40 дней Кенгира - Александр Солженицын
- Дата:03.09.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: 40 дней Кенгира
- Автор: Александр Солженицын
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
переполох, метались с пиками и саблями, не могли понять, что делается,
ожидали атаки, но войска в атаку не пошли.
К утру оказалось, что в разных местах зоны, кроме существующих и забаррикадированных ворот, внешний противник проделал с десяток проломов. (По ту сторону проломов, чтоб зэки теперь не хлынули в них, расположились посты с пулемётами.6 Это конечно была подготовка к наступлению через проломы, и в лагерном муравейнике закипела оборонная работа. Штаб восставших решил: разбирать внутренние стены, разбирать саманные пристройки и ставить свою вторую обводную стену, особенно укрепленную саманными навалами против проломов - для защиты от пулемётов.
Так всё переменилось! - конвой разрушал зону, а лагерники её восстанавливали, и воры с чистой совестью делали тоже, не нарушая своего
закона.
Теперь пришлось установить дополнительные посты охранения против проломов; назначить каждому взводу тот пролом, куда он строго должен бежать ночью по сигналу тревоги и занимать оборону. Удары в вагонный буфер и те же заливчатые свисты были условлены как сигналы тревоги.
Зэки не в шутку готовились выходить с пиками против пулемётов. Кто и не был готов - подичась, привыкал.
Лихо до дна, а там дорога одна.
И раз была дневная атака. В один из проломов против балкона Управления Степлага, на котором толпились чины, крытые погонами строевыми широкими и прокурорскими узкими, с кинокамерами и фотоаппаратами в руках, - в пролом
были двинуты автоматчики. Они не спешили. Они лишь настолько двинулись в
пролом, чтобы подан был сигнал тревоги и прибежали бы к пролому назначенные
взводы, и потрясая пиками и держа в руках камни и саманы, заняли бы
баррикаду - и тогда с балкона (исключая автоматчиков из поля съемки)
зажужжали кинокамеры и защелкали аппараты. И режимные офиицеры, прокуроры и
политработники, и кто там еще был, все члены партии, конечно, - смеялись
дикому зрелищу этих воодушевленных первобытных с пиками. Сытые, бесстыжие,
высокопоставленные, они глумились с балкона над своими голодными обманутыми
согражданами, и им было очень смешно.10
А еще к проломам подкрадывались надзиратели и вполне как на диких животных или на снежного человека пытались набросить петли с крючьями и затащить к себе языка.
Но больше они рассчитывали теперь на перебежчиков, на дрогнувших. Гремело радио: опомнитесь! переходите за зону в проломы! в этих местах - не
стреляем! перешедших - не будем судить за бунт!
По лагерному радио отозвалась Комиссия так: кто хочет спасаться - валите хоть через главную вахту, не задерживаем никого!
Так и сделал... член самой Комиссии бывший майор Макеев, подойдя к главной вахте как бы по делам. (Как бы не потому, что его бы задержали, или было чем выстрелить в спину, - а почти невозможно быть предателем на глазах
улюлюкающих товарищей!11 Три недели он притворялся - и только теперь мог
дать выход своей жажде поражения и своей злости на восставших за то, что они
хотят той свободы, которой он, Макеев, не хочет. Теперь отрабатывая грехи
перед хозяевами, он по радио призывал к сдаче и поносил всех, кто предлагал
держаться дальше. Вот фразы из его собственного письменного изложения той
радиоречи: "Кто-то решил, что свободы можно добиться с помощью сабель и
пик... Хотят подставить под пули тех, кто не берет железок... Нам обещают
пересмотр дел. Генералы терпеливо ведут с нами переговоры, а Слученков
рассматривает это как их слабость. Комиссия - ширма для бандитского
разгула... Ведите переговоры, достойные политических заключённых, а не (!!)
готовьтесь к бессмысленной обороне".
Долго зияли проломы - дольше, чем стена была во время мятежа сплошная. И за все эти недели убежало за зону человек лишь около дюжины.
Почему? Неужели верили в победу? Нет. Неужели не угнетены были предстоящим наказанием? Угнетены. Неужели людям не хотелось спастись для своих семей? Хотелось! И терзались, и эту возможность обдумывали втайне может быть тысячи. А бывших малолеток вызывали и на самом законном основании. Но поднята была на этом клочке земли общественная температура так, что если не переплавлены, то оплавлены были по-новому души, и слишком низкие законы, по которым "жизнь даётся однажды", и бытие определяет сознание, и шкура гнёт человека в трусость - не действовали в это короткое
время на этом ограниченном месте. Законы бытия и разума диктовали людям
сдаться вместе или бежать порознь, а они не сдавались и не бежали! Они
поднялись на ту духовную ступень, откуда говорится палачам:
- Да пропадите вы пропадом! Травите! Грызите!
