Спартак - Рафаэлло Джованьоли
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Спартак
- Автор: Рафаэлло Джованьоли
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Метробий!.. Где ты, любимый мой Метробий! Приди, помоги мне… я хочу прогнать… хочу отвергнуть эту… вот эту… И пусть она заберет с собой ребенка, которым она беременна… Я не признаю его своим…
Искра гнева вспыхнула в черных глазах Валерии, с угрожающим видом сделала она шаг к ложу, но затем с невыносимым отвращением воскликнула:
— Хрисогон, позови рабов и перенеси твоего господина в спальню. Он пьян, как грязный могильщик!
В то время как Хрисогон с помощью двух рабов скорее тащил, чем вел, грубо ругавшегося и бормотавшего нелепости Суллу в его покои, Валерия, вполне владея собой, устремила пристальный взгляд на скатерть, покрывавшую стол, под которой все еще пряталась Ювентина, затем с презрительной гримасой отвернулась и, выйдя из залы, возвратилась к себе.
Сулла, которого уложили в постель, проспал весь остаток ночи и все утренние часы следующего дня, а Валерия, как об этом можно догадаться, не сомкнула глаз.
Около полудня Сулла, особенно сильно страдавший в последние дни от своей болезни, которая вызывала нестерпимый зуд во всем теле, поднялся с постели, накинул на себя поверх нижней рубашки широкую тогу и в сопровождении рабов, приставленных к его особе, опираясь на плечо своего любимого Хрисогона, направился в баню, — она примыкала к дому; туда надо было идти через обширный атрий, украшенный великолепной колоннадой в дорическом стиле.
Войдя в термы и минуя залу ожидания, Сулла направился в комнату для раздевания — изящную залу с мраморными стенами и мозаичным полом. Из этой комнаты три двери вели — в душевую комнату, в залу с бассейном теплой воды и в парильню.
Сулла сел в мраморное кресло, покрытое подушками и пурпуровым покрывалом, разделся с помощью рабов и вошел в парильню.
Эта комната также была облицована мрамором; через отверстия в полу в нее нагнетался горячий воздух, проходивший по трубам из котла, который нагревали под комнатой. Направо от входа был полукруглый мраморный альков, а в противоположной стороне — небольшой бассейн с горячей водой.
Как только Сулла очутился в парильне, он вошел в альков и стал подымать гири, выбрав сначала из множества гирь разного веса две самых маленьких. Гири служили для того, чтобы купающиеся, проделывая гимнастические упражнения, вызывали таким способом пот. Постепенно переходя к более тяжелым гирям, Сулла вскоре почувствовал, что тело у него покрывается испариной, и бросился в бассейн с горячей водой.
Сев на мраморную ступеньку, он ощутил приятное успокоение, — тепло приносило облегчение его страданиям; об этом можно было судить по выражению блаженства, появившемуся на его лице.
— Ах, как хорошо! Сколько часов я ждал этого счастья… Скорее, скорее, Диодор!.. — обратился он к одному из рабов, который обычно умащивал его. — Возьми поскорее скребницу и потри мне больные места. Зуд нестерпимый!
Диодор взял бронзовую скребницу, с помощью которой обычно после бани растирал диктатора, перед тем как умастить его благовонными маслами, и стал осторожно тереть его измученное тело.
В это время Сулла обратился к Хрисогону:
— Завернул ли ты в пурпуровый пергамент двадцать вторую книгу моих «Воспоминаний», которую я позавчера закончил диктовать и вручил тебе?
— Да, господин; и не только твой экземпляр, но и все десять копий, сделанных рабами-переписчиками.
— Молодец Хрисогон!.. Ты, значит, позаботился, чтобы сделали десять копий? — спросил с явным удовольствием Сулла.
— Да, конечно. И копии сняты не только с последнего тома, но и со всех предыдущих, для того чтобы один экземпляр оставался в библиотеке твоей виллы, другой — в библиотеке твоего римского дома и еще один — в моей библиотеке. А кроме того, по одной копии каждого тома подарим Лукуллу и Гортензию. Распределяя такое количество экземпляров по разным местам, я хотел, чтобы твои «Воспоминания» были в целости и сохранности даже в случае пожара либо какого-нибудь другого бедствия, пока ты не решишь опубликовать их, или же до тех пор, пока смерть твоя — да отдалят ее великие боги! — даст это право Лукуллу, как об этом указано в твоем завещании.
— Да, в моем завещании… В завещании я позаботился обо всех вас… о тех немногих, которые всегда оставались мне верными друзьями во всех превратностях моей жизни…
— О, не говори так, прошу тебя! — воскликнул смущенный Корнелий Хрисогон. — Постой, я слышу какой-то шум в раздевальной…
И отпущенник вышел.
Сулла, лицо которого — возможно, после ночного кутежа — казалось особенно постаревшим и бледным, жаловался на ужасные боли, в бане ему стало еще хуже, он чувствовал какое-то необычное стеснение в груди. Поэтому Диодор, закончив растирание, вышел, чтобы позвать Сирмиона из Родоса, отпущенника и медика Суллы, неотлучно находившегося при нем.
