Слово и дело - Валентин Пикуль
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Слово и дело
- Автор: Валентин Пикуль
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коляска Остермана укатилась прочь, и Бирен вышел из-за ширм:
— Не пора ли мне посветить Остерману? С больными-то глазами он, бедный, плывет каналами дьявола… Нет, он неглуп. Но он коварен! Я слышал — будет Кабинет, и в нем, конечно, Остерман?
— Молчи пока про Кабинет, — ответила Анна. — Сначала пусть привыкнут к слухам о нем. А когда смирятся, тогда и Кабинет воссоздадим. Молчи — пока! Подумай сам, что скажут в Сенате, ежели узнают, кто правит Россией без него…
***Капитан Елизар Апухтин вернулся из полка домой, прислонил в уголку офицерскую алебарду. Рассупонил амуницию — узкую, всю на штрипках и крючках. Парик смахнул, усы накладные с губы сорвал и стал моложе. Седой ежик волос, кое-как обхватанных ножницами, топорщился на крупной голове капитана гвардии.
Прошел в светлые покои. Жену свою позвал:
— Улита! Свиньи-то ревут. Кормили их али нет сей день?
Вошла босая девка с деревянной миской щей. Брякнула на стол две ложки. Выпятив живот, взрезала каравай хлеба тупым ножом.
— Гляди, крошки-то мимо сыплешь! — гаркнул на нее Апухтин.
Капитанша Улита Демьяновна села насупротив мужа, дворянская чета долго хлебала щи. Апухтин ремень раздернул, спросил:
— Ну ладно, щи. А ишо что будет? С утра в полку не жрамши…
Улита Демьяновна обстукала куриные яйца.
— Рази ж это яйца? — обозлился капитан. — Эх, исхудала Русь, во всем на изъян пошла. А ты чего это губы надула? Гляди, Улита, я тя вот за хвост возьму, так ты губарей своих показывать не станешь…
Капитанша яйцом ему в лоб — тресь (баба смелая):
— Ишо он мне хвосты трепать будет! А жалованье твое иде? Восемь лет уже, почитай, по полкам разным скоблишься, а… Вот вынь да положь мне!
— Глупая ты баба, — увещал ее капитан. — Тамо и не такие орлы, как я, по десять лет за одно спасибо служат… Чего распахнулась-то? Дай ты мне хоть дома покою.
— С мужиков ныне не проживешь, — наступала жена. — Эвон у них солома и та с крыш свеялась. У нас хоть не бегут, а у Кикиных, слыхал небось, вчера вся деревня Подлипцы снялась ночью и ушла от барина… Господи, — завыла капитанша, — на што мне мука така? У всех мужья как мужья. А ты своего же, кровного, у казны царской вырвать не можешь.
— Отстань от меня, скважина! — заругался капитан. — Говорю же тебе, как на духу: восемь лет от казны копейки не видывал. И весь полк наш тако же… Куды нам жалиться?
— Да матушка-то наша государыня эвон сколько милостей оказала! Кого в князья, кого в графья, кого в деньги, кого в ленты орденские… А ты разве не заслужил? Ногу-то свою вздень на параде! Да покажи им ногу! В гноище ранетое ткни их носом…
— Дура ты, — вздохнул Апухтин. — По тебе, так все просто: ногу им покажу, и мне денег дадут… — Со вздохом взялся капитан за раздавленное яйцо:
— Сольца-то где у нас? — спросил жену тихо, подавленно.
— А ты не князь Голицын, чтобы с солью едать яички! И так слопаешь! Сольца-то нынеча на базарах кусаться стала…
Апухтин яичко без соли сжевал, и стало ему себя жалко:
— Петра Лексеич все сулил полку — не дал! Катька евонная царствие проплясала — отнекалась! Петра Вторый взошел — не пожертвовал! Мы всем полком противу кондиций орали. Думали: ну матка Анна влезет на гору да жалованье-то нам сверху скинет… Хрен всем нам, а не жалованье! И выходит, что те “виваты” Анне мы напрасно орали.
Капитанша лакея кликнула, велела мешок взять и пошла по деревне оброчить. Где порося велит резать, где гусю шею свернет, где медку прикажет надоить в анкерок. Затихали после помещицы убогие избы, выли бабы, концами платков рты безгубые закрывая.
Капитан уже на печи лежал, голову свесив.
— Эй, мать! — спросил. — Ты куды собралась?
— До нашей государыни. Нет такого указу, чтобы восемь лет служить и жалованья не получать.
— Да кто тебя пустит до царицы? Там у каждой двери по немцу!
— Анна Федоровна Юшкова, — отвечала жена, — мне сродни приходится. Поклонюсь медком — представит пред очи царские…
Поехала. Но еще на заставе гусей отдала, чтобы пропустили. Ворот дворцовых не перешла, как и меду отбыло, Пока до Юшковой добралась, одни “кокурки” печеные остались. Анну Федоровну Юшкову теперь не узнать было: дама важная, одних юбок-то на ней сколько! Так и топырятся во все стороны, так и шуршат…
Похвастала Юшкова капитанше по простоте сердечной:
— А на што мне теперь кокурки твои? Я как утречком встала, так с ея величеством кофию отпила с ложечки золотой… Ныне я царских ноготочков лейб-стригунья! И в классе состою. Сами генералы мне ручку целуют. Захочу сахарку — несут. Ленточку каку пригляну — тоже никто не откажет…
Научила Юшкова капитаншу, как перед Анной Иоанновной челобитьем вернее ударить. Сад показала, где царица гулять будет. Апухтина за кустом присела. Зыркала — как бы не прошлепать! Это муж ее хотя и ветеран, а своего вырвать не может…
— Ннно-но! — послышалось издалека.
