Победа. Книга 1 - Александр Чаковский
- Дата:29.09.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Победа. Книга 1
- Автор: Александр Чаковский
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Значит, после смерти президента «всякие Херсты и Маккормики» стали брать верх? – не с иронией, а скорее с участием спросил Сталин.
– Я не хотел бы упрощать дело, – с упреком возразил Гопкинс. – Причин, меняющих настроение американцев, несколько, но сейчас я констатирую лишь сам факт. Президент Трумэн, посылая меня в Москву, выразил обеспокоенность нынешней ситуацией.
– Президент Трумэн хотел бы внести коррективы в политику Рузвельта? – настороженно спросил Молотов.
– О нет, – поспешно ответил Гопкинс. – Он хочет продолжать политику Рузвельта. Но тем не менее ситуация кажется мне серьезной. Я слишком болен, чтобы предпринять такое путешествие без серьезных причин…
Сталин сочувственно наклонил голову. Из сообщения Громыко он знал, что Гопкинс действительно болен. Кроме того, ему было известно, что после прихода Трумэна к власти этот человек фактически находится не у дел. Не Гопкинсу, а Бирнсу – новой звезде, восходящей на американском дипломатическом небосводе, – поверяет новый президент свои мысли и намерения. Но для поездки в Москву Трумэн все же выбрал именно Гопкинса. Почему?
Чтобы продемонстрировать преемственность своей политики? Или, наоборот, чтобы замаскировать перемены?
Об этом сейчас думал Сталин, хотя лицо его оставалось внимательным и бесстрастным.
Как бы отвечая на его раздумья, Гопкинс сказал:
– Я приехал сюда не только потому, что считаю положение серьезным, но главным образом потому, что верю в возможность приостановить нынешнюю тенденцию и найти базу для движения вперед.
Не прикасаясь к лежавшей перед ним трубке, Сталин взял из открытой зеленой коробки папиросу и закурил. Он делал это подчеркнуто медленно, как бы давая возможность Гопкинсу высказаться до конца.
Но Гопкинс молчал.
– Каковы же конкретные причины изменения того, что господни Гопкинс назвал общественным мнением Соединенных Штатов? – слегка наклоняясь вперед и переводя взгляд с Гопкинса на Гарримана, спросил Сталин.
– Точные причины не так-то просто назвать, – ответил Гопкинс. – Я пока что хотел лишь подчеркнуть, что без поддержки общественного мнения, без поддержки бывших сторонников Рузвельта президенту Трумэну будет очень трудно продолжать прежнюю политику по отношению к Советскому Союзу. В нашей стране общественное мнение играет особую роль…
– Может быть, господин Гопкинс хочет сказать, что «всякие Херсты и Маккормики» теперь признаются в Соединенных Штатах подлинными выразителями общественного мнения? – продолжал Сталин, кладя дымящуюся папиросу на край хрустальной пепельницы. – Господин Гопкинс сказал, что «пока что» хочет сослаться на общественное мнение как на одну из общих причин. Будем считать, что он это сделал. Может, теперь он перейдет к причинам более конкретным?
Гопкинс почувствовал, что атмосфера постепенно сгущается. Ссылкой на такой объективный фактор, как общественное мнение, он хотел дать Сталину понять, что ни президент Трумэн, ни он, Гопкинс, здесь ни при чем… Но, судя по всему, Сталин воспринял это как простую риторику.
– Хорошо, – с отчаянной решимостью начал Гопкинс, – перейдем к конкретным причинам. Прежде всего это вопрос о Польше.
– Ах, так, – кивая головой, насмешливо произнес Сталин. – Кстати, сколько километров от самой крайней западной границы Польши до любого из побережий Соединенных Штатов? Тысяч шесть? Или больше?
– Я понимаю вашу иронию, маршал, – сказал Гопкинс, – но есть вопросы, в которых расстояния играют не главную роль.
– Проблема Польши относится именно к таким вопросам?
– Если говорить об Америке, да.
– А если говорить о Советском Союзе, то нет, – жестко сказал Сталин. – Для нас, живущих рядом с Польшей, расстояния играют очень важную роль.
Сделав небольшую паузу, он заговорил ровным и спокойным тоном, обращаясь не только к Гопкинсу, но и к остальным американцам:
– Молотов рассказал мне о своей беседе с президентом. Насколько я понял, президент недоволен тем, что ялтинское решение не выполняется. Так? – спросил он, обернувшись к Молотову.
Все молчали.
– Да, решение Ялтинской конференции о Польше до сих пор не выполнено. Это правда, – продолжал Сталин. – О чем мы договорились в Ялте? У нас, политиков, должна быть хорошая память. Но иногда она нам все-таки изменяет. Тогда нашу память надо… освежать. В Ялте мы договорились о том, что Польша получит существенное приращение территории на севере и на западе.
– Но о размере этих приращений было условлено проконсультироваться с новым польским правительством, – заметил Гарриман.