И операция так хорошо задуманная, что заключённые разбегутся через проломы как крысы и останутся самые упорные, которых и раздавить, -
операция эта провалилась потому, что изобрели её шкуры.
И в стенной газете восставших рядом с рисунком - женщина показывает ребенку под стеклянным колпаком наручники "Вот в таких держали твоего отца",
появилась карикатура: "Последний перебежчик" (чёрный кот, убегающий в
пролом).
Но карикатуры всегда смеются, людям же в зоне было мало до смеха. Шла вторая, третья, четвёртая, пятая неделя... - То, что по законам ГУЛага не
могло длиться ни часа, то существовало и длилось неправдоподобно долго, даже
мучительно долго - половину мая и потом почти весь июнь. Сперва люди были
хмельны от победы, свободы, встреч и затей, потом верили слухам, что
поднялся Рудник - может, за ним поднимутся Чурбай-Нура, Спасск, весь
Степлаг! там, смотришь, Караганда! там весь Архипелаг извергнется и рассыпется на четыреста дорог! - но Рудник, заложив руки за спину и голову
опустив, всё так же ходил на одиннадцать часов заражаться силикозом, и не было ему дела ни до Кенгира, ни даже до себя.
Никто не поддержал остров Кенгир. Уже невозможно было рвануть в пустыню: прибывали войска, они жили в степи, в палатках. Весь лагерь был обведен снаружи еще двойным обводом колючей проволоки. Одна была только розовая точка: приедет барин (ждали Маленкова) и рассудит. Приедет добрый и ахнет и всплеснет руками: да как они жили тут? да как вы их тут держали? судить убийц! расстрелять Чечева и Беляева! разжаловать остальных... Но слишком точкою была, и слишком розовой.
Не ждать было милости. Доживать было последние свободные денёчки и сдаваться на расправу Степлагу МВД.
И всегда есть души, не выдерживающие напряжения. И кто-то внутри уже был подавлен и только томился, что натуральное подавление так долго откладывается. А кто-то тихо смекал, что он ни в чем не замешан, и если осторожненько дальше - то и не будет. А кто-то был молодожён (и даже по
настоящему венчальному обряду, ведь западная украинка тоже иначе замуж не
выйдет, а заботами ГУЛага были тут священники всех религий). Для этих
молодоженов горечь и сладость сочетались в такой переслойке, которой не
знают люди в их медленной жизни. Каждый день они намечали себе как
последний, и то, что расплата не шла - каждое утро было для них даром неба.
А верующие - молились, и, переложив на Бога исход кенгирского смятения, как всегда были самые успокоенные люди. В большой столовой по
графику шли богослужения всех религий. Иеговисты дали волю своим правилам и
отказались брать в руки оружие, делать укрепления, стоять в караулах. Они
подолгу сидели, сдвинув головы, и молчали. (Заставили их мыть посуду.) Ходил
по лагерю какой-то пророк, искренний или поддельный, ставил кресты на
вагонках и предсказывал конец света. В руку ему наступило сильное
похолодание, какое в Казахстане надувает иногда даже в летние дни. Собранные
им старушки, не одетые в теплое, сидели на холодной земле, дрожали и
вытягивали к небу руки. Да и к кому ж еще!..
А кто-то знал, что замешан уже необратимо и только те дни осталось жить, что до входа войск. А пока нужно думать и делать, как продержаться дольше. И эти люди не были самыми несчастными. (Самыми несчастными были те, кто не был замешан и молил о конце.)
Но когда эти все люди собирались на собрания, чтобы решить, сдаваться им или держаться - они опять попадали в ту общественную температуру, где
личные мнения их расплавлялись, переставали существовать даже для них самих.
Или боялись насмешки больше, чем будущей смерти.
- Товарищи! - уверенно говорил статный Кузнецов, будто знал он много тайн и все тайны были за арестантов.
- У нас есть средства огневой защиты, и пятьдесят процентов от наших потерь будут и у противника!
И так еще он говорил:
- Даже гибель наша не будет бесплодной!
(В этом он был совершенно прав. И на него тоже действовала та общая температура.)
- 100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг. - Арсен Мартиросян - Политика
- Кровавое наследие - Лоэнн Гринн - Фэнтези
- Экватор. Черный цвет & Белый цвет - Андрей Цаплиенко - Современная проза
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3 - Александр Солженицын - Русская классическая проза