Между тем Суллой овладела дремота, он опустил голову на край бассейна и, казалось, уснул; рабы, прислуживавшие в бане, неслышно ступая, отошли и стали в углу около алькова, в безмолвном страхе наблюдая за тем человеком, который даже легким движением бровей приводил их в трепет.
Несколько минут спустя Хрисогон вернулся. Сулла вздрогнул и повернул в его сторону голову.
— Что с тобой? — спросил отпущенник, в испуге подбежав к бассейну.
— Ничего!.. Сонливость какая-то!.. Знаешь, я сейчас видел сон…
— Что же тебе снилось?
— Я видел во сне любимую свою жену Цецилию Метеллу, умершую в прошлом году; она звала меня к себе.
— Не обращай внимания, Сулла. Все это суеверие.
— Суеверие? Отчего ты такого мнения о снах, Хрисогон? Я всегда верил снам и постоянно делал то, что в них указывали мне боги. И мне не приходилось жалеть об этом.
— Всегда ты преуспевал благодаря своему уму и доблести, а не оттого, что тебе внушалось что-то в сновидениях.
— Больше, чем ум и доблесть, Хрисогон, мне помогала судьба, которая всегда была милостива ко мне, потому что зачастую я полагался только на нее. Верь мне, наилучшие мои деяния были те, которые я предпринимал безотчетно, не предаваясь раздумью.
Хотя Сулла совершил в своей жизни много гнусного, все же были у него за плечами и поистине высокие, славные подвиги; воспоминания о них вернули покой душе бывшего диктатора, и лицо его несколько просветлело. Тогда Хрисогон счел возможным доложить, что, по приказу, данному Суллой накануне, во время пира, Граний приехал из Кум и ждет его распоряжений.
Лицо Суллы сразу исказилось от ярости, он покраснел, глаза его сверкнули, словно у дикого зверя, и он злобно крикнул хриплым голосом:
— Введи его… сюда… немедленно… ко мне… этого наглеца!.. Он единственный посмел издеваться над моими приказаниями!.. Он жаждет моей смерти!
И Сулла судорожно ухватился худыми, костлявыми руками за края бассейна.
— Не подождешь ли ты до выхода из бани?..
— Нет, нет… сейчас же… сюда!.. Хочу… чтоб он был передо мной…
Хрисогон вышел и тотчас же вернулся вместе с эдилом Гранием.
Это был человек лет сорока, крепкого сложения; на его заурядном, грубом лице отражались хитрость и лукавство. Но, войдя в баню Суллы, он побледнел, и ему никак не удавалось скрыть свой страх. Низко кланяясь и прижимая к губам руки, Граний произнес дрожащим от волнения голосом:
— Да хранят боги Суллу, счастливого и великодушного!
— А что ты говорил третьего дня, подлый негодяй? Ты высмеивал мой приговор, которым я справедливо присудил тебя к уплате штрафа в казну! Ты кричал, что не станешь платить, потому-де, что не сегодня завтра я умру и с тебя сложат штраф!
— Нет, нет, никогда!.. Не верь такой клевете! — в ужасе бормотал Граний.
— Трус! Теперь ты трепещешь? Ты должен был трепетать тогда, когда оскорблял самого могущественного и счастливого из людей!.. Подлец!
Выпучив глаза, налившиеся кровью, и весь дрожа от злобы, Сулла ударил по лицу Грания. Несчастный простерся на полу около бассейна и, рыдая, молил о пощаде.
— Пощади! Смилостивись!.. Умоляю, прости меня!.. — кричал он.
— Пощадить? — завопил Сулла, окончательно выйдя из себя. — Пощадить негодяя, оскорбившего меня… в то время как я мучаюсь от ужаснейшей боли? Нет, ты умрешь, презренный, здесь, сейчас же, на моих глазах!.. Я жажду насладиться твоими последними судорогами, твоим предсмертным хрипением…
Беснуясь и корчась, как безумный, Сулла расчесывал обеими руками свое изъеденное болезнью тело и глухим от бешенства голосом кричал рабам:
— Эй, лентяи!.. Чего смотрите? Хватайте его, бейте!.. Забейте до смерти, здесь при мне… задушите его… убейте!..
И так как рабы, видимо, были в нерешительности, он напряг последние силы и закричал страшным голосом:
— Задушите его, или, клянусь факелами и змеями эриний, я всех вас прикажу распять!
Рабы бросились на несчастного эдила, повалили его на пол, начали бить и топтать ногами, а Сулла метался и бесновался, как дикий зверь, почуявший кровь:
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима - Гельмут Хёфлинг - История
- Байки из дворца Джаббы Хатта-19: Толщина кожи (История толстой танцовщицы) - Э. Криспин - Боевая фантастика
- Цветы на подоконнике - Клавдия Пестрово - Поэзия
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза