Тиран - Валерио Манфреди
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Тиран
- Автор: Валерио Манфреди
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
32
Двадцать дней спустя посланец из Панорма доставил Филисту условия мирного договора. Текст был составлен на греческом и завершался подписями Гимилькона и членов совета старейшин Карфагена. Он гласил следующее:
«Гимилькон, главнокомандующий карфагенской армией и правитель Панорма, Лилибея, Дрепан и Солунта, приветствует Дионисия, архонта Сицилии.
Наши два народа вели между собой слишком много войн, не принесших ничего, кроме кровопролития и опустошения. Ни у кого из нас не хватает сил, чтобы уничтожить противника, а посему нам следует смириться со сложившимся положением вещей. Мы выиграли последнее сражение, а у вас в руках — пять тысяч наших сограждан. Мы просим, чтобы, как и прежде, город Селинунт и территория Акраганта были нашими, в то время как сам город останется вашим.
Кроме того, вы вернете нам пленников и заплатите тысячу талантов в компенсацию ущерба, нанесенного войной.
Вы признаете наши границы, а мы признаем ваши и власть Дионисия и его потомков над землями, обозначенными в этом договоре».
Филист отправился с этим посланием в крепость Ортигию, где вот уже несколько дней взаперти сидел Дионисий, отказываясь кого-либо принимать.
Аксал загородил ему путь:
— Хозяин никто не хочет.
— Скажи ему, что это я, Аксал, и что мне необходимо переговорить с ним. Дело исключительной важности.
Аксал скрылся за дверью и вскоре вынырнул оттуда, знаком приглашая войти.
Дионисий сидел на своем троне для аудиенций: с синяками под глазами, с землистым лицом, небритый, взъерошенный. Создавалось впечатление, будто он постарел на десять лет.
— Прости, что беспокою тебя, — обратился к нему Филист, — но не могу поступить иначе. Карфагеняне предлагают нам мир.
Эти слова, казалось, подействовали на Дионисия.
— По собственной воле? Ты сам к ним не обращался первым?
— Я бы никогда не позволил себе этого, не сообщив тебе. Нет, инициатива исходила от них самих.
— И чего они хотят?
Филист прочел ему послание и, видя, что тот внимательно слушает, продолжил:
— Это предложение представляется мне весьма разумным, учитывая, что сейчас наша армия в меньшинстве. Ущерб, нанесенный войной, можно обсудить отдельно. Переговоры с карфагенянами по денежным вопросам всегда удаются. Но самое важное — официальное признание твоей власти, а также твоего права и права твоих наследников на указанные территории. Это принципиальный момент, ты не должен упускать такого случая. Подумай о своем сыне. Ты ведь хорошо знаешь: он пошел не в тебя и не в своего дядю. Если ты оставишь ему прочное государство, с признанными границами, ему будет гораздо легче жить, ты так не считаешь?
Дионисий протяжно вздохнул, встал и пошел навстречу Филисту.
— Да, может, ты и прав. Дай-ка я сам прочту еще раз.
Они сели за стол, Филист положил перед ним текст и стал ждать, пока тот пробежит его глазами.
— Ты прав, — сказал наконец Дионисий. — Я последую твоему совету. Подготовь официальный протокол и начинай переговоры об ущербе. У нас нет таких денег.
— Мы могли бы поступиться частью территорий. Например, во внутренней части острова — отдать им какой-нибудь кусок земли сикулов, не являющийся жизненно важным для нашей экономики.
— Да, пожалуй.
— Хорошо.
Дионисий молчал, поглощенный своими мыслями.
— Так… я пойду, — проговорил Филист и, не получая ответа, свернул лист и направился к выходу.
— Погоди, — окликнул его Дионисий.
— Да…
Ничего… ничего. Ступай.
Филист кивнул и покинул комнату. На мгновение ему показалось, что Дионисий хочет сказать ему что-то личное. Но может, время для этого еще не настало…
Прошло три года. Дионисий понемногу вернулся к своим привычкам, занялся делами государства и политическим воспитанием своего первенца — по правде сказать, без особых успехов. Юноша предпочитал устраивать празднества с друзьями, приглашая на них художников, гетер и поэтов, и всегда испытывал заметное стеснение, когда отец вызывал его к себе.
Его мать Дорида, формы которой от возраста и от недостатка подвижности сильно округлились, старалась защитить его:
— Ты всегда так суров с мальчиком — ты его пугаешь.
— Ради Зевса, я пытаюсь сделать из него мужчину и государственного мужа, если, конечно, у меня получится, — отвечал Дионисий.
— Да, но как? Ни одного любезного слова, ни одной ласки.
— Для телячьих нежностей существуешь ты. Я ему отец, ради Геракла, а не мать. Ты сделала из него тряпку и рохлю.
