Девятое Термидора - Марк Алданов
- Дата:30.10.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Девятое Термидора
- Автор: Марк Алданов
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поведение Воронцова в дни переворота 1762 года не было забыто. Арестованный с оружием в руках, но вскоре выпущенный на свободу, Семен Романович не пожелал остаться в гвардейском полку. Дальнейшая его служба протекала большей частью в действующей армии. Однако, несмотря на храбрость и боевые заслуги графа (его высоко ценил сам Румянцев), хода ему не давали, особенно после того, как он отклонил предложение, сделанное ему Потемкиным, вернуться в Преображенский полк, находившийся под командой фаворита. Семен Романович вышел наконец в отставку и уехал за границу. Впоследствии Безбородко уговорил его занять важный и самостоятельный пост по дипломатическому ведомству. В должности русского чрезвычайного посланника в Англии Воронцов продолжал держать себя довольно независимо в отношении государыни и фаворитов: часто резко отвечал на письма Екатерины, а Зубову не позволял вмешиваться в дела миссии. Его давно сместили бы, если б императрица не знала, что британское правительство относится к Воронцову с исключительным уважением и что посланником у англичан непременно надо иметь умного и неподкупного человека.
Граф Семен Романович, высокий, красивый, преждевременно поседевший человек с усталым, болезненным, очень тонким лицом, чрезвычайно ласково принял гостя, без следов гордости и барства, которых побаивался Штааль. Воронцов был такой настоящий аристократ и так это было само собой очевидно и для него самого, и для всех окружающих, что ему не приходило в голову выставлять или подчеркивать свое барство, как это часто делали Ростопчин, Зубов и много других лиц, не настоящих или не совсем настоящих, встречавшихся Штаалю в Петербурге.
Молодой человек сказал с первых слов, что имеет секретную миссию; он говорил по-французски — отчасти для важности, отчасти потому, что, как его предупредили, посланник несколько отвык за границей от русской речи.
Воронцов приветливо улыбнулся.
— Знаю, знаю секретные миссии графа Александра Андреевича, — сказал он добродушно. — Приезжал сюда тоже молодой Комаровский, — говорит, привез важные депеши. Я вскрыл пакет — смотрю: кроме старых газет, ничего. Граф просто послал молодого человека покататься по Европе — и прекрасно сделал… Впрочем, разумеется, не всегда так бывает, — добавил Воронцов серьезно, заметив огорчение на лице Штааля. — Познакомьте же меня с вашей миссией…
Он внимательно выслушал объяснение молодого человека. Узнав, что Штааль привез стафету не только от Безбородко, но и от Зубова, Семен Романович несколько нахмурился, не зная, что подумать: непонятно было, каким образом одно лицо могло иметь доверительные поручения одновременно от двух ненавидевших друг друга политических деятелей, и это плохо рекомендовало Штааля в глазах посланника. Еще непонятней было, почему совсем молодому человеку поручена задача, явно предполагавшая очень основательное знакомство со всей европейской политикой.
«Впрочем, теперь нравы другие, — подумал Воронцов. — Nous avons changé tout cela.[79] Мог же — в Англии! — Питт стать премьером в двадцать четыре года…»
— О вашей миссии, — сказал он, — разговор должен быть долгий. Вы приехали в интересный момент. Идеи новой тактики начинают прокладывать себе дорогу в рядах французской эмиграции… Этот епископ Отенский очень, очень умный человек. Но о делах мы поговорим немного позже, — теперь пойдемте, я вас напою русским чаем, а вы нам расскажете разные новости. Нам — это моему советнику Лизакевичу — прекраснейший, благороднейший человек — и мне; больше не будет никого. Живем мы, как видите, небогато. Помню поговорку: не строй каменного дома в приданной деревне…
Воронцов провел Штааля из кабинета в гостиную. Молодой человек был рад отсрочке серьезного разговора. Слова «новая тактика», очевидно относившиеся к чему-то всем известному, его несколько смутили: он не слыхал ни о новой, ни о старой тактике французских эмигрантов. Совершенно незнакомо ему было также имя епископа Отенского. Штааль боялся показаться посланнику недостаточно подготовленным для своей миссии: девятнадцать лет губили его карьеру.
Воронцов познакомил гостя с Лизакевичем, очень мрачным, элегантным старичком. Кроме него в гостиной был еще мальчик в костюме английского школьника.
— Мой сын, — сказал Семен Романович, и по тому, как он это сказал и как смотрел на сына, можно было понять, что вся жизнь графа сосредоточена на мальчике. — Вы, может быть, пьете не чай, a half and half[80], — спросил он Штааля, улыбаясь. — Ах, вы еще не знаете, что такое half and half? И слава Богу: не мне вам объяснять. Я сам пью только свою минеральную воду, — превосходная вода… Ну, теперь расскажите нам петербургские новости.
