Имя его неизвестно - Павло Автомонов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / О войне
- Название: Имя его неизвестно
- Автор: Павло Автомонов
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здравствуй, Орися, – улыбнулся Рыжков, подавая левую руку.
– Знакомые? – удивился Василий.
– А как же! Собирался ухаживать за ней. А она какая-то дикая была, убегала от парней, – говорил Иван, снимая картуз и вытирая лоб.
– У нас мало времени, друзья, – сказал Рыжков после короткой беседы с Василием.
Василий передал ему бумажку.
– Вот план, где мы когда-то закопали наш клад… Килограммов двести.
– Они нам нужны позарез! Наш отряд то и дело гоняют регулярные части. Их тут понаехало видимо-невидимо… Отряд уходит дальше, к Ворскле. А «гостинцы» подрывники заберут… Спасибо, товарищи!..
– Я буду ждать – передадите мне лично или через Орисю сведения о передвижении противника по железной дороге… И днем и ночью следите за тем, что присылают сюда с Запада или с других фронтов и что отправляют отсюда.
– Отсюда ничего не везут, кроме раненых солдат. Только – сюда, черт бы их завез в самое пекло!..
– Сюда! – повторил Василий. – В том-то и дело… Назревают события здесь… Вот и надо быть начеку. Условились, Иван?
– Все сделаю, что в моих силах.
Договорились, куда Иван будет доставлять свои сведения. Василий пожал руку новому товарищу по борьбе.
– Я думал, когда получил от своих радиограмму, что придет к нам усатый старый железнодорожник… А он…
– Молодой и красивый! – похвалил самого себя Иван. – Первый класс…
– Ты мог подумать, что я с немцем катаюсь? – краснея, спросила Орися у Рыжкова.
– Я? Да пусть бог милует! А кто так будет думать, я тому глаза одной левой рукой выцарапаю. Счастья вам обоим!
И Иван исчез в кустах.
– Где же моя коза? Где же ты, милая? – донесся до них веселый и беззаботный голос.
Василий и Орися видели, как Рыжков повел на веревке козу вдоль защитной лесной полосы, вдоль железной дороги.
– А цветы? – напомнила Орися.
– Нарвем и цветов!..
– Лесок сейчас свежий, точно росой умытый!
В вершинах высоких сосен шуршал ветер. Василий остановил взгляд на дубах, на кустах лещины, обвитых зеленым буйным хмелем.
– О чем думаешь, Вася?
– О тебе. О дне, когда наши солдаты окончат свой трудный поход. Наверное, тогда будет весна или лето, может, даже будущего года, а может быть, и позже. Но все-таки будет праздник на нашей улице! – проговорил Василий и обнял Орисю. – И я еще думаю о людях тысяча девятьсот шестьдесят третьего года. Сыну или дочери нашей будет тогда двадцать лет, больше, чем тебе сейчас, родная!
Орися мечтательно улыбнулась, вздохнула и посмотрела печальным взором на своего друга. Он думает о жизни через двадцать лет. А сейчас наши войска еще за Белгородом. Сколько новой крови прольется, пока выгоним фашистов с родной земли, пока освободим Польшу, Чехословакию, пока доконаем врага на его земле.
– Наверное, после этой войны уже никогда не будет войн, и день победы будет солнечный вот как сейчас. А что люди будут говорить о нас через двадцать лет, молодежь, конечно?
– Одни будут говорить с восхищением. Это будут честные и трудолюбивые люди. Другие вообще забудут, будут думать, что жизнь всегда была хорошая.
– Вася, а после этой войны больше не будет войн? Правда же?
– Может, и не будет, если фашизм с корнем выкорчуем, именно вырвем с корнем, а не только скосим, как бурьян, – ответил твердо Василий.
– С корнем, – тихо повторила Орися. – Чтобы наш сын никогда не увидел войны и не переживал того, что мы переживаем сейчас…
– Было бы так, Орися! За это я готов провоевать еще четыре года, лишь бы люди шестидесятых годов не видели войн!
Девушка прижалась к его груди, прислушиваясь к шуму ветра в вершинах сосен, в дубках, в кустах орешника, обвитых зеленым хмелем.
Вдали кукушка отсчитывала кому-то еще не прожитые годы.
Проходили дни… недели…
Тополь возле погребни шумел теперь уже буйной, зеленой кроной. Зацвела и молодая яблонька обильным бело-розовым цветом. Василий и Орися любовались ее простой и, может быть, потому такой привлекательной красотой, радовались ее цветам, из которых через месяц-другой созреют сладкие, ароматные, краснощекие плоды. К тому времени из Белгорода примчатся красные войска, и Орися Сегеда угостит наилучшими яблоками братьев-солдат, которые первыми войдут в село.
В вишнях и вербах по утрам на заре соловьи звонко распевали свои прозрачные, бездумные, волнующие, как любовь Василия и Ориси, песни.
Но вокруг были не только сады, повитые дымом белого цветения и соловьиных песен.
Как-то девушка заметила, что на русые волосы милого набежала седина, – не замедлила, в двадцать два года посеребрила виски… Не оттого ли, что Омелько Кныш пытается следить за каждым шагом Ориси? Не оттого ли, что ее уже задерживал в городе патруль, когда она возвращалась с бумажкой от Ивана? Или, может быть, Василия так встревожили шесть танковых дивизий, что прошли здешними шляхами на северо-восток?.. Или, может, ему не дает покоя слово «Цитадель»? Или, может?.. Нет! Их любовь должна отогнать все несчастья и победить смерть…
А сады знай себе цвели, и соловьи заливались так же, как сотню лет назад, в слободах, только что заселенных людьми, предвещая им счастье.
Под вечер в комендатуру прибежал запыхавшийся Омелько. Харих был занят – готовился к завтрашней встрече земляка-генерала. Полицай обратился к переводчику:
– Я же говорил, что вы не разбираетесь, к какой девушке надо ходить. Сегодня видел…
– Что видел?..
– С Иваном одноруким в городе скалила зубы. Позорит она вас, пан Роберт!.. Уродится же такая стерва! С одноруким заигрывает! Сотворил господь женщин!..
Василий едва сдерживал себя, чтобы не ударить изо всей силы по Омелькиной скуле. «Как подрезать ему язык?»
– Спасибо, что сказал. А я думал… – понурился Роберт. – А Иван тебя видал?
– Да кто же следит так, чтобы видел тот, кому не положено!
Василий достал из шкафа бутылку спирту и подал полицаю.
– У вас всегда водится?
– Для хороших друзей… Следи и дальше…
– Сердечно благодарствую… А я, знаете, – оживился Омелько, – так подозреваю, что… – внезапно он осекся.
– Не думал я, что Орися такая! – вздыхал Роберт, мучительно гадая, о чем подозрительном хотел сказать и не договорил Омелько. Уже не раз наблюдал Василий со своей сторожевой вышки в погребне, как полицай слонялся по огороду между вишнями, доходил до ворот и все присматривался к тому, что делается на подворье Марфы Сегеды. Может быть, любопытство Омельки было вызвано давними взаимоотношениями, желанием отомстить за то, что не только не удалось ему спровадить телка Сегеды в мешках в Харьков, но и самому пришлось сесть в тюрьму. Совсем недавно, возвращаясь от Ориси, Василий неожиданно встретил полицая под окном. Тот подобострастно сказал тогда: «Виноват. Думал, что вы на квартире у Горпины. Боюсь, господин Роберт, чтобы Аришка еще кого-нибудь не принимала у себя… Для вас стараюсь…»
Василий понимал, что узколобый и толстощекий Омелько пока еще не дошел своим умом: кто такой на самом деле переводчик Роберт, почему он так «вяжется» к Орисе Сегеде…
– Благодарю за службу! – переводчик коменданта даже подал руку Омельке. – Зайди через день. Завтра у господина Хариха будет большой гость. И вашему брату надо следить за порядком в селе.
– А то как же!.. – пообещал с усмешкой Омелько, думая свое: «Палач тебя разберет, каким миром ты мазанный и каким духом начиненный! Или мне просто померещилось, или вправду – не похож ли ты часом на красного?.. Хм…»
Но рука его нащупала в боковом кармане куртки бутылку, и он сказал:
– Так я послезавтра буду как часы! Смотри-ка! А ваши кудри вроде немного того… седыми стали… Рановато! Мне вот уже сорок, и то ни одного седого волоса нет… – хвастал Омелько. – В тюрьму большевики посадили, и то пережил!.. Хоть и горький свет, а жить надо…
Полицай ушел. А Василий все еще ходил по комнате, склонив голову. «Надо вырвать у Омельки Кныша язык», – думал он.
Возможно, не кто иной, как этот Омелько, и заметил их пятерых тем мартовским утром, когда усталые, насквозь промокшие, пробирались они к переезду через железнодорожный путь. Правда, то село в двадцати километрах отсюда, но уж очень похож Омелько Кныш на дядьку в шапке, обшитой телячьей шкурой.
«А впрочем, он или не он, – одного поля ягода!»
В окно было видно бывшее помещение почты с зарешеченными теперь окнами. Полицаи гнали в холодную девушек с котомками. За ними шли плачущие матери. Там уже стоял Омелько. Он грозил кулаками землякам, которых угоняли в неволю, и то и дело поглядывал на Хариха, который внезапно появился здесь. Этим взглядом блудливых глаз полицай как бы заверял коменданта: «Видите, какой я преданный вам. Напрасно вы подозревали, будто я хотел, чтобы вы угорели».
Девушки с котомками дождутся за решетками завтрашнего дня. А потом в эшелоны – и на чужбину. Каждая получит номерок на дощечке, и прощай собственное имя!.. А Василий еще за три дня до того предупредил Орисю, что снова началась вербовка рабов для Гитлера. Бежать надо, прятаться!.. А вот эти двенадцать не убежали..
- Плацдарм - Игорь Недозор - Книги магов
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Танки повернули на запад - Николай Попель - Биографии и Мемуары
- Защитит ли Россия Украину? - Егор Холмогоров - Политика
- Бандеризация Украины - главная угроза для России - Ю. Козлов - Политика