— Неправда! У него есть характер, и если ты доверишь ему какое-нибудь поручение, ответственное дело, он сумеет тебе это доказать. Кроме того, все же видят, что ты даришь свою любовь Арете, дочери этой…
— Молчи! — раздраженно гаркал Дионисий. — Больше ни слова. Арета — мой ребенок, как и все остальные. Она самая младшая, и она чудесная девочка. Я тоже имею право получать какую-нибудь радость от собственного потомства.
Такие споры неизбежно кончались ссорами: Дорида начинала рыдать и на несколько дней запиралась в своих покоях со служанками и компаньонками.
Филист же, напротив, стал ему ближе — как советник, и, хоть он сам никогда не признавался себе в этом, как друг тоже. Единственный друг, оставшийся у него на свете.
Окончательно определив западные границы и характер дальнейших взаимоотношений с Карфагеном, Филист занялся переговорами со Спартой, всегда покровительствовавшей Сиракузам, и во время новой войны, которую та начала против Афин, с одобрения самого Дионисия выслал ей десять кораблей для участия в военных операциях в Эгейском море. Это было что-то вроде долга чести, а вовсе не вмешательство во внутренние дела с целью распространения своего влияния.
Дионисий, казалось, снова заинтересовался литературой — своей юношеской страстью, — при этом продолжая упорно не любить философию. Он велел перестроить театр, увеличив его в размерах, и ставить там свои произведения: обычно их награждали овациями. Зная, кто является их автором, публика не решалась обижать его неодобрением.
Экспедиция в Эгейское море окончилась провалом: афиняне затопили девять из десяти сиракузских кораблей, и наварх, командовавший эскадрой, предпочел самоубийство возвращению в Лаккий tfa одном-единственном корабле.
Политические отношения в Греции на тот момент стали настолько сложными, что трудно было предположить, во что они выльются — не то что в следующем году, но даже через несколько месяцев.
Тем временем фиванцы придумали новый тип воинского построения и назвали его «косым клином»: его создали их полководцы Пелопид и Эпаминонд, и он оказался столь эффективным, что им удалось разгромить непобедимых спартанцев, своих прежних союзников, в местечке под названием Левктры. Испуганные подобным успехом, которого они совсем не ожидали, афиняне перешли на сторону Спарты, своего давнишнего врага, чтобы дать отпор фиванцам, но беда уже нависла над ними, и спасло их лишь вмешательство Дионисия.
Большое количество кельтских наемников и военные машины сделали свое дело и коренным образом изменили положение. Афины даже прислали ему золотой венец. Рассказывали, что спартанский царь Агесилай, впервые увидев катапульты и баллисты Дионисия в действии, воскликнул:
— О боги, человеческая храбрость на сегодняшний день уже ничего не стоит!
Вручение золотого венца было явлением исключительным: вместе с ним Дионисий получил афинское гражданство и при помощи Филиста заложил основы договора, связавшего его государство союзом с Афинами, таким образом положив конец противостоянию, формально длившемуся пятьдесят лет, со времен Великой войны, когда афиняне осаждали Сиракузы.
Теперь в метрополиях его принимали со всеми полагавшимися почестями, признавая его и славя как поборника греческой идеи на западе, защитника эллинов от варваров. О том, что он добивался своих целей не слишком честными средствами, предпочитали умалчивать или забывать. Он вернулся в Сиракузы осенью того же года, шестидесятого года своей жизни, и на сей раз решил усердно и последовательно заняться подготовкой сына к ожидавшему его наследству.
Дионисию II исполнялось двадцать два года, он уже был взрослым мужчиной. До того момента он никак не проявлял себя с положительной стороны. Он вырос на всем готовом, наслаждаясь вином, яствами и женщинами, и отец ни во что его не ставил. Он получил хорошее воспитание и образование, но при этом был слабым и нерешительным.
Филист тоже пытался встать на его защиту.
— Ты не можешь судить его слишком строго, — сказал он Дионисию как-то раз. — Непросто быть сыном такого отца, как ты: личность родителя давит на него. Он все равно будет чувствовать себя негодным и недостаточно успешным и оттого производит еще худшее впечатление. Он это понимает и оттого чувствует в себе еще меньше сил показать, чего он стоит. Это порочный круг, из которого нет выхода.
- Два огня (СИ) - Хоб Дарья - Современные любовные романы
- Неизвестная революция 1917-1921 - Всеволод Волин - История
- Монахи истории. Маленькие боги (Мелкие боги) - Терри Пратчетт - Юмористическая фантастика
- Высокие технологии работы с клиентами. Как превратить случайного потребителя в искреннего приверженца - Мика Соломон - Маркетинг, PR, реклама
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив