Лихие лета Ойкумены - Дмитрий Мищенко
- Дата:17.10.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Лихие лета Ойкумены
- Автор: Дмитрий Мищенко
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это только за годы грезилось: раз уж пошли с земли, должны отыскать еще лучшую — такую, что будет и кормилицей, и мироносицей. Чем ближе было к зиме, тем ненадежнее становились грезы. Долго, слишком долго и упорно преодолевали беспутье, лежавшее между нижней Тиверией и Росью, а пришли в Полянскую землю, собственно, на ее рубежи по Роси, пришлось остановиться и выпасать скот, пока князья переговорят и поразмыслят, как быть с отселенцами: идти дальше или здесь уже остановятся. Прошел день и еще день в этих размышлениях и переговорах, пришла пора, сказать всем: если не остановитесь и не позаботитесь о жилье, не заготовите сена лошадям, всей другой скотине, что имеете при себе, можете и сами погибнуть, и скот погубить. И поляне не советуют идти к радимичам, тем более на Ильмень.
— Пока дойдете, — говорили, — выпадут передзимние дожди, разольются реки, и воды их могут пересечь вам путь на Ильмень. А если и не пересекут, то задержат до белых мух. Где укроетесь от них, если на Ильмене не окажется убежищ? Заметьте, вас вон сколько, а скота с вами еще больше.
— Что даст нам Киев, поляне пороские, если сядем на рубежах их земли? Будет ли чем перезимовать, и где будет перезимовывать?
— На все, что хотели бы, уповать не приходится, — была отповедь тем, кого князь Острозор послал на разговор с отселенцами. — Однако и на произвол судьбы не оставим. Первое, что обещал князь Киева — дать землю, от которой будете иметь после добрый достаток. А еще обещает прислать в помощь вам поселян своих и возложит на них обязанность построить к зиме вместе с отселенцами хоть несколько пригодных для зимовки и обороны городищ. Остальные люди ваши пойдут на зимовку, как и на прокорм, по селениям Полянским. На это также будет повеление князя.
Богданка тянуло спросить, где будет земля, которую обещает князь отселенцам. Впрочем, не хотел выглядеть слишком заинтересованным.
— За это большое спасибо князю от всех нас, — зашел издалека. — Правда говоря, чего-то другого мы и не желаем. Одно хотим знать: какую повинность возлагает на нас князь за эту щедрость?
— Ту, что и на всех поселян своих: обрабатывать землю, жить на земле и защищать ее, когда посягнет супостат с чужого края.
— Ну, а земля, которой вознаграждаете нас, где она?
— В Заросье.
Богданко то ли не верил, то ли не мог понять, где это, и молчал дольше, чем прилично было.
— Там, где и сейчас мы?
— До некоторой степени. Если точнее, между росами и уличами. Будете по соседству с нами и недалеко от родичей своих тиверцев. Когда возникнет необходимость в помощи, за несколько переходов будете на Днестре.
Лучшего, казалось, и желать нечего. Прежде, сколько думали о поселении в земле Полянский, столько и страдали: если и окажут такую милость, то поселят не иначе как за Днепром, ближе к степнякам-асийцам, а скорби-беды, подстерегают всякого, кто решится быть им соседом. А князь Острозор, он, как рассудил: не выдвигает их, как щит свой на восток, поселяет между росами и уличами и, вместе с тем, не так уж далеко от Тиверии.
— А что скажут уличи и те росы, — обратился к посланцам княжой воли, — которые, пусть и редко, все же сидят на этой земле?
— Это беглый люд. Да и сколько его? Раз жить меж вами, то придется и повиноваться вам.
На том остановились, но тем не исчерпали своей беды. Князь Богданко — а он так и остался князем для отселенцев — начал с того, что объехал с предводителями тысяч подаренную Киевом землю и определил места для застройки: прежде всего — княжеского детинца, что будет началом стольного города, затем — городищ и сторожевых башен.
— Делю всю пущу, — сказал потом, — на десять вервей и посылаю в каждую из них по тысяче отроков и тысяче отроковиц. Кому какая выпадет, определит жребий. А уже, как определит, пойдете каждый в свою вервь и соорудите городище для верви. Обо всем остальном позаботимся, обживая пущу.
Они и пошли, движимые надеждами, и еще тем, что не одни идут, в помощь становятся ближайшие соседи из полян — росы. Но что они могли построить за короткое, как заячий хвост, передзимье? Единственное, что смогли, — возвели гридницы на месте будущих городищ, несколько теремов — для тысяцкого, сотенных, соорудили кое-какие укрытия для коров и лошадей. Далее последовали передзимние дожди, напомнил о себе морозко, и поселенцы с надроских окрестностей сказали им, переселенцам: «Достаточно. Больше не можем помогать вам. Свои дети и свой скот есть».
Оно вроде бы и так: зима вот-вот нагрянет. И все же, как им быть, бездомным?
То же сказали и тысяцкие, собрав всех на малое вече: что сделаем, друзья? В жилищах, что построили, может пересидеть зиму лишь половина. Слышали, не жить — пересидеть. Куда денем остальных? Пошлем на постой и прокорм к соседям в надроских окрестностях или положимся на то, что не все из нас будут сидеть, и будут греться у костра, и останемся вместе? Заметьте, пока одни будут отогреваться в гриднице, другие будут возиться возле скота, третьи будут добывать для себя и всех нас живность в лесу, стоять на страже. Пусть так и будет: зимовать будем в тесноте, зато вместе, или пойдем по чужим хижинам и на чужой хлеб?
Многим вспомнился тот момент, как неохотно шли росы на помощь, сколько было нареканий на князя своего за то, что насильно посылал их за Рось, поэтому многие заколебались: а не скажут то же, если не хуже, росы, когда попросимся к ним на постой! Ой, это же ведь какая мука, и какой стыд — идти и проситься! Это ведь не кто-нибудь — дети славянского рода, а у славян издавна было позором заглядывать в чужие руки, ждать от кого-то милости.
— Не посылай нас, тысяцкий! — первые почувствовали беду и отозвались отроковицы. — Что будет, то будет, зато будем среди своих. Молодые мы и сильные, как-нибудь перебьемся зиму.
Князь и тысяцкие не сразу согласились на это, но пришлось. Видели же: пока переселялись и терпели вместе муку на нехоженых путях, многие из отроков выбрали себе суженую, а отроковицы суженых. Как теперь разъединить таких? На дыбы встанут, если насильно, и кто знает, покорятся ли. Сказать, пусть идут парно? А кто будет ходить за скотом, добывать живность в пущах, топливо заготавливать и стоять на страже? Те, что остаются? Немалая обязанность ляжет на них, и не родится ли по зиме еще одна кутерьма. Тем, что вернутся из-за Роси, могут сказать: вашего нет здесь, вы просидели свое в полянских домах. Пусть, может быть, будет, как хотят. Когда загремит веригами морозко, а прятаться будет негде, и среди зимы будут сооружать кое-какие лачуги или будут ютиться между лошадями.
Всего натерпелись тогда. И ели впроголодь, и теснились так, что дух спирало от удушья, и спать нередко приходилось под небом, при одном лишь костре. Не раз и не два доходили до того, что готовы были уснуть и не проснуться. И все же, проснувшись, снова утверждались в мысли: хорошо сделали, что не пошли на постой и прокорм к чужим людям. Росы, как и уличи, все-таки искоса поглядывают на них. Как же, имели вон какой простор для охоты, теперь не имеют его, беглецы заняли. Не просто оговариваются, умышленно именуют так: не переселенцами или отселенцами — беглецами их нарекают, а те им выразительно говорят: тиверцы мы — напрасно, отвернулись и снова свое: «Когда-то было в Заросье пристанище и людям, и зверю, теперь, как объявились там беглецы, никому ничего нет». Пусть первое лето и первую зиму именовали так, где не бывало. Да и через два, через пять то же самое. А Пек вас покарал бы своей беспощадной карой. Вот увязли у них в зубах. Княжеские гонцы, когда едут, говорят уже: «Отправлюсь в беглецам» или: «Возвращаюсь от беглецов». Реку даже, по которой идут рубежи их земли со стороны уличей, именуют не иначе как Втикачка.
Тем из них, которые родились здесь и вырастают, может, и безразлично: беглецы так и беглецы. А всем старшим, которые знали себя тиверцами, нет-нет, да и заболит: почему так? Или они виноваты, убегая от голода? Разве то позорное было бегство?
Раны сердечные, как и раны телесные, даже заживая, оставляют рубцы. И все же они — только рубцы, не раны. Шли годы, все дальше удалялась во времени эта зимовка среди пущ, тем меньше ощутимой становилась. Да и могло ли быть иначе? Те, которые отправились из Тиверии отроками и отроковицами, стали мужами и женами, обзавелись домами, оживленно щебетливыми детьми. А у кого есть свой дом и свои дети, что те неприятности и что боли, тем более, что они зарубцевались и не донимают уже? Оттеснили лес от домов — и имели подворье, леса же расчистили под пашню — ниву, засеяли ее зеленью, кропили потом да и жили, пусть и медленно, все же поднялись на ноги. И так, у каждого завелся во дворе скот, захрюкала свинья, появились птицы. Ко всему и князь Полянский сдержал слова: на целых десять лет освободил их, беглецов, от дымного и земельного, если и взял что-то из их общины, то только то, что давал в свое время, чтобы перезимовали первую, затем и вторую зиму, чтобы было чем зазеленить подворье, засеять поле. Земля по Втикаче вон, какая плодоносная. Может, не так яро, как над Тиверью, все же щедро светило над ней солнце, Перун не забывал заволакивать небо облаками, поливать медоносными дождями. А где ярый небесный свет, где медоносные дожди, там щедрые урожаи, ожидаемая благодать. Пусть не именовали их славным именем отчей земли — синеокой Тиверией, зря. Зато он как встали они, преследуемые голодом изгнанники, на ноги, как вольготно чувствовали себя, не обремененные целых десять лет данью, не неся, вот уже шестнадцать лет, никаких ратных повинностей, кроме сторожевых. Воистину правду говорил князь Богданко: лучшая земля, которая дает возможность жить в мире и благодати.
- Изобилие (сборник) - Роман Сенчин - Современная проза
- Лихолетье Ойкумены - Лев Вершинин - Исторические приключения
- Ужин с папочкой (ЛП) - Шейд Сигги - Современные любовные романы
- Из туземных хижин в музеи мира. Морис Стерн - Елена Мищенко - Биографии и Мемуары
- Застолья со звездами - Анатолий Баюканский - Прочие приключения