Неприкаянные - Тулепберген Каипбергенов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Неприкаянные
- Автор: Тулепберген Каипбергенов
- Просмотров:6
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бросили же сегодня… В хлеву он.
Не Айдосу, оказалось, надо было грызть горло, а этой дьяволице.
— Проклятая! — завизжал Кабул. — Заодно с Айдо- сом ты. Вместе вы погубили племянника хана.
Вздрогнула Кумар. Наконец-то вздрогнула, покинуло ее спокойствие. Но не страх сменил его. Не знала, видно, беспутная, страха. Негодование пришло к ней.
— Сам погубил себя хивинец. Перешагнул порог, охраняемый шариатом, коснулся запретного…
— Ха, нашлась защитница шариата…
— Что ж, если бии не способны оградить нас от надругательств, пусть сделают это дочери биев.
— Ты, значит?
— Я.
Кабул вылез из своих курпачей и подушек, как из норы волчьей, оскалил зубы. Зачихал, закашлял, пытаясь посмеяться над несчастной блудницей.
— Пусть тебя и казнит хан.
Она посмотрела ему в глаза. Дерзко и смело посмотрела. Не встречал он такого взгляда у степнячек.
— Готова к этому. Надену на свою шею петлю. Не на вашу, кайнага. Вашей больше подойдет ярмо ханского вола.
Взвизгнул опять Кабул: оскорбила, унизила его проклятая Кумар.
— Убери свое угощение!
Носком сапога он опрокинул чайник, расплескал все по коврам и паласам. Вышел из юрты. Злой, готовый снова перегрызть чье-нибудь горло. Чье бы только? Айдоса!
Не было за юртой Айдоса. Был Али.
По бийскому холму, погоняя нещадно плетью лошаденку, — не ту пегую, на которой уехал, другую, чалую, такую же неказистую, как и прежняя, — поднимался стремянный старшего бия.
Екнуло сердце Кабула. Забыл он про Кумар, обиду свою отбросил: пустое все. Крикнул вниз стремянному:
— Что сказал Айдос?
Конь у того трудно шел: холм хоть и пологий, а все же высота. Ноги чалого едва передвигались.
— Что сказал Айдос? — снова в нетерпении крикнул бий.
Но Али весь в своего хозяина. Молчит, негодный, и, лишь когда поднялся и стал слезать с коня, сказал:
— Захвати лопату и иди в хлев!
Выругался Кабул: не то хотел узнать от Али. В лопате ли дело? Однако взял лопату, стоявшую у юрты, пошел в хлев.
У дверей его нагнал Али.
— Что Айдос сказал? — в третий раз спросил Кабул. В голосе его было такое нетерпение, что Али поспешил ответить:
— Сказал: закопайте хивинца в навозе, суньте в рот кизяк коровий.
— Э-э, будто кизяком мы заткнем рот глашатаю, который объявит о нашей казни…
— Не объявит, — успокоил бия Али. — Все берет на себя Айдос. Давай поторопимся, надо успеть спрятать хивинца до приезда Мыржыка. Он уже близко…
Кабул воткнул лопату в навоз, разворотил его и, обнажив землю, влажную, мягкую, стал копать. Что еще сказал Айдос?
— Вместе поедете в Хиву.
Что?! — Лопата выпала из рук Кабула и с глухим стуком опустилась на землю, — Зачем ехать мне, когда Айдос все берет на себя?!
— Копай, копай! — сунул снова в руки бия лопату Али. — Не на казнь поедешь, а на праздник. Забыл разве приглашение хивинца? В Хиве той по случаю окончания молодыми муллами медресе… Повеселитесь…
Тьфу, будь он неладен, этот хивинец! До веселья ли тут! Если угодно богу, повеселюсь в своем ауле.
— Прежде сделаем, что велит Айдос. Ему за нас отвечать перед ханом. Копай, бий! Не себе роем могилу, а этому нечестивцу.
Покряхтывая и поругиваясь, Кабул взялся за дело. Лопата вонзалась в землю и откидывала ее на край ямы. Али отгребал ее, смешивал с навозом, чтобы было чем засыпать покойника. В навозе приказал Айдос похоронить хивинца.
— Пора! — сказал Кабул. — Готова могила. Неглубокую яму вырыл Кабул, ну да так получилось уж второпях… К тому же, по обычаю, могиле и положено быть мелкой.
Али втянул хивинца в углубление, усадил, стал заталкивать в рот мертвецу кусок кизяку.
— Закопаешь сам! — сказал Кабул. Оставил лопату и вышел из хлева.
Вовремя вышел. Волк чует, когда надо покидать опасное место. Почуял и Кабул.
У юрты уже стояли кони Бегиса и Мыржыка. Спешиться собирались братья. И спешились бы, вытянули бы ноги из стремян. Помешал Кабул. Удивил братьев своим появлением. Откуда взялся?
Гость — прошеный, непрошеный — все же гость. Закон степи — открой двери и сердце путнику. Однако, если оказался в доме, поприветствуй хозяина, объяви о цели приезда.
Этого ждали братья.
Не подошел к ним Кабул, не произнес слов, достойных случая. Направился прямиком к своему коню, привязанному к жердям загона, распутал повод, влез в седло и, уже проезжая мимо братьев, бросил наконец:
— Во всем виноват брат ваш Айдос.
Острыми оказались шипы, впились в Бегиса и Мыржыка. Какая вина? И почему названо имя брата?
Крикнуть надо бы было вслед бию: «Эй, Кабул, объясни!» Или ожечь плетью коней, помчаться за Кабулом, догнать его: «Что стряслось? Почему виноват Айдос?»
Не крикнули, не ожгли коней, не помчались вслед. Не успели. Вышла из юрты Кумар, взяла повод из рук Мыржыка. Сказала:
— Не тревожься, господин мой! Не виновен кайнага Айдос. Виновата я. Слезай с коня, иди в юрту!
Случилось, значит, что-то в ауле, а может, в самом доме… Двое поведали об одном и том же. Беспокойно стало на душе у Мыржыка. Самого сердца коснулись острые шипы. Терпеть невмоготу.
Однако, больно не больно, слезай с коня, иди в юрту. Принимай беду, коли она раньше тебя вошла в дом.
Не летают черные птицы в одиночку. Говорят же степняки: увидел ворона утром — днем жди стаи. Стаи еще не было, а второй ворон уже появился.
Вышел из хлева Али. Из той же самой двери, что и Кабул. Только не повернул, как тот, к коновязи, к чалому своему, чтобы отвязать и умчаться в степь, а направился к Бегису и Мыржыку. Поклонился им. — Сноха верно сказала, не виновен Айдос-бий. Опять Айдос, опять вина какая-то. Что к чему, объяснять Али не стал. Во дворе такое не делается. Вошел вместе с братьями в юрту. Там, когда опустились на паласы, поведал Бегису и Мыржыку о печальном событии минувшей ночи.
Братья выслушали Айдосова помощника молча. Онемели у них языки, но взгляды были красноречивы. Все, что чувствовали, что хотелось сказать и что надо было сказать в такую минуту, говорили глаза Мыржыка и Бегиса. Несчастье-то из несчастий, случалось ли такое в степи! Жена убила гостя. Самому посланцу хана всадила нож в сердце. Бог на небе и тот, поди, содрогнулся. Братьям бы рыдать, кричать, биться головой о землю, а не закричишь, не ударишься головой о землю. Все в сердце, все внутри. Снаружи только сжатые губы, смеженные веки — зрачков не разглядишь — и на супленные брови.
Однако разжать губы надо. Вызнать надо все. У того вызнать, кто убил гостя.
Вошла с чашами Кумар. Принесла Мыржыку и Бегису горячий бульон. Разогрела то, что подавала вчера гостям. И в тех же чашах, наверное.
Прекрасна была Кумар. Страдание измучило ее, но не обезобразило. Напротив, глаза вроде стали темнее, и огонь в них горел ярче. Рдели малиновым цветом щеки, на губах играла улыбка.
— Правда ли? — спросил со стоном Мыржык. Сказала бы «нет», поверил Мыржык и не стал бы наступать далее. Но не сказала «нет» Кумар. Сказала другое, отчего зашлось болью сердце Мыржыка:
— Правда, мой господин.
Ему, однако, не нужна была эта правда. Другую искал.
— Проклятый Кабул! — произнес он. Отвергла Кабула Кумар:
— Нет, мой господин, человек этот не виновен.
— Значит, Айдос?
— Ни при чем тут дедушка-бий.
— Тогда кто же? — Я.
— Заманила, выходит? — злорадно прошипел Мыржык.
Али весь сжался, как тогда вечером, когда Кумар словами и взглядами дразнила хивинца. Боязно ему стало: вдруг признается сноха, обрушит на себя гнев Мыржыка? А зачем? Ведь заманивала не прихоти ради, не о радостях думала. Сказал же Айдос: «Так, может, и лучше. — И похвалил сноху:- Хвала Кумар!» Чему-то великому послужила смерть племянника хана. А если великому, то не наказывать надо женщину, поднявшую на хивинца руку, а награждать похвалой! И Али мысленно стал просить Кумар не сознаваться в грехе, требовать стал: «Не смей, сношенька! Прикуси язык-то!»
И она услышала Али. А может, не услышала, догадалась сама, что надо сказать мужу…
— Гостеприимной была. Разве хорошо закрывать дверь перед путником. Несчастен тот дом, из которого убегает гость. Я следовала обычаям степи, мой господин.
Мыржык сжал руками голову, закачался, стараясь унять боль сердца.
— Да, гость не убежал… И не убежит теперь. Оставила ты его в моем ауле навечно.
Бегис, молчавший все время, добавил:
— Айдос оставил.
Поднял голову Мыржык: верно ведь! Брат старший прислал хивинца сюда. Прислал, чтобы убили. Вот кто истинный виновник.
— Нет! — закричала Кумар. — Я… я оставила…
— А-а! Сообщница Айдоса! — Мыржык поднялся и занес руку над Кумар. Ударить хотел, но не ударил, ругнулся:- Пошла вон, беспутная…
12
В непогоду оказался Айдос и его спутники перед ханским дворцом. Над Хивой висели тяжелые тучи, грозящие вылиться дождем, разразиться молнией и громом. Народ попрятался во дворах, боясь гнева небесного, как и гнева ханского. Улицы, по которым ехали степняки, были пустынны; тишина лежала над городом, только из- за стен дворца доносились говор и музыка.
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Непонятные - Тулепберген Каипбергенов - Историческая проза
- Последний - Стефан Жеромский - Классическая проза
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Диковины - Григорий Диков - Сказка