Камрань, или Последний "Фокстрот" - Крутских Юрий Николаевич
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / О войне
- Название: Камрань, или Последний "Фокстрот"
- Автор: Крутских Юрий Николаевич
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как раз подошла и моя очередь в душ. Пять минут простого человеческого счастья! Морская вода щипала, попадая на царапины, на расчёсы и очень хорошо снимала зуд. Помыв голову специальным шампунем, способным пениться в морской воде, насладившись жизнью, я освободил место очередному страждущему. Взбодрившись телом и духом, продолжаю неспешную прогулку по кораблю.
В пятом отсеке – гулкая тишина, время от времени нарушаемая звоном падающих капель. Полумрак, и ни одной живой души. Под водой лодка бесшумно двигается под электромоторами, поэтому дизелям сейчас нет никакой работы. И без того мрачное помещение в несвойственном для него состоянии покоя выглядит совсем зловеще – словно надгробия под тяжелыми сводами сырого склепа, таинственно темнеют остывшие туши трех громоздких двухтысячесильных дизелей. Прохожу мимо них, не задерживаясь, словно мимо покойников, и с казематным лязгом открываю железную дверь шумоотражающей перегородки. За ней на посту дистанционного управления сидит вахтенный моторист, матрос со звучной фамилией Проперуев и с не менее звучным именем Пётр. Фамилия, конечно, хорошая и где-то даже аристократичная, но буква «д», при её озвучивании то и дело появляющаяся в самом неподходящем месте, искажает смысл до неприличия. Пётр поначалу обижался, лез в драку, но противную букву искоренить до конца так и не смог. На сегодняшний день его фамилия произносится и так, и этак, и многие в экипаже уже не знают, как правильно.
Склонив голову набок, высунув кончик языка, Пропердуев – ой, извиняюсь – Проперуев что-то старательно рисует в дембельском альбоме. Не дело, конечно, на вахте заниматься посторонними делами, но дизеля стоят, делать особо нечего, поэтому можно и закрыть глаза. Да и понятно, чьё задание выполняет матрос, понятно и то, что если не выполнит в срок задание дембелей, огребёт Проперуев Пётр по полной программе.
Заглядываю через плечо в альбом – банальный сюжет. Портовый кабачок. За деревянным грубо сколоченным столом, заставленным бутылками, в окружении грудастых полуобнажённых девиц сидят бывалые мореманы. Лица вполне узнаваемы. Они держат в руках пивные кружки и по-хозяйски взирают на свой гарем. Не надо быть Зигмундом Фрейдом и разбираться в тонкостях его системы психоанализа, чтобы безошибочно истолковать тайные мысли и вытесненные желания среднестатистического советского моряка…
В четвертом отсеке пахнет жареной картошкой, хозяйственным мылом и ячменным кофе. В клетушке камбуза младший «кокша» Сапармурад Мавлонов отчищает наждачкой нагар с конфорки электроплиты и мурлычет под нос что-то восточное и заунывное. Мавлонов служит у нас уже больше года и всё ещё искренне уверен в том, что слово «жор» (еда) образовано от имени его начальника, старшего кока Жоры Сорокина, и корень слова «жара», кстати, также берёт начало оттуда (логическая цепочка: раскалённая плита – жара – Жора – жор).
Выпиваю у Мавлонова стакан тёплого абрикосового сока и двигаюсь по узкому коридору дальше. Слева, в кают-компании старшин, четверо мичманов ожесточённо бьются в «дурака», ещё двое спят на втором ярусе, неуважительно повернувшись к товарищам задом. Из каюты механика, находящейся через проход напротив, приглушённо доносится пение Розенбаума: «Было время, я шёл тридцать восемь узлов, и свинцовый вал резал форштевень…» Не заглядывая в каюту, с большой долей вероятности можно предположить, чем сейчас занят мех. Установив на небольшом, размером с тумбочку, столике свою потёртую «Весну-202», он сидит разомлевший и под звуки любимых морских песен пускает сентиментальные слюни.
В третьем отсеке (он же является и центральным постом) от народа жарко, темно и не протолкнуться. Помимо вахтенных – рулевого, боцмана, помощника и расположившегося у себя за перегородкой штурмана – тут собрались командир, замполит и начальник рации. Пройти мимо них практически невозможно, но, извинившись, я всё же протискиваюсь в щель между шахтой перископа и могучим торсом замполита.
Продолжается нескончаемая дискуссия по вопросу Перестройки и текущего момента. На штурмана наседают все, но он стойко держит оборону. Командир соблюдает нейтралитет, иногда вставляет свое веское слово, подтрунивая над горячностью штурмана, и я с удивлением обнаруживаю, что его суровое лицо может не только хмуриться, но и расплываться в добродушной улыбке. Возможно, это показатель того, насколько благотворно влияет на людей море. Пусть даже здесь не солнечный пляж и морские волны плещутся где-то там, высоко над головой, но некие элементы человечности командир начинает проявлять только сейчас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Но нет, видимо, я ошибся. Пройти мимо без потерь не удалось. Оказывая мне как самому молодому офицеру на корабле повышенное внимание, командир при каждом удобном случае обязательно меня чему-то учил или проверял знания. Вот и сейчас решил устроить очередную переэкзаменовку: заставил рассказывать наизусть несколько пунктов из РБЖ ПЛ, потом – обязанности командира группы (по Корабельному уставу) и обязанности по боевому расписанию мои и моих подчинённых согласно книжке «Боевой номер». Удивительно, но командир всё это тоже знал наизусть! Когда я запинался или говорил невпопад, он поправлял меня или продолжал сам.
Конечно, такого начальника нельзя было не уважать. Багаж знаний был не ограничен! Но его также невозможно было и любить. В службе он руководствовался принципом «если подчинённые в течение дня хотя бы раз не называют командира мудаком, то его пора снимать с должности».
Оставаясь верным себе, командир в итоге назвал меня лентяем и задал выучить наизусть несколько объемных глав Корабельного устава. Со сдачей непосредственно ему. Пока не выучу – на берег ни шагу! С тоской глядя на пухлую синенькую книжицу, я понимаю, что неделей тут явно не отделаешься. А с другой стороны, получить взыскание от такого человека – хоть и неприятно, но совсем не обидно…
Во втором отсеке светло и по-домашнему уютно. В аппендиксе за кондиционером на койке помощника командира спит доктор Ломов и трогательно, совсем по-детски сопит. Бедный Сёма, нелегко ему приходится! Нам хоть вахты вносят в жизнь какое-то разнообразие, а ему только и остаётся, что спать сутки напролёт. Иногда он достает свой операционный инструментарий, раскладывает блестящие скальпели, трубочки, ножницы и щипцы. С тоской смотрит то на моряков, проходящих мимо, то на свой устрашающий арсенал. Видно, что ему очень хочется кому-нибудь что-нибудь отрезать. Но все вокруг – здоровые, как кони, и Сёма, тяжело вздохнув, медленно складывает инструменты назад в чемоданчик.
Из-за дверей кают-компании временами раздаётся приглушённый шелест перелистываемых газет. Несколько свободных от вахты офицеров изучают прессу. Они стараются не шуметь. Переворачивая страницы, делают это сосредоточенно и аккуратно, словно находятся в чужом туалете и стесняются лишний раз прошелестеть. Шутник-старпом всех озаботил заявлением о том, что газетный шелест распространяется под водой на три с половиной мили и что, листая газеты, они демаскируют нас перед вероятным противником. А у нас, как-никак, объявлен режим тишины!
Сам старпом также расположился в кают-компании, но он, как всегда, занят делом – что-то безостановочно пишет в засаленный и взлохмаченный журнал. Планы мероприятий, надо полагать. Должность старшего помощника – самая беспокойная и неблагодарная на корабле: даже в свободное время – не до отдыха. Скорее всего, режим тишины понадобился лично ему, чтоб не мешали работать.
Но вот, пройдя всю подводную лодку из кормы в нос, я оказываюсь в первом отсеке. Дальше идти некуда. Если не нагулялся, можно ещё раз сходить в седьмой и снова вернуться обратно. Аккуратно, без стука прикрываю за собой железный блин переборочной двери, плотно прижимаю-задраиваю её рукояткой кремальерного запора и прохожу в отсек. Здесь гораздо темнее, чем во втором и на первый взгляд не так уютно. Хотя данное помещение не очень приспособлено для проживания, однако не менее двадцати человек личного состава постоянно обитают тут. Честно говоря, это сразу ощущается. Запах пота, стоячих носков и несвежего белья смешивается с запахом хлеба, воблы, квашеной капусты и, кажется, резины.
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- На чём Земля держится - Кирилл Огородников - Физика
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Дорога в никуда (СИ) - Эдриан Лина - Современные любовные романы