Штааль не ударил в грязь лицом. Поделился некоторыми подробностями, касающимися свадьбы великого князя Александра; рассказал о новых чудачествах наследника престола; сообщил, что Валерьян Зубов надеется пройти в генерал-поручики, что Щербатов женится на Пушкиной, а Строганова выходит за Демидова. Все это он рассказывал в том слегка насмешливом, но неуверенном тоне, в каком обыкновенно говорят умные мальчики, только что перешедшие или переходящие на положение взрослых. И рассказывал он обо всех этих знатных людях, опуская их титулы, точно речь шла о знакомых ему с детства приятелях. Штааль скоро заметил, что его новости мало интересуют Воронцова, хотя посланник слушал внимательно и учтиво. Тогда молодой человек решил поднять тему разговора и упомянул о деле Новикова, очень, впрочем, неопределенно: он больше не знал, что следует думать о таких людях, как Новиков и Радищев.
Лицо Воронцова сразу потемнело. С удивившей Штааляг резкостью выражений он отозвался о поведении правительства и князя Прозоровского в этом гнусном деле. Строго посматривая на юношу, но обращаясь преимущественно к Лизакевичу, Воронцов заявил категорически, что Николай Иванович Новиков благороднейший, прекраснейший человек. Вся его вина заключается, по-видимому, в том, что он желал вывести из невежества наш темный, дикий народ, желая предупредить в России возможность событий, много худших, нежели французская революция, тоже достаточно ужасная и отвратительная.
— On a trop vite oublié la пугачевщина à Saint-Pétersbourg[81], — волнуясь, закончил Семен Романович.
Штаалю стало неловко. Он только теперь понял, что вполне сочувствует взглядам Воронцова, и боялся, как бы его молчание не было ложно истолковано.
— Je crois…[82] — начал он, но Воронцов на этот раз его перебил, несмотря на всю свою вежливость.
— А Радищев, которого они сослали в Сибирь! — нервно заговорил он, обращаясь к Лизакевичу. — Друг моего брата, прекрасный, благороднейший, просвещенный человек, гордость и слава России… В то время как все эти Зубовы… Нет, положительно, они сошли с ума в Петербурге… Так доводят страну до революции… Крым хотели заселить английскими каторжниками.
Воронцов схватился рукой за грудь и замолчал. Потом налил себе минеральной воды и стал пить медленными глотками.
Лизакевич робко на него поглядел и перевел разговор на другой предмет. Смущенный Штааль внезапно почувствовал большой интерес к своему маленькому соседу, сыну посланника, и стал вполголоса, покровительственно его расспрашивать об английской школе. Вскоре затем Лизакевич, желая дать Воронцову возможность немного отдохнуть от взволновавшего его разговора, предложил показать Штаалю некоторые достопримечательности посольства и архива. Молодой человек ухватился за это предложение и долго слушал совершенно не интересовавшие его пояснения к каким-то важным историческим бумагам.
— А что, скажите, пожалуйста, — задал он не совсем кстати хитрый дипломатический вопрос, — правда ли, будто новая тактика имеет успех во французской эмиграции?
— Да как вам сказать? — ответил несколько удивленный Лизакевич. — Уж очень умный человек этот епископ Отенский.
«Попугай какой-то», — недовольно подумал ничего не выведавший Штааль.
Они вернулись в гостиную. Воронцов сидел на диване, нежно гладя сына рукой по волосам, и что-то рассказывал ему, тихо, задумчиво улыбаясь:
— Le second-major du régiment, Петр Петрович Воейков, le plus respectable des hommes, et le plus attaché à son légitime Souverain, galopa le long du régiment en répétant: «Ребята! He позабывайте вашу присягу к законному вашему государю императору Петру Федоровичу, умрем или останемся ему верны!» …Il nous tendit la main et pleura de joie, en voyant dans mon capitaine et moi les mêmes sentiments d’honneur dont il était animé. Après cela il cria: ступай! et nous marchâmes vers l’église de Казанская… Cathérine était là…[83]
По тону речи и по радостному выражению лица Воронцова нетрудно было догадаться, что это воспоминание об его поведении в 1762 году было ему чрезвычайно приятно. Он ласково улыбнулся Штаалю и предложил гостю место около себя на диване. Мальчик сейчас же пересел по левую сторону отца. Лизакевич простился и ушел домой.
- Десятая симфония - Марк Алданов - Историческая проза
- Переводы - Бенедикт Лившиц - Поэзия
- Позитивные изменения. Том 2, № 3 (2022). Positive changes. Volume 2, Issue 3 (2022) - Редакция журнала «Позитивные изменения» - Газеты и журналы
- Компания дьявола - Дэвид Лисс - Исторический детектив
- Химеры — навсегда! Файл №314 - Крис Картер - Ужасы и Мистика