Виттория Аккоромбона - Людвиг Тик
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Виттория Аккоромбона
- Автор: Людвиг Тик
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Урсула, посвященная в секрет, по условному знаку пустила в зал переодетого князя. Виттория ждала его при свете свечи. Она приготовила несколько стихов, которые собиралась прочесть ему. Браччиано, настроенный торжественно и вместе с тем задумчивый и грустный, сел рядом с нею. Она охотно позволила ему обнять и поцеловать себя, и оба принялись затем говорить о милых и сладких пустяках, которые показались бы прочим людям слишком ничтожными, им придают значение лишь те, кто опьянен любовью.
Наконец, Браччиано промолвил:
— Неужели ты смирилась с тем жалким положением, в котором оказались мы оба? Разве для тебя невозможно принять простое решение и начать новую жизнь? Разве мы не можем уехать в Венецию, в Тоскану, даже во Францию или Германию? Всё, что у меня есть, я кладу к твоим ногам: мои связи, мой титул; в любой стране ты будешь встречена с должным почтением; кто знает, что произойдет здесь за это время со слабым, болезненным Перетти, и тогда перед всем светом я объявлю тебя своей супругой. Если это счастье стоит целой жизни, то не нужно робеть перед каждым возникающим на пути препятствием, — что для нас сплетни толпы, обвинения недоброжелателей, которые никогда не смогут нас понять? И разве мы не можем с уверенностью сказать себе, что не пошлое сластолюбие и не легкомыслие толкнули нас на этот путь? Если любовь — самое благородное в мире, то должна же она после долгого самоотречения получить свою награду.
— Любимый, — ответила она, — ты знаешь о моем твердом и неизменном решении. Ты просто не можешь себе представить, чем мы обязаны благородному Монтальто. Этот брак действительно жалок. Я никогда не признавала его в душе, и с тех пор, как увидела тебя, отказалась от него окончательно. Перетти не смеет упрекать меня за это, он знает, как я презираю его, как много у меня причин его ненавидеть. Но я не могу так сильно ранить мою прекрасную, добродетельную мать, которую уже давно гложет тихое горе, сокращая ее дни. И ей, и жалкому Перетти я давала обещание не разрушать этот брак. Как я смогу оправдаться перед добродетельным Монтальто? Бежать с тобой? А кардиналы, твоя семья, Флоренция и князья Италии, — какой шум они поднимут, какие обрушат на нас обвинения, каким подвергнут преследованиям! И главным образом меня, потому что в этих случаях женщина всегда жертва. Сейчас ты задет и обижен, твое высокое положение и достоинство ущемлены, не всякое чувство выдержит такое испытание. Любовь, которую мы называем вечной, измученная и больная, в конце концов отступит, пройдет. Ну почему так сложилось: ты близок со всеми этими богатыми, великими семьями, этими кардиналами и князьями или состоишь с ними в родстве, благословен двумя прекрасными наследниками, — почему я, теснимая обстоятельствами, тоже вступила в столь высокое родство? Почему я, считавшая себя сильной, пожертвовала свободой? Смотри, милый, как против нашей воли выковалась наша судьба и наложила на нас тяжкие цепи. Никакая сила не сможет разорвать их. Но разве мы несчастны? Или обделены судьбой? Какими жалкими, достойными сожаления, низкими и мелкими кажутся мне остальные люди, ибо они не любят так, как любим мы.
— Не стоит произносить подобных слов! — воскликнул Браччиано. — Ты права и не права одновременно, когда пытаешься защищать то противоречащее человеческой природе и чувствам положение, которое мы вынуждены поддерживать. Я прихожу в ярость от твоей любви к софизмам, твоей рассудительности. Или ты не по-настоящему любишь?
Виттория со слезами прижалась к его губам, умоляюще прошептав:
— Не надо обижать меня.
Он осушил поцелуем слезу, дрожавшую на золотых ресницах, и снова заговорил:
— Кто видит тебя такой — эти огромные глаза, эта слеза, как пойманная птичка в золотых прутьях клетки, эти умоляюще сложенные пальцы прекрасных рук, — кто слышит твой серебряный голос, тот позволит тебе всё, если он не варвар. Пусть будет так. А что если, любимая, ты попробуешь настоять на бракоразводном процессе? Ведь ты сможешь привести достаточно веские основания.
— О молчи, молчи! — резко воскликнула она. — Иначе я сойду с ума. Я дерзка и мужественна, если нужно, отважна; но я не смогу выдержать этих унизительных вопросов, сомнений, объяснений; может быть, любовь в торжестве своих таинств и освободится от стыда, — но превзойти в беззастенчивости хладнокровных судейских — нет, любимый, скорее я на открытой площади воткну себе остро отточенный кинжал в обнаженную грудь! Ты ведь шутишь, верно; я знаю тебя слишком хорошо, чтобы воспринять твои слова иначе. Даже если бы я нашла в себе мужество и согласилась участвовать в подобной отвратительной комедии, — какие это даст плоды? Святой отец благочестив, он и коллегия поддержат семью Перетти, многие из моих и твоих врагов предпримут всё против меня — и только спустя годы, может быть, примут решение: в наказание за свое безбожие я должна буду принять покаяние в каком-нибудь жалком, уединенном монастыре, где меня постоянно будут уязвлять ханжа-аббатиса и злобные монахини.
Она ласкала его, шутила, смеялась и плакала, ее настроение передалось ему, и он воскликнул:
— Ну а если я все же отважусь на грубое варварство, увезу тебя одним прекрасным утром силой, уеду куда глаза глядят, в широкий мир вместе с горюющей и строптивой и оставлю здесь с носом маму, святого отца, милого Перетти и его дядю, а также коллегию и моих тетушек, кузенов и кузин? Как тогда?
— Только так, мой любимый, — со смехом ответила она, — именно так мы и выберем верный путь. И будем путешествовать и путешествовать рука об руку, до бесконечности, всё дальше и дальше, пока все кузены и кузины не останутся далеко-далеко позади, а мы высадимся наконец на необитаемом острове в Тихом океане, населенном одними лишь обезьянами. Пальмовое вино, самые сладкие фрукты, самые прекрасные цветы — всё к нашим услугам, время года — вечная весна, и вдруг мы обнаружим старого, но очень доброго волшебника. С помощью своего искусства он наколдует нам яства и напитки, прекрасную одежду и чудесный дворец; милые, грациозные эльфы и феи будут обслуживать нас. И ни единого черта или злого демона на всем острове! Как у Цирцеи, слушали бы мы тогда жужжание одинокой прялки, а самая сильная и искусная из фей ткала бы нам одежду, другие, младшие, вышивали бы на ней невидимыми иглами замысловатые узоры. Ты ездил бы на охоту в прекрасной повозке, запряженной оленями, потом мы сидели бы в разноцветной лодке и удили рыбу, а в лесу в это время пел бы соловей и журчал ручей, каждое дерево звенело бы своим особым голосом, — и я жила бы и жила в любви со своим милым муженьком, пока мы оба не состарились бы и не поседели; а я бы ни на секунду не усомнилась в верности нежного супруга, потому что там, в нашем мире, нет больше ни одной женщины, ни одной девушки. Не правда ли, именно так мы и устроили бы всё — просто и разумно?
— И среди всех этих обезьян моя супруга была бы самой чудесной обезьянкой, — ответил Браччиано, тихонько шлепнув пальцами по ее восхитительной шее. — Почему во всем, что ты делаешь, столько очарования? Маленькая болтунья снова становится королевой и внезапно переходит от милого щебетанья к глубоким мыслям, может кокетливо и шаловливо обжечь любого огненным взглядом; как говорили греки, должно быть, все грации стояли вокруг твоей колыбели, осыпая тебя божественными дарами. Ты — Гера и Юнона, Паллада и Венера, ты — неповторимая, единственная Виттория!
— Льстец! — сказала она, прижав пальцы к его губам, и сразу же нежно поцеловала их. Виттория играла его черными кудрями, герцог взял ее руку, любуясь узкими длинными пальцами, поцеловал ее, затем распустил ее длинные волосы, скатившиеся волнами по белой шее.
Браччиано напрочь забыл о возрасте, он смеялся и шалил со своей юной возлюбленной, и оба в это мгновение напоминали играющих детей. Неожиданно их юношеские грезы были прерваны: вошла старая Урсула и шепотом сказала:
— Ради Бога и всех святых! Наш хозяин неожиданно вернулся домой и с ним еще какой-то закутанный в плащ человек — я видела их обоих сверху, из своей каморки, они уже у двери, а у хозяина есть ключ от дома. Что делать?
Испуганная старушка ушла.
— Да, что делать? — повторила Виттория. — Даже если отбросить осторожность, ты всё равно не сможешь пройти в мою комнату: там ждет моя горничная.
— Зачем прятаться? — вскочил гордый Браччиано. — Что я — слуга? Если я обоих проткну этим кинжалом, они будут молчать.
— А я? — умоляла Виттория. — А наш дом? А моя репутация?
Вдруг она вспомнила о недавно обнаруженном маленьком кабинете. Нажав потайную кнопку, Виттория втолкнула внутрь своего возлюбленного, показала маленькую кнопку на другой стороне и в спешке удалилась, погасив все свечи. Только она закрыла за собой дверь, как услышала, что те двое входят через другую.
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- Кот в сапогах - Людвиг Тик - Сказка
- Переводы - Бенедикт Лившиц - Поэзия
- Неизвестная революция 1917-1921 - Всеволод Волин - История
- Золотая химера Борджа - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы