1612. Минин и Пожарский - Виктор Поротников
- Дата:31.08.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: 1612. Минин и Пожарский
- Автор: Виктор Поротников
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Об этом не ведаю, милая, — сладко потягиваясь спросонья, ответил Елизар. — Вырвавшись на волю из темницы, батюшка твой живо ушмыгнул из Кремля в Белый город. Ну и матушка твоя с братом за ним же последовали. Живы-здоровы твои близкие, и ладно! — Елизар широко зевнул, поворачиваясь на другой бок. — По нынешним временам и это уже великое благо!
Бледный свет разгорающегося дня пробивался в опочивальню через разноцветные стекла узких окон с закругленным верхом. Яркие блики и солнечные зайчики трепетали на каменной стене, покрытой росписью в виде цветов и листьев. Кровать стояла подле массивной четырехгранной колонны, поддерживающей высокий шатрообразный свод, поэтому лучи света до нее не доходили.
«Слава богу, что родные мои счастливо отделались! — с облегчением в душе подумала Матрена. — А ведь могли и без головы остаться! Времена-то ныне ужасные, Елизар прав».
Дворянин Сукин, как и Матрена, не привык подниматься рано. Зная об этом, слуги с утра не тревожили их.
Матрена закрыла глаза, собираясь еще немного подремать. В этот момент где-то в отдалении прокатился довольно сильный грохот, похожий на треск ломающегося весеннего льда на Москве-реке. Матрена вздрогнула и открыла глаза.
— Что это грохочет? — Матрена протянула руку и легонько встряхнула за плечо Елизара. — Неужто гроза? Иль река ото льда вскрывается? Ой, слышишь? Опять гремит, да как сильно-то! Похоже, и впрямь — гроза!
— Глупая, — лениво отозвался Елизар, оторвав взлохмаченную голову от подушки, — в марте грозы не бывает. Это пушки стреляют в Замоскворечье и в Белом городе. Пан Гонсевский сказал, что приведет к покорности всю Москву, а он слово держать умеет. Не иначе, польское войско сегодня с утра опять вышло из Кремля против мятежников.
— С кем же воюет пан Гонсевский? — робко спросила Матрена.
— С мужицкой рванью и дворянами-изменниками, не желающими видеть на русском троне Владислава, сына Сигизмунда, — проговорил Елизар с оттенком неприязни в голосе и вновь уронил голову на смятую подушку.
Глава седьмая
Нет худа без добра
Вдоль извилистой Лубянской улицы в конном строю наступали гусары пана Мархоцкого, рядом по Ветошному переулку продвигались конные венгерские гайдуки пана Неверовского, на Варварской площади наемники-французы торопливо разбирали завалы из дров и бревен, дабы расчистить путь для рейтар, закованных в латы немецких всадников.
Над Белым городом рваными клочьями стлался пороховой дым. Неумолчно громыхали пушки со стороны баррикад, за которыми укрывались восставшие москвичи; то и дело слышались выстрелы из пищалей и самопалов. В разных концах посада, плотно застроенного деревянными домами, звучали протяжные сигналы польских труб, дробно громыхали польские литавры. Войско Гонсевского вот уже около трех часов пыталось наступать в глубь посадских кварталов, повсюду натыкаясь на баррикады и губительный огонь орудий и пищалей.
Вместе с воинами Гонсевского в вылазке из Кремля участвовали думские бояре, их слуги, а также дворяне, окольничие и приказные люди, все те, кто присягнул на верность польскому королевичу и не желал отступать от этой клятвы.
Численный перевес был на стороне восставших москвичей, к которым подошли на помощь отряды земского ополчения и полки воровских бояр и атаманов, некогда служивших Тушинскому вору, а ныне примкнувшие к общенародному восстанию против Семибоярщины и поляков. Возле Ильинских ворот восставшие стрельцы нашли предводителя в лице Василия Бутурлина, счастливо ускользнувшего из кремлевского застенка. В Замоскворечье во главе восставших встал дворянин Иван Колтовский, который повелел своим людям поставить пушки на берегу Москвы-реки и вести огонь по Водяным воротам Кремля. Воевода Иван Плещеев, подойдя с ратью из Коломны, закрепился у Тверских ворот. Из Серпухова прибыл с ратными людьми окольничий Федор Смердов, преградивший путь полякам возле Серпуховских ворот. В Чертолье встали станом казаки атамана Заруцкого, а близ Арбатских ворот широко раскинуло становище пестрое воинство князя Дмитрия Трубецкого, некогда являвшегося главным советником Тушинского вора.
На Сретенской улице близ Введенской церкви восставшие москвичи возвели укрепление в виде невысокого частокола с амбразурами для пушек. Это укрепление яростно атаковали пешие польские роты во главе с ротмистром Леницким. Поляков поддерживали их русские союзники из числа думских бояр и дворян, начальство над которыми было доверено боярину Лыкову.
Многие среди бояр и дворян, принявших сторону поляков, имели дворы в Белом городе, поэтому они с не меньшим рвением, чем воины Гонсевского, старались выбить мятежных москвичей из посада в окольный Земляной город.
Терем боярина Лыкова стоял в узком Скатертном переулке между Сретенкой и Лубянкой. Проход туда как раз был перекрыт частоколом, установленным восставшими возле Введенской церкви. После двух лобовых атак поляки только убитыми потеряли у злополучного частокола больше тридцати человек, это сильно подорвало их боевой дух. Ротмистр Леницкий отправил гонца к полковнику Гонсевскому с требованием доставить к нему на Сретенку хотя бы две пушки. В ожидании ответа от Гонсевского ротмистр Леницкий разрешил своим воинам немного передохнуть и перевязать раны.
Боярин Лыков во время этого краткого затишья отважился на свой страх и риск вступить в переговоры с вождем восставших москвичей, возглавляющим оборону у Введенской церкви. Насадив свой металлический островерхий шлем на пику, Лыков вышел из-за углового дома на середину Сретенской улицы, показывая тем самым, что он идет с мирными намерениями. Над частоколом, до которого было не более ста шагов, появился стрелец в синем кафтане и в красной шапке с загнутым верхом. Стрелец помахал Лыкову рукой, мол, подойди поближе.
С замирающим сердцем Лыков двинулся вперед, топча сапогами подтаявший мартовский снег, перешагивая через тела убитых поляков, скошенных пушечной картечью. Не доходя до частокола шагов тридцать, Лыков остановился. В этом месте убитые поляки и боярские слуги лежали особенно густо, мертвецы буквально громоздились один на другом. Всюду на снегу алели большие лужи крови. Тут же валялись оторванные ядрами головы, руки и ноги. Глядя на это побоище, Лыков мрачно теребил свой длинный ус.
Вот над частоколом показались плечи и головы сразу нескольких стрельцов, которые помогли перебраться через это заграждение статному воеводе в распашном панцире, состоящем из кольчуги и железных пластин на груди и локтях. Голову воеводы венчал ребристый шлем-шишак с защитными наушниками и стальной вертикальной стрелкой, закрывающей нос. Ноги его были прикрыты стальными поножами-бутурлыками. На руках у воеводы были кожаные перчатки с нашитыми на них тонкими металлическими пластинками.
Когда предводитель восставших приблизился к Лыкову, тот не смог сдержать удивленного возгласа. Он сразу узнал князя Пожарского.
— Здрав будь, князь! — сказал Лыков, подняв правую руку в приветственном жесте. — Опять Господь свел нас с тобой лицом к лицу.
— Привет тебе, боярин! — ответил Пожарский, уперев руки в бока. — А ты исхудал, как я погляжу. Не иначе, от забот и трудов во благо польскому королю, а? — Пожарский усмехнулся. — Или харчей у вас в Кремле на всех не хватает?
Лыков нахмурился. Он снял свой шлем с острия пики, водрузив его себе на голову. Пику Лыков воткнул в истоптанный окровавленный снег.
— Удивительно мне видеть тебя, боярин, в воинской справе, — тем же насмешливым тоном продолжил Пожарский. — По словам полковника Горбатова, во время сечи его стрельцов с татарами Кантемир-мурзы ты, боярин, от опасности пятки смазал, улизнул тихо и незаметно. Что же тебя ныне сподвигло на сечу, да к тому же в таких невыгодных условиях?
— Хватит зубоскалить, князь! — огрызнулся Лыков. — Все едино московской голытьбе нас не перемочь! Под стягами у Гонсевского не одни только поляки собраны, есть в его полках и венгры, и немцы, и французы… Все воины у Гонсевского храбры и опытны, не то что посадское мужичье, которое и военного строя не знает. Опять же к Гонсевскому скоро подмога подойдет от короля Сигизмунда. Вот я и предлагаю тебе, князь, переходи-ка со своими людьми на нашу сторону. И ты, князь, и стрельцы твои получите щедрое вознаграждение, а после воцарения в Москве Владислава все твои люди получат земельные наделы. Ты же, князь, в Думе заседать будешь, я могу это устроить, видит бог. Что скажешь, князь?
— Не люб мне Владислав, боярин, а стрельцам моим и подавно, — промолвил Пожарский, устало переминаясь с ноги на ногу. — Я не присягал Владиславу и ратники мои тоже. Народ московский не желает унии с Речью Посполитой, в этом московлян поддерживают служилые и посадские люди в других городах Руси. Вас, подписавших договор с Сигизмундом, всего-то кучка, боярин, а против этого договора выступают многие тысячи людей в городах и весях. Тушинские бояре и атаманы — и те заодно с нами. Патриарх Гермоген в своих воззваниях призывает народ спасти Москву от засилья поляков-католиков. Я сам читал одно из посланий Гермогена, потому и пришел сюда со своими ратниками, чтобы воевать с Гонсевским и сворой его приспешников.
- Так убивать нечестно! Рождественский кинжал (сборник) - Джорджетт Хейер - Классический детектив
- Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце - Пантелеймон Кулиш - История
- Царский путь. Стихотворения 1990—2014 гг. - Кирилл Кожурин - Поэзия
- Акафист "Слава Богу за всё" - Трифон Туркестанов - Религия
- Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены. 1796—1917. Повседневная жизнь Российского императорского двора - Игорь Зимин - Культурология