– Вот! – удовлетворенно произнес Сталин. – У господина Гарримана, я вижу, хорошая память. «С новым польским правительством», – раздельно повторил он, не спуская глаз с Гарримана. – Но где оно, это «новое польское правительство»? – Сталин даже посмотрел по сторонам, словно желая убедиться, что такого правительства и в самом деле нет. – Есть Временное правительство Польши, с которым мы, Советский Союз, поддерживаем дипломатические отношения. Никакого другого правительства нет.
– Мы движемся по заколдованному кругу, господин Сталин, – нетерпеливо заговорил Гарриман. – В Ялте было решено создать такое правительство, которое имело бы более широкую базу, чем это было возможно раньше, до освобождения западной части Польши. Поэтому вы, главы государств, условились, что нынешнее Временное правительство Польши будет реорганизовано на более широкой демократической основе, с включением в него и лондонских поляков. Но в Соединенных Штатах Америки создалось сейчас впечатление, что Советский Союз отступает от согласованного решения. Правительство так и не реорганизовано.
– Советский Союз никогда не отступает от согласованных решений, господин Гарриман, – назидательным тоном произнес Сталин. – Не отступал, не отступает и не отступит никогда. Наши союзники – вот они порой действительно отступали. Однако мы старались смотреть на это… снисходительно.
– Но проблема Польши сводится сейчас к реорганизации правительства. Новое правительство Польши не может быть создано без прямого содействия Советского Союза. Ведь территорию Польши занимают ваши войска! – воскликнул Гопкинс.
– Вы ошибаетесь, господин Гопкинс, – отрицательно покачав головой, сказал Сталин. – Проблема Польши, как выяснилось, в другом.
– В чем же? – почти одновременно спросили Гопкинс и Гарриман.
Глаза Сталина неожиданно сощурились, на губах заиграла злая улыбка, открывая подпалины усов и пожелтевшие от постоянного курения зубы.
– В том, – медленно проговорил он, – что Советский Союз хочет иметь своим соседом дружественную Польшу, а господин Черчилль и его лондонские поляки желают воскресить на наших границах систему санитарного кордона.
– Но ни у правительства, ни у президента Соединенных Штатов такого намерения нет! – быстро сказал Гопкинс.
– Господин Гопкинс, конечно, лучше знает намерения Соединенных Штатов. Что же касается меня, то, говоря о санитарном кордоне, я прежде всего имел в виду Англию. Английские консерваторы не желают дружественной Советскому Союзу Польши и хотят создать там правительство, соответствующее их намерениям. Но мы на это не согласимся. Уверен, что и поляки тоже.
Сталин говорил сухо и отчужденно. А ведь еще совсем недавно он был добродушен, подчеркнуто вежлив, даже мягок…
Гопкинс хорошо знал, что, сказав «нет», Сталин уже не отступит ни на шаг.
С внезапной тоской Гопкинс подумал, что напрасно приехал сюда, напрасно, вопреки врачам, встал с постели, напрасно пересек океан и напрасно сидит теперь в этом кремлевском кабинете.
Размышляя о неминуемо близкой смерти, Гопкинс говорил себе, что прожил жизнь не зря. Добившись, чтобы России была оказана помощь, он не подвел ни свою страну, ни столь любимого им президента. Он не обманул и этого порой загадочного, порой прямолинейно-жесткого не скрывающего своих намерений человека, который сидел сейчас напротив него. Большинство людей в Вашингтоне – в Белом доме и на Капитолийском холме – считали Сталина восточным деспотом, коварным византийцем, чуждым, враждебным всему тому, чем руководствовались в своей жизни американцы. Гопкинс знал, что порой этот человек может быть и жестоким, безжалостным. Однако он всегда поражал Гопкинса своей прямотой и, несомненно, огромной волей.
«Чьи же интересы я защищаю в Москве на этот раз?» – с горечью спрашивал себя Гопкинс. Рузвельта?
Но его уже нет на свете. Трумэна? Но Гопкинс недостаточно хорошо знал этого человека, столь случайно оказавшегося президентом Соединенных Штатов. Черчилля? Его Гопкинс знал хорошо. Перед отъездом Гопкинса в Москву Трумэн показал ему последние письма и телеграммы Черчилля. Дым войны еще заволакивал небо Европы. Рука об руку сражаясь за дело победы, еще гибли люди – русские, американцы и англичане, – а строки, написанные Черчиллем, дышали ненавистью к русским.
- Победа. Том первый - Александр Чаковский - Историческая проза
- Обеспечение информационной безопасности бизнеса - Н. Голдуев - Прочая околокомпьтерная литература
- Исторические портреты - Василий Ключевский - Биографии и Мемуары
- Сборник трудов участников городской научной конференции «Дух и культура Ленинграда в тылу Советского Союза в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов» - Сборник статей - История
- Россия и «социализм» - А Гринёв - Политика