе пулять — един черт. Вишь, как озверели. Погодь маленько.
— Дык все одно — расхлопают… Загонят на могилы и начнут косить. За оградным камнем ловчее расправляться с нами. Оттуда не убежишь, — не отступался Донцов от своей задумки, чуя, что через какие-то минуты он лишится последнего шанса.
— Нет, сержант. Это они нашего брата на ночевку в огородку загоняют, чтоб легче караул держать. Расстрела не будет!
Донцов поверил и смолк.
В молчании они дошли до ворот. У левой чугунной ажурной воротины с распятым Христом, в иссохших колюках татарника неровным рядком лежало около десятка смельчаков, пытавшихся бежать. Немцы заставили пленных стащить трупы своих товарищей в одно место, ко входу на кладбище, чтобы живые видели и страшились неминучей участи беглецов. Красноармейцы проходили мимо кто как: одни, угнув голову в шинельные воротники, старались не видеть расстрелянных; другие, наоборот, тянулись долгими глазами, силясь узнать знакомых; верующие, украдчиво крестясь неразборчиво нашептывали молитвенные слова и сокрушались злодейством; отчаянные в полный голос кляли судьбу, костерили немцев и собственное начальство… Донцову показалось, что один из убитых еще живой: в судорогах поднимался на локти, щерил рот и плевался кровью. Денис было бросился вызволить его из кучи мертвых, да, благо, Назар оказался настороже — хватил сержанта за полу шинели и втянул его в строй. Заметивший эту попытку немец, стоявший рядом с расстрелянными, погрозил автоматом.
— Што, тебе не терпится на тот свет? — стал выговаривать солдат сержанту. — Не бойсь, твое место там никто не займет.
Входя в ворота, словно по сговору, оба обернулись на убитых. Смертельно раненый еще бился в конвульсиях, колотясь головой о камень кладбищенской стены… Назар, то ли глядя на страдающего соотечественника, то ли на христово распятие на воротах, стянул измокшую фуражку с головы и судорожно перекрестился. Донцов тоже снял пилотку, однако, не сообразив, что ему делать дальше, вдруг остановился. До хруста сжимая кулаки на груди, сержант заоглядывался по сторонам, ища прорешку в кольце пленных, чтобы бежать — в поле, домой, к людям у ясенковского журавля или на автоматы конвоиров — ему было все равно. Назар и тут уберег Дениса от верной гибели: толкнул рукой в бок — и тот, очнувшись, шагнул в ворота.
* * *С походной устали пленники валились с ног замертво, как только находилось место и кому как дозволяли силы. В измоге солдаты падали у могил и на могилы, мостились на хоженых и нехоженых тропках, у крестов и комлей деревьев, забирались в поросли бузины и крушины и в непролазные чертополошные укромки. Денис Донцов и Назар Кондаков вошли сюда в числе последних и были поражены — вся кладбищенская земля была густо устелена солдатней, словно трупами после смертной рукопашной. Пустого места уже было не отыскать, но Донцов и не об этом думал. Глазом артиллерийского наводчика, как можно было видеть, оглядел каменную стену добротной старинной кладки. По всему периметру, будто заграждение из колючей проволоки, стену подпирал густой терновник в липкой свалявшейся паутине, натасканной сюда ветром в пору бабьего лета. Особой преграды для побега ни стена, ни терновая густель, как показалось Донцову, не представляли, и он еще крепче утвердился в мысли о бегстве. Укрыть беглеца могла только ночь. Донцов, задрав голову к небу, силился по нему высчитать время. В сумеречной пустоте, заслоняя далекие звезды, с корабельной скоростью проплывали растрепанные шинельного окраса облака. Они, как показалось ему, сильно походили на нестройные колонны пленных. Это сходство вновь охолодило душу сержанта и ему, как и всем полегшим на могилах, захотелось рухнуть, заснуть и забыться. Осматриваясь, где бы можно притулиться вдвоем с Назаром, Денис вдруг наткнулся глазами на кладбищенского сторожа Труфана. Тот понуро стоял у порога своего жилища и непрестанно крестился, нашептывая охранную молитву. В старческих очах горели слезы страха и недоумения. Возле его деревянной ноги в монашеском смирении сидел здоровенный убогий пес. Убогость его виделась во всем: и в узких глазах, один из которых был, как потом узналось, выстебнут кнутом пьяным пастухом, и в дряхлой стати. Вислые лопушистые уши и слинялые рыжие лохмы в цепких репьях совсем не красили его, а больше подчеркивали, что пес немощен и стар. Сощуренным глазом, в котором сидела плесневелая горошина остатнего зрачка, пес глядел на пленных, вторым он пялился на хозяина, словно ждал его повеления что-то сделать. Несмотря на огромное скопище незнакомого люда, он ни разу не подал голоса.
Назар, потянув за собой Донцова, подошел к часовенке и, перекрестившись глядя на старика, спросил его.
— А ты, отец, какими судьбами угодил сюда?
Труфан, задержав руку на груди и перестав креститься, хрипко, словно ком подкатил к горлу, ответил и спросил:
- Сталкеры на обочине - Вл Гаков - Публицистика
- Русская пехота в Отечественной войне 1812 года - Илья Эрнстович Ульянов - История
- Танки. Уникальные и парадоксальные - Вячеслав Шпаковский - Техническая литература
- Пехота - Александр Евгеньевич Никифоров - О войне
- Триллер на колесах - Валентина Седлова - Остросюжетные любовные романы