Воспитание под Верденом - Арнольд Цвейг
- Дата:16.08.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Воспитание под Верденом
- Автор: Арнольд Цвейг
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О брате Фрице доходят тоже нерадостные вести. Его полк вновь покинул Румынию и находится, непонятно почему, в Эйзактале, в Южном Тироле; это не предвещает ничего хорошего участникам предстоящих операций, не только немцам, но и итальянцам. Правда, старый кайзер, Франц-Иосиф, умер, а его наследник Карл, выражаясь изящно, «проследовал» на фронт. Но основные тяготы теперь, как и прежде, ложатся на пруссаков или — что то же — на баварцев, вюртембержцев, гессенцев. Да, сердцу фрау Лины Бертин еще рано успокаиваться, напротив! Но, по-видимому, скоро ей не придется дрожать за старшего, хотя ' никто не будет отрицать, что младший, Фридль, всегда был и остался ее любимцем. Сегодня благодарная читательница, сестра Клер, замолвит слово за Бертина, может быть она это уже сделала, и у фрау Бертин станет одной заботой меньше.
Маленькая комнатка, узкая кровать. Но двум, любящим нетрудно уместиться и на тесном ложе. Даже длинные ноги лейтенанта Кройзинга каким-то чудом приспособились к этой тесноте, несмотря на то, что на одну ногу намотана тугая повязка. Лейтенант Флаксбауэр блаженно спит один в комнате напротив.
— Не позвонить ли мне сейчас по телефону?
— Что только тебе приходит в голову!
Легкий смех в голосе женщины:
— Но я обещала тебе позвонить еще сегодня вечером?
— Вечер еще впереди. Он ведь только начался.
Женщина снова смеется тихим, чарующим смехом.
Должно быть, такой смех еще никогда не раздавался под этой плоской крышей. Пловучий масляный фитиль в уродливом стакане бросает тусклый свет на потолок. Он блестит в спокойных глазах сестры Клер, падает на лоб и ноздри Кройзинга.
— Будем благоразумны, лейтенант. Не забывай, что твоя подруга — простая служанка. И завтра утром ей надо выйти на работу выспавшись. Для этого ей нужно семь часов.
— Очаровательная служа ночка, нельзя ли все-таки позвонить по телефону после одиннадцати?
— Между десятью и одиннадцатью!
— Хорошо, около одиннадцати.
— Но потом ты отправишься на боковую, понятно?
Она подымается, строго смотрит на него, — обаятельная, с длинными косами, пухлыми губами, — удивительно одухотворенной, зовущей к ласке линией плеч, которая как бы начинается возле уха и уходит вниз к рукам.
Кройзинг медленно кладет свою длинную руку на ее плечо.
— Клер, — шепчет он, — Клер!
— Что, мальчик?
'— Я так счастлив! Весь Бертин не стоит того, чтобы ¥ы высунула свою милую ножку из-под одеяла и ступила бы на холодный пол.
Она высовывает ногу из-под одеяла и шевелит пальцами, тень от которых прыгает по стене.
Быстро ли бежит время на карауле? Это зависит от самого караульного. Прожитая жизнь, вращение светил и вспышки мыслей — все это заполняет его сознание, в то время как он шагает взад и вперед на посту.
Удивительно, как мысль иногда настойчиво долбит в одну и ту же точку, пока, наконец, не продолбит себе выход.
Бертин с довольным видом озирается вокруг; он упивается лунной ночью, великой тишиной, едва уловимыми неопределенными шорохами. Где-то очень далеко проезжает грузовик с железными обручами вместо шин. Что бы ни происходило там, на фронте, здесь ничего не слышно: артиллерия почти не работает, а грохот огня поглощается массивными горными хребтами. Светло, совсем светло: можно различить каждую шпалу, стрелку напротив, сломанные корзины из-под снарядов, щебень между рельс.
Правильно ли он поступил, наполнив карманы этим безвкусным пресным белым хлебом? Не совершил ли Лебейдэ тяжкое преступление, украз имущество, охранять которое ему было поручено? Не совершил ли он сам такое же преступление? Самый тяжкий военный проступок, если бы его открыли. И вместе с тем каждый начальник только посмеялся бы, если бы какой-нибудь солдат явился к нему с повинной или указал бы на другого. Какое в самом деле значение имеет во время войны это ничтожное хищение съестных припасов? Ведь сама война — это беспрерывный грабительский поход, грабеж собственного и соседних народов, продолжающийся уже почти три года денно и нощно, каждую минуту. То, в чем солдат нуждается, ему надо дать: армия нуждается в самом необходимом вот уже много месяцев, — и когда ничего не дают, остается только грабить. Если она это делает умело, то грабеж продолжается долго; если же неумело, то есть чересчур жадно загребая чужое добро, то скоро попадает впросак.
Совсем как фельдфебель Пфунд, внезапно исчезнувший несколько дней назад: он отослан обратно в Мец с большим черным пятном в личном деле.
Голод в эту зиму дошел до предела. Майор Янш, со скрежетом зубовным, вынужден был пустить в ход свои запасы; и вот он ищет и находит жертву: Пфунда с его наглыми рождественскими закупками, или, попросту говоря, растратами; в результате этих закупок ротная казна осталась без денег и не в состоянии предложить солдатам добавочное питание, как это делают все другие военные лавки, продающие сыр, ролмопсы, копченые селедки, шоколад. Врач заявил протест, парк заявил протест, командование Восточной группы крайне неблагосклонно приняло эти жалобы. А тут еще, как рассказал ординарец Беренд, командованию доставлена пара изодранных башмаков с язвительным письмом впридачу. Все. это — весьма пригодный повод для того, чтобы убрать к чорту фельдфебеля. Уже три дня рота находится п ведении нового человека. И кто, думаете вы, назначен фельдфебелем? Сержант Дун, скромный человек с суровыми серыми глазами; о себе он никогда не говорит лишнего, но тем не менее добился того, что не удалось карьеристу Глинскому, — тесака и кадровых нашивок. Бертин прислушивается к тому, что происходит в нем, продевает большой палец под ремень винтовки и с деловым видом вновь пускается в обратный путь.
Он подходит к вагонам с хлебом. В одном месте покрышка приподнята, открывая доступ для тех, кто поставлен караулить вагоны. Ну и дела, думает Бертин. Вот оно, человеческое общество. Государство — эта защита слабых в борьбе с сильными — решительно становится на сторону сильных и в их пользу обкрадывает тех, кого призвано охранять. Правда, это делается в известных пределах, так что голодающие не слишком голодают и не бросают работу, чтобы объединиться для борьбы против грабителей. Объединяться запрещено. Слабые должны выступать со своими жалобами в одиночку. Сегодня я призывал к объединению. Интересы слабых — это мои интересы. А я только что набил карманы белым хлебом для жены, украв его у слабейших. Накорми голодного, сказано в библии. Укради у голодного, говорит практика войны. И я принимаю в этом посильное участие.
Что-то здесь не так. Солдат нестроевой части Вернер Бертин крадет у французских военнопленных продовольствие, которое собрали для них жены и которого они ждут с нетерпением.
Отчетливо сознавая это, он даже не делает попытки вернуть украденное добро, так как и его жена голодает дома. Еще поздним летом, еще в октябре он, нарушая приказы начальства, отдавал по пол каравая солдатского хлеба русским военнопленным, занятым на работах по очистке и уборке артиллерийского парка. Ему припоминается худой солдат в землисто-коричневой шинели; он очищал дороги перед бараком третьего отряда и шепнул Бертину: «Хлеба, камрад!» С каким блаженным выражением изголодавшийся человек спрятал в карман кусок черного черствого хлеба!
Караульный Бертин опять вскидывает ружье на плечо, закладывает руки за спину и идет по установленному пути, сгорбившись, глядя на землю, потрясенный недоумением и ужасом. Чорт возьми, думает он. Что же это значит?
В этот самый час, далеко-за полуразрушенным, выгоревшим Верденом, готовится к старту самолет. Бледный от лунного света, с несколько стесненным сердцем, художник Франсуа Руар проверяет с монтерами прочность несущих плоскостей, руль высоты, боковые рули, крепление бомб. Вот они повисли под брюхом машины, вниз головами, как большие летучие мыши: две справа, две слева. Все эти ящики слишком громыхают, думает он. Ничего удивительного! Еще нет и восьми лет, как Блерио перелетел канал. А сколько времени, собственно, прошло с тех пор, как Пегу наводил ужас на весь мир мертвыми петлями, полетами штопором и вниз головой? В недоумении заложив руки в карманы, Руар думает: то, что тогда вызывало ужас, теперь стало школой и обычными приемами военного летчика. Долой войну! Война — ужаснейшее свинство. Но до тех пор, пока боши будут топтать нашу Францию, придется й нам лупить по их деревянным квадратным башкам.
Затем Руар осведомляется о горючем. Он надеется, что вернется через полчаса, если все пойдет гладко. Он трижды стучит о ствол стоящей у навеса голой яблони, ветки которой как бы исчерчивают небо. Из полутени сарая выходит с развальцей Филипп, сын бретонского рыбака, пилот и друг Руара. Перед тем как прикрепиться ремнями к машине, он наскоро удовлетворяет естественную потребность. В руке у него священные четки. Сейчас он повесит их, как талисман, на маленьком крюке по правую руку, впереди, возле сиденья. Руар здоровается с ним кивком головы. Филипп отвечает тем же. В большем не нуждается мужская дружба — спокойный союз, в котором учтена и такая возможность, как смерть под пылающими обломками самолета.
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- Маленький Мук. Карлик Нос (сборник) - Вильгельм Гауф - Сказка
- Советские авиационные ракеты "Воздух-воздух" - Виктор Марковский - Справочники
- Кровавое наследие - Лоэнн Гринн - Фэнтези
- Мария Антуанетта - Стефан Цвейг - Историческая проза