Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин
- Дата:30.09.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Кораблекрушение у острова Надежды
- Автор: Константин Бадигин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Три дня назад любимая карлица Федосья, оставшись с ним наедине, всхлипывая и потряхивая колокольцами, сказала: «Братца твоего в Угличе по приказу Бориски Годунова убили. Вот те крест», — и перекрестилась три раза. А вчера стольник Ванюшка Мерцалов долго рассказывал ему, что и как произошло в Угличе, и по всему выходило, что царевич пал от злой руки.
И тогда царь Федор Иванович в первый раз за свое царствование проявил твердость: велел позвать правителя и при многих придворных строго спросил:
— Кто убил царевича Дмитрия?
— Царевич сам на нож набрушился, я поведал тебе, великий государь.
— Видел я сон страшный, — схитрил царь. — Видел, как убивали младенца Дмитрия подлые люди. Не иначе, как господь бог мне правду указывает.
Борис Годунов не сразу нашел что сказать.
— Что повелишь, великий государь? — покорно склонил он голову.
— Пусть патриарх Иов и святители разберут дело на освященном соборе, и как скажут они, так тому и быть! — Царь произнес эти слова связно и разборчиво.
— Хорошо, великий государь! Святители разберут. Дело страшное. Царская кровь пролилась!
Федор Иванович повелел призвать патриарха Иова.
Первосвященник русской церкви явился во дворец важный, медлительный. Его сопровождали два митрополита — Ростовский и Крутицкий. Убранство одежд патриарха и митрополитов сияло золотом и драгоценными каменьями. Патриарх благословил царя Федора Ивановича, а потом и всех собравшихся.
Два года назад стараниями Бориса Годунова митрополит Иов был избран и посвящен в патриархи. Выходы первосвященника происходили с лампадою, с пением и звоном. В будни он носил клобук с серафимами и крестами обнизными, мантии объяринные и всякие иные с полосами. Ходил с крестом и жезлом, а ездил на шести конях…
— Отче святый, — сказал царь, приняв святительское благословение, — обсуди на освященном соборе страшное дело о смерти царевича Дмитрия. Как все произошло, от чего помер царевич.
Патриарх пристукнул посохом и поклонился:
— Обсудим, великий государь.
— Разреши, государь, слово молвить, — попросил, выступив вперед, митрополит Крутицкий Геласий.
Федор Иванович повернул к нему бледное, похудевшее лицо и молча кивнул.
— Объявляю тебе, государь, что вдовая царица Марья вину признала. В день моего отъезда из Углича призвала меня к себе и говорила, что убийство Михайлы Битяговского и жильцов — дело грешное, виноватое, и молила смиренно донести ее челобитную до государя, чтоб государь бедным червям Михайле Нагому с братьями в их вине милость оказал…
Присутствовавшие в палате бояре и дворяне переглянулись и потупили взоры. Что-то несуразное и непонятное сказал митрополит. Какую вину признала царица Марья? Уж не в смерти ли царевича?! Нет, не могло так быть.
Митрополит закончил речь и, шурша ризами, поклонился. Царь долго стоял с открытым ртом. Он старался понять, что сказал митрополит Геласий. Почувствовав боль в груди, он отпустил всех и позвал лекаря: «Они убили царевича Дмитрия! — билась в голове царя Федора неотступная мысль. — Зарезали, зарезали!»
Борис Годунов из Грановитой палаты вышел с просветленным лицом. Теперь все придет в порядок, все займет свое место. Окончатся страхи и подозрения. На патриарха Иова правитель надеялся крепко. Не будь его, вряд ли он решился бы на страшное дело. «Я защищал престол и божьего помазанника царя Федора Ивановича, — успокаивал себя правитель, — и бог простит меня. Защищая престол, оборонял и свою сестру царицу Орину. Нагие, прикрываясь Дмитрием, хотели свергнуть законного царя и захватить власть… Я только защищался».
На следующий день патриарх Иов поднес Федору Ивановичу решение освященного собора: «Да будет воля государева. Мы же удостоверились несомнительно, что жизнь царевича прекратилась судом божьим. Что Михайла Нагой есть виновник кровопролития ужасного. Михайла Нагой государевых приказных людей, дьяка Михайлу Битяговского с сыном, Никиту Качалова и других дворян, жильцов и посадских людей, которые стояли за правду, велел побить напрасно, за то, что Михайла Битяговский с Михайлом Нагим часто бранился за государя, зачем он, Нагой, держал у себя злого ведуна Ондрюшку Мочалова и других ведунов. За такое великое изменное дело Михайла Нагой с братьею и мужики угличские по своим винам дошли до всякого наказания. Но сие дело есть земское, ведает оное бог и государь, в руке державного опала и милость. А мы должны единственно молить всевышнего о царе и царице, о тишине и благоденствии народа».
Прослушав доклад, Федор Иванович перекрестился и заплакал. В бога и отцов церкви он верил незыблемо, однако братца Дмитрия ему было жалко.
