Камо грядеши - Генрик Сенкевич
- Дата:23.08.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Камо грядеши
- Автор: Генрик Сенкевич
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Разве ж я не сопротивлялась, ты, сатир! — возмутилась Хрисотемида и ударила Петрония веером из павлиньих перьев.
— Тому виною был мой предшественник.
— Как будто ты не валялся у моих ног!
— Чтобы надевать на их кончики кольца.
Хрисотемида невольно опустила взор — на пальцах ее ног и впрямь искрились драгоценные камни, и оба они рассмеялись. Но Виниций не слушал их препирательства. Сердце у него билось тревожно под узорчатым облачением сирийского жреца, в которое он нарядился для встречи с Лигией.
— Они должны были уже выйти из дворца, — сказал он, как бы говоря с собою.
— Да, должны были, — согласился Петроний. — А пока я могу рассказать о предсказаниях Аполлона Тианского[177] или ту историю о Руфине, которую я, не помню уж почему, не закончил.
Но Виниция Аполлоний Тианский интересовал столь же мало, как и история Руфина. Мысли его были с Лигией и, хотя он понимал, что встретить ее дома более пристойно, чем самому идти за нею во дворец наподобие судебного стражника, минутами он сожалел, что не пошел, — тогда он скорее бы увидел Лигию и сидел бы с нею рядом в темноте в двухместных носилках.
Тем временем рабы внесли украшенные бараньими головами бронзовые сосуды на треножниках — в сосудах были раскаленные угли, на которые рабы стали сыпать измельченные кусочки мирры и нарда.
— Они уже сворачивают к Каринам, — опять пробормотал Виниций.
— Он не выдержит, он побежит навстречу, да еще с ними разминется, — воскликнула Хрисотемида.
— Да нет, выдержу, — с бессмысленной улыбкой сказал Виниций.
Однако ноздри у него раздувались, он шумно дышал, и Петроний, глядя на него, пожал плечами.
— Нет в нем философа ни на сестерций, — сказал Петроний, — и мне никогда не удастся сделать этого сына Марса человеком.
Виниций даже не слышал его слов.
— Они уже в Каринах!
А они действительно уже повернули к Каринам. Рабы-лампадарии шли впереди, другие, педисеквы, — по обе стороны носилок. Атацин следовал позади, наблюдая за процессией.
Двигались они, однако, медленно. Город совсем не освещался, и фонари в руках рабов едва светили на погруженных в темноту улицах. В окрестностях дворца было безлюдно, лишь кое-где показывался прохожий с фонариком, но чем дальше, тем оживленнее становилась дорога. Почти из каждого переулка выходили группы по три, по четыре человека, все без факелов, все в темных плащах. Некоторые присоединялись к процессии, смешивались с рабами, другие, более многочисленные группы толпились впереди, какие-то люди лезли наперерез, шатаясь, будто пьяные. Временами становилось так трудно двигаться, что лампадарии начинали кричать:
— Дорогу благородному трибуну Марку Виницию!
Из-за раздвинутых занавесок Лигия видела эти темные группы фигур, от волнения ее бил озноб. Надежда и тревога попеременно овладевали ее сердцем. «Это он! Это Урс и христиане! Сейчас все произойдет, — шептала она дрожащими губами. — О Христос, помоги! О Христос, спаси!»
Но уже и Атацин, который сперва не обращал внимания на необычное уличное оживление, начал беспокоиться. Все было как-то странно. Лампадариям[178] приходилось все чаще выкрикивать: «Дорогу носилкам благородного трибуна!»[179] Неведомые люди так напирали на носилки с обеих сторон, что Атацин приказал рабам отгонять их дубинками.
Внезапно впереди поднялся крик, и все огни мигом погасли. Возле носилок началась толкотня, суматоха, драка.
Атацин понял: это нападение.
И его охватил страх. Все знали, что император частенько забавы ради бесчинствует с отрядом августиан и в Субуре, и в других концах города. Было известно, что иногда после этих ночных стычек он даже появлялся с шишками и синяками и что тот, кто ему сопротивлялся, шел на смерть, будь он хоть сенатор. Казарма ночных стражей, чьей обязанностью было охранять город, находилась неподалеку, но в подобных случаях стража притворялась глухой и слепой. А между тем вокруг носилок кипела борьба: люди дрались, колотили друг друга, валили с ног, топтали. Атацин мгновенно решил, что прежде всего надо спасать Лигию и себя, а остальное предоставить судьбе. И, вытащив девушку из носилок, он подхватил ее одной рукой и пытался скрыться во мраке.
Но Лигия закричала:
— Урс! Урс!
Ее белое платье легко было разглядеть, и Атацин другой, свободной рукой стал поспешно накрывать ее своим плащом, как вдруг могучие клещи сжали ему затылок и на голову обрушилось, будто камень, что-то огромное, сокрушительное.
Атацин рухнул наземь, как вол под ударом обуха у алтаря Юпитера.
Большинство рабов лежало, другие спасались бегством, натыкаясь в непроглядной темноте на стены домов. Изломанные во время драки носилки валялись на земле. Урс уносил Лигию в Субуру, его друзья шли позади, постепенно по пути рассеиваясь в разные стороны.
Кучка рабов собралась у дома Виниция и в замешательстве стояла, не смея войти. После короткого совета они возвратились на место стычки, где нашли несколько трупов и среди них Атацина. Он еще корчился, но вот сильная судорога пробежала по его телу, Атацин вытянулся и застыл недвижим.
Рабы подняли его и, снова подойдя к дому Виниция, остановились у ворот. Надо было все же сообщить господину о случившемся.
— Пусть Гулон скажет, — зашептало несколько голосов. — У него, как и у нас, кровь по лицу течет, и господин его любит. Гулону безопасней, чем нам.
И германец Гулон, старый раб, который вынянчил Виниция и достался ему в наследство от матери, сестры Петрония, сказал:
— Я-то скажу, но пойдем мы все. Пусть гнев его обрушится не на меня одного.
Нетерпение Виниция все возрастало. Петроний и Хрисотемида посмеивались над ним, а он, быстрыми шагами кружа по атрию, все повторял:
— Они уже должны быть здесь! Должны быть здесь!
И все порывался идти навстречу, но гости его удерживали.
Вдруг в передней послышались шаги, и в атрий целою толпой вошли рабы — быстро выстроившись у стены, они подняли руки и испуганно завопили:
— А-а-а-а! А-а-а-а!
— Где Лигия? — кинувшись к ним, вскричал Виниций изменившимся грозным голосом.
— А-а-а-а!
Тут Гулон, выставляя вперед свое окровавленное лицо, жалобно зачастил:
— Вот моя кровь, господин! Мы защищались! Вот кровь, вот кровь!
Но договорить ему не пришлось — Виниций схватил бронзовый светильник и одним ударом раскроил рабу череп, потом сжал обеими руками свою голову и застонал.
— Me miserum! Me miserum![180] — хрипло повторял он.
Его лицо посинело, глаза закатились, на губах выступила пена.
— Розог! — прорычал он наконец нечеловеческим голосом.
— Смилуйся, господин! А-а-а-а! — стонали рабы.
Но тут Петроний поднялся с выражением досады на лице.
— Пойдем, Хрисотемида! — сказал он. — Если ты хочешь смотреть на мясо, я прикажу разбить лавку мясника в Каринах.
И они удалились из атрия. Вскоре в этом доме, украшенном зеленью плюща и убранном для пира, раздались вопли и свист розог, не стихавшие почти до утра.
Глава XI
В ту ночь Виниций вовсе не ложился. После ухода Петрония он, убедясь, что стоны избиваемых рабов не умеряют ни его огорченья, ни ярости, собрал с десяток других слуг и уже поздней ночью отправился на поиски Лигии. Они обошли все улицы Эсквилина, Субуру, Злодейскую улицу и все прилегающие улочки. Затем Виниций со своим отрядом обогнул Капитолий, перешел по мосту Фабриция на остров и обследовал квартал за Тибром. Но погоня была бессмысленной, он не очень надеялся найти Лигию, и если искал ее, то лишь затем, чтобы как-нибудь скоротать эту страшную ночь. Домой Виниций вернулся уже на рассвете, когда в городе стали появляться повозки и мулы зеленщиков и хлебопеки открывали свои лавки. Виниций приказал обрядить тело Гулона, к которому пока никто не посмел притронуться, а тех рабов, которые не сумели отстоять Лигию, повелел отправить в деревню, в эргастулы, работать на плантациях, что было наказанием едва ли не более страшным, чем смерть, и наконец, бросившись на устланную ковром скамью в атрии, предался беспорядочным мыслям о том, как найти и захватить Лигию.
Отказаться от нее, утратить ее, никогда ее больше не видеть казалось ему невозможным, при одной мысли об этом он впадал в бешенство. Своевольная натура молодого воина впервые в жизни встретила сопротивление, встретила другую несокрушимую волю, и он просто не мог понять, как возможно, чтобы кто-то чинил препятствия его желаниям. Виниций скорее превратил бы и Рим и мир в развалины, чем отказался от того, чего ему хочется. У него отняли, из рук вырвали вожделенное блаженство, и ему казалось, что произошло нечто неслыханное, вопиющее о мести по законам божеским и человеческим.
Но главное, он не хотел и не мог примириться с таким поворотом судьбы — ведь никогда в жизни своей он ничего так страстно не желал, как Лигию. Без нее он не мыслил себе существования, не мог себе ответить, что будет делать завтра, как будет жить в последующие дни. Минутами его охватывала ненависть к ней, близкая к безумию. Ему хотелось видеть ее тут, рядом, чтобы ее избивать, тащить за волосы в кубикул, издеваться над ней, а то вдруг пронзала невыносимая тоска по ее голосу, ее телу, ее глазам, и он готов был валяться у нее в ногах. Он призывал ее, грыз себе пальцы, стискивал голову руками, изо всех сил стараясь рассуждать спокойно о том, как ее найти, но не мог. Тысячи разных способов и средств мелькали в его мозгу, одно безумнее другого. Наконец его осенила мысль, что Лигию отбил не кто иной, как Авл, и, уж во всяком случае, Авл должен знать, где она скрывается.
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- Сахем - Генрик Сенкевич - История
- Вечно уставший. Как справиться с синдромом хронической усталости - Джейкоб Тейтельбаум - Бизнес
- Трудно быть сильной - Ронда Бэйс - Короткие любовные романы
- Групповое движение интеллектуальных летательных аппаратов в антaгонистической среде - Вячеслав Абросимов - Техническая литература