Это ехала царица. Коляска садовая на манер шарабана, вся в позолоте. Низенькая, широкая, тяжкая. По дорожке скрипят окатыши колес. И прут шарабан не лошади, а пять мужиков-садовников.
— Но! — говорит им Анна, будто лошадям, и они катают императрицу по садам Анненгофа (то моцион по рецепту Блументроста).
Тут капитанша Апухтина выскочила из-за куста:
— Матушка-государыня, смилуйся… Муж-то мой, капитан Елизар Апухтин, из дворян Верха Бежецкого, пять кумпаний сделал, огнем был ранет, из ноги ево и ныне гной вытекает… И така уж мука нам: восемь годков — ни копеечки, сколь ни просил!
— Тпррру-у-у… — сказала Анна Иоанновна. Палец подняла, и тем пальцем — дерг-дерг: подзывала к себе.
— Великая государыня, — тараторила Апухтина, — прикажи в рентерею казенну, чтобы мужу моему бесперечь достоинство денежное выдали…
И спросила ее Анна — утробно, словно из бочки:
— А сколь там налегло на твово мужа? Много ль?
— С четыреста рублев налегло… Чай, не чужое прошу! Анна Иоанновна губы бантиком сложила да как свистнет.
— Ведаешь ли, — спросила, — что мне бить челом заказано? На то коллегии есть немалые, а в них люди сидят, кои по инстанции порядочной любое дело к концу приводят.
— Не ведаю, матушка… Где уж мне! Да коллегии теи восемь лет только пишут. Да сулят. Уж ты прости мне… На свист царицын набежали солдаты с ружьями.
— Хорошо, — отвечала Анна. — Четыреста рублев ты от меня получишь… Эй, солдаты! Ведите ее на Красную площадь да плетьми выстебайте… За испуг мой! А потом, — велела царица, — когда она в чувствие явится, везите ее в рентерею. И моим именем накажите жалованье то ей выдать…
Нукнула, и повезли ее в шарабане далее моцион делать. А солдаты поволокли бедную бабу на площадь. Народу там — полнехонько: площадь ведь, да еще Красная! Улита Демьяновна, ко двору идучи, сверху-то прифрантилась, а снизу себя не трогала. Заголяться стыдно — исподнее латано-перелатано… И заплакала капитанша:
— Отпустите меня, родненькие! Не чините поругания… Я жена дворянская… Верха буду из Бежецкого.., позор-то мой!
— За что бьете? — спрашивал народ площадной (любопытный).
— Наше дело служивое, — огрызались солдаты. — Изволили гулять ея величество, так она вот скакнула на нее, Испуг чинила! “Дай, просит, рублев четыреста!"
— Ну а государыня-то что? Дала?
— Дала. Конешно… Она вить добрая! Да еще и поддала…
— Лупи! Лупи ее, служивый, — сказал старичок-боровичок. — Эдак-то и любой из нас скакнет за четыреста рублев.
— Что четыреста! — галдел народ. — И за полтину прыгнем…
Апухтина юбки поддернула и побежала. Солдаты — за ней:
— Стой, стой! В рентерею везти ведено.., за деньгами! Утекла жена дворянская. И денег не пожелала. Так и Анне доложено было: мол, от жалованья капитанша Апухтина отказалась.
— Ништо ей, — рассмеялась императрица. — Видать, нужды нет. Баловство одно. Все на мои кровные летят, словно вороны, и каждому дай?.. А где мне взять-то на всех?
Генерал-прокурор Ягужинский, однако, за капитаншу эту вступился: мол, госпожа сия по закону требовала. “Не токмо мужики, — говорил Павел Иванович, — но и шляхетство обедняло изрядно…” Анна Иоанновна рукава поддернула: вот-вот в глаз кулаком даст.
— А разве я их беднила? Я и года еще не царствую. То допрежь меня еще разворовали. А мне за них — расплачивайся?
— Воруют тоже ведь причинно, — на своем стоял Ягужинский. — Коли жрать неча, так и поневоле скрадешь.
— Руки по самый локоть рубить стану! — зарычала Анна Иоанновна. — Россия — это мой карман, а значит, у меня крадут.., у самой императрицы всероссийской! А тому не бывать…
— Верно, — вроде бы согласился Ягужинский. — А вот есть люди, кои грабят беспричинно, единого корыстолюбия ради!
Анна Иоанновна призадумалась: “Не намек ли?.."
— Слышала я, — насупилась, — что и Татищев нечист на руку. От дел Двора монетного его бы отставить надобно…
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- Ваше Сиятельство (СИ) - Моури Эрли - Эротика
- Срубить крест[журнальный вариант] - Владимир Фирсов - Социально-психологическая
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Государева охота - Елена Арсеньева - Исторические любовные романы