— Теперь, — сказал он Борису Годунову, — поступай как знаешь. Я на все согласен.
Правитель, как всегда, передал дело боярской думе. Обычно он поступал так. Если кто заслуживал опалу, но мог быть прощен, того миловали и писали в указе: «Государь прощает из уважения к просьбе конюшего боярина Бориса Годунова». Кого осуждали на казнь, о том писали по-другому: «Так приговорили бояре, князь Федор Иванович Мстиславский со товарищи». В подобных случаях о Борисе Годунове не вспоминалось.
Так поступил Борис Федорович и на этот раз. Выполняя царский указ, боярская дума готовила виноватым тяжкие наказания.
* * *Правитель Годунов редко присутствовал при допросах, но сегодня случай был из ряда вон выходящий. Допрашивали Михайлу Нагого, упрямо твердившего об убийстве царевича Дмитрия.
Борис Федорович спустился в подземелье, когда все было готово к пытке и Михайла Нагой стоял голый до пояса, со связанными назад руками. Дело тайное, государево, и лишних людей в пытошной не было. Окольничий Клешнин сам сидел с пером в руках. Палач Никита в расчет не шел, язык ему вырвали давно, лет десять назад.
Борис Годунов быстрым шагом прошел мимо Нагого. И все же успел заметить посиневшие, с разбухшими венами руки узника, затянутые веревкой. Правитель опустился в деревянное кресло, в котором не раз сиживал Иван Васильевич Грозный.
— Здравствуй, Михайла Федорович, — сказал он, усевшись поудобнее.
— Здравствуй, ежели не шутишь, — глухо отозвался Михайла Нагой. — Здравствовать нам, Нагим, как видно, не приходится.
— По розыску ты виноват. Расскажи все, как было. Как вы, Нагие, не уберегли царевича и он набрушился на нож и помер от своей руки. Ежели правду скажешь, всем вам милость от меня будет.
— Царевич Дмитрий не сам набрушился на нож, его зарезали убивцы, — твердо сказал Нагой. — Я буду целовать на том крест. Пусть приведут сюда патриарха. Приведите патриарха.
— Еще что скажешь?
— Мамка боярыня Василиса Волохова говаривала, что по твоему, Борис Федорович, велению убит царевич.
Окольничий Клешнин поперхнулся слюной. Оглянулся, пальцами убрал обгоревший фитиль. Затрепетало пламя, заколебались тени по стенам.
— Прочти, что сказала Волохова. — Правитель повернулся к окольничему Клешнину.
— «Царевич упал на землю в падучей и набрушился на нож», — четко и твердо прочитал Клешнин. — «А ежели я что иное говорила, то токмо под страхом смертной казни. Михайла Нагой хотел мне молотком голову разбить, замахнулся было… а молоток тот тяжек, поболее пяти гривенок».
— Что скажешь, Михайла Федорович? Смотри, будем ломать тебя на дыбе.
— Лжа, все лжа, убили царевича. Рана широкая, во все горло. Ты ведь видел, Андрей Петрович. Скажи, разве от своей руки такую рану ребенок мог сделать?
— Читай еще, что Василиса Волохова сказала.
— «На Афанасия Афонского ночью приехал в Углич князь Андрей Шуйский. Собрались они: Михайла, Григорий и Андрей Нагие да князь Шуйский в верхних палатах. Пили они вино, упились и промеж себя говорили. И сказал им князь Шуйский тако: „Везите царевича Дмитрия в Москву и верных людей с собой берите. Колокольным звоном царевича Москва встретит, и быть ему на царском престоле, а царя Федора Ивановича с царства долой…“ Пьяные они громко говорили, а я под дверью стояла и слышала».
— Что скажешь теперь, Михайла Федорович? — спросил правитель.
Михайла Нагой долго молчал. По лбу потекли ручейки пота и залили глаза.
Узник мотнул головой, стряхивая едкий пот.
— Молчишь? — В голосе Бориса Годунова послышалось злорадство. Однако правителя заговор теперь не тревожил. Царевича Дмитрия не стало, и все рассыпалось само собой. Страшно прослыть убийцей царевича.
— Лжа… Может, и говорили что по пьяному делу, не помню теперь. — Нагой вспомнил клятву на иконе. — Нет, таких разговоров не было, солживила проклятая баба.
— А ежели твой брат Григорий и дядя Андрей вину признают и на том будут крест целовать… и жильцы признают, что ты их в Москву звал, тогда как?
— Лжа, все лжа, — твердил Михайла.
— Смотри, кости вывернем — другое заговоришь.
- Как юродивый пропал - Н. Е. Мальчитэ - Контркультура / Русская классическая проза
- Главные молитвы о здравии и избавлении от бед. Как, в каких случаях и пред какой иконой молиться - Ольга Глаголева - Религия
- Скалы серые, серые - Виктор Делль - О войне
- Путь на Грумант; Чужие паруса - Константин Бадигин - Морские приключения
- Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Свеча горела на столе…» - Альманах - Периодические издания