Падение Иерусалима - Генри Хаггард
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Падение Иерусалима
- Автор: Генри Хаггард
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
...Несколько дней спустя после свадьбы Иммы караван покинул Назарет и вступил в Эздрелонскую долину. По обеим сторонам дороги тянулись великолепные поляны и полосы засеянных хлебом полей, которые блистали под набежавшим дождевым облаком, подобно одежде первосвященника, оттенками голубых, пурпурных и ярко-красных цветов. Во главе каравана за отрядом лёгкой идумейской конницы шёл огромного роста эфиоп в красном тюроане и пёстрой тунике, ведя под уздцы великолепного верблюда золотисто-белой масти, богато убранного в пунцовый, расшитый золотом чапрак и в шёлковую и зелёную с золотыми кистями сбрую. На высоком седле сидела закутанная в облако кружева молодая женщина. За нею ехало на верблюдах несколько других женщин в нарядных греческих одеждах и в пышных восточных покрывалах. Их сопровождал всадник лет тридцати, с умным бесстрастным лицом. В хвосте каравана шли вьючные мулы и верблюды с многочисленной прислугой под прикрытием полуэскадрона оруженосцев на тяжёлых конях и в блестящих боевых доспехах.
Караван быстро подвигался по дороге к Иерусалиму, отстоящему оттуда на сто двадцать вёрст. Перейдя вброд поток Киссон, он миновал Сунешь и к вечеру остановился у царственного Эздре с чеканными саркофагами, свидетелями его минувшего блеска.
Здесь, на лужайке у источника, окружённого старыми ореховыми деревьями, слуги раскинули пурпурный шатёр. Эфиоп подвёл к нему верблюда и заставил животное стать на колени, а подоспевший всадник, почтительно сняв с седла молодую женщину, проводил её в ставку. Другие дамы, сойдя с верблюдов, отряхивали от пыли свои платья, и, пока прислуга суетилась, разбивая шатры, они весело болтали, любуясь живописной линией обнажённой Гелвуи, озарённой лучами заходящего солнца. У источника толпились, спеша напоить лошадей, солдаты конвоя. Погонщики развьючивали животных. Вскоре на зелёной лужайке раскинулся весёлый стан, запылали костры, у одного из которых собралось общество офицеров эскорта. Оруженосцы разносили приготовленную по-походному баранину с рисом и разливали по кубкам вино из кожаных бурдюков. К ужинающим гвардейцам присоединился командир их Лизандр и домоправитель Ирода Птоломей. Оба они возвратились с обхода лагеря и с удовольствием посматривали на дымящиеся блюда.
— Теперь и мы закусим! — сказал Лизандр, сбрасывая с плеч суконный плащ и снимая с головы тяжёлый шлем с панашем из красных перьев. — А что же я не вижу между вами Иосифа! Разве он ещё не возвратился от царицы? — добавил командир, обводя глазами общество офицеров.
— Должно быть, что так, — заметил Птоломей, плотный осанистый брюнет с сильной проседью.
Гвардейцы слегка улыбнулись. Лизандр многозначительно посмотрел на домоправителя и шепнул ему, беря от оруженосца поданный кубок:
— Хитрая иудейская лисица успела вкрасться в доверие.
— Если бы только в доверие! — шёпотом ответил домоправитель, искоса поглядывая на пурпурный шатёр, у которого недвижимо стоял германский латник, опираясь на длинное копьё.
Полы шатра распахнулись, и показался всадник, сопровождавший Беренику, ехавшую в Иерусалим на богомолье. Иосиф бен-Матфей, называвшийся впоследствии Флавием, медленно приблизился к костру гвардейцев. Его встретили любезными улыбками и вежливыми поклонами.
Мало-помалу лагерь затих, костры, догорая, потухали, и скоро в ночной тишине раздавались только оклики часовых да храп спящих людей. Не спал только Иосиф. Сидя у тлеющего огня, среди погруженных в сон офицеров, он глубоко задумался. Происходя из знатной священнической семьи и состоя в родстве с княжеским домом Асмопеев, он был принят при дворе Агриппы и его сестры Береники, которая после развода со своим мужем Палемоном, царём Киликийским, жила в Тивериаде, содержала блестящий двор и вмешивалась в политику. Иосиф с юности прилежно занимался науками, но вместе с пытливым любознательным умом ему было свойственно и спесивое высокомерие. Он долго колебался между диаметрально противоположными учениями саддукеев, фарисеев и даже ессеян, в таинства которых был посвящён, пока не решил окончательно присоединиться к влиятельной и самой популярной фарисейской секте. Однако сделавшись ревностным учеником закона, Иосиф в то же время изучал презираемый фарисеями греческий язык и старался усвоить греческую образованность, без которых не было доступа ко двору и в замкнутый высший круг. Теперь же, возвратясь из поездки в Рим, где он пробыл четыре года и где любимец Поппеи еврей-актёр Алифер доставил ему возможность быть при дворе Нерона, Иосиф снова изменил свои убеждения.
Ослеплённый блеском императорского двора, поражённый военным могуществом Рима и его грандиозной политической и государственной системой, он вообразил, что римляне избраны самим Провидением властвовать над миром. Превознося всё чужеземное, этот человек стал презрительно относиться не только к фарисеям, но и ко всему иудейству, что, однако, ничуть не препятствовало ему оставаться по-прежнему правоверным иудеем, чисто фарисейской закваски, — двойственность, результатом которой является отрицательный тип человека и которую мы встречаем во все века у всех азиатских наций и у современных полуварварских народов. Как любимцу Береники и приближённому ко двору Агриппы ему были известны тайные замыслы идумейского двора. Но Иосиф ясно сознавал, что все усилия правительства парализуются взаимным антагонизмом разноплеменных провинций, причём немалая опасность угрожала со стороны придворной военной партии и иерусалимских иудеев, из которых первые стремились ради чисто личных честолюбивых целей, а вторые ради отвлечённых религиозных доктрин и национальной нетерпимости во что бы то ни стало раздуть в пламя междоусобия тлеющий огонь взаимной вражды. И теперь, сидя перед потухающим костром среди спящего лагеря Береники, Иосиф по долгом размышлении решил, что благоразумному человеку пристойнее всего соблюдать свой личный интерес и добиваться возвышения, искусно лавируя между партиями и придерживаясь стороны сильного. Остановившись на этой мысли, Иосиф успокоился и безмятежно заснул.
Наутро караван Береники совершал свой урочный путь.
Во всё время пути Береника не только милостиво разговаривала с Иосифом, но с чисто женскою болтливостью посвящала его в свои политические замыслы, тайной пружиной которых было ничем не насытимте женское властолюбие. Подобострастно выслушивая речи прелестной царицы, Иосиф внутренно изумлялся её коварству и честолюбию, но ему нравилась хитросплетённая интрига. Оружием идумеянки были её красота и изощрённое кокетство, против которых никто не мог устоять, и она с хохотом говорила, как запутает в свои сети всех первосвященников в святом Иерусалиме.
Слушая царицу, Иосиф нисколько не смущался её цинической откровенности, ни того обстоятельства, что на его долю она предназначила скромную роль простого советника. Он вполне был убеждён, что затеянная Береникой интрига для возвращения власти, утерянной Архилаем, не обойдётся без перипетий, которыми он сумеет воспользоваться. Во всяком случае, если власть и попадёт ей в руки, то разве женщина удержит тяжёлый скипетр Ирода Великого? Таким образом, Береника, мечтающая захватить престол у родного брата, и её советник, замышляющий вырвать у неё захваченную корону, были довольны друг другом. Они вступили в Иерусалим с самыми радужными надеждами.
У ворот Везефы царица со своими дамами пересела в раззолоченные носилки и, окружённая гвардейцами, отправилась в Сион, во дворец Асмонеев. Её немало удивило то обстоятельство, что из присутствующих в столице придворных она была встречена одним только Баркаиосом, а вместо Филиппа бен-Иакима явился полковник гвардейцев, Валтасар Терон, которого она не любила за его преданность тетрарху и презрительное пренебрежение к женщинам. Немало также удивил Беренику и пустынный вид улиц нижнего города с запертыми наглухо домами. Озадаченная царица поминутно отдёргивала занавески носилок и с беспокойством выглядывала из них. Расспрашивать Баркаиоса она не решалась из боязни услышать что-нибудь неприятное лично для себя, а между тем мучилась любопытством и тревогой.
Прибыв во дворец, она не выдержала и осыпала Баркаиоса с Тероном вопросами, но те пожимали плечами. Им было известно только одно, что перед самым её прибытием в Иерусалиме народ заволновался и бросился в храм, а Филипп, поручив им встретить Беренику, сам отправился в преторию, откуда ещё не возвращался. Царице поневоле пришлось пока остаться в неведении. Послав Баркаиоса за Филиппом бен-Иакимом, она несколько минут смотрела в окно на пустынный город. Потом сердито топнула ножкой, позвала своих камеристок и занялась туалетом, предчувствуя, что ей не придётся сегодня отдыхать.
В то время когда караван Береники приближался к Иерусалиму, в городе происходило волнение. Улицы пустели, дома запирались, а народ стекался в храм, где среди волнующейся толпы раздавались яростные крики и угрозы прокуратору. Ранним утром по всему городу разнеслась крылатая весть о новом и на этот раз совершенно неожиданном насилии римского правителя. Народ, подстрекаемый зилотами, пришёл в ярость, и волнение охватило весь Иерусалим.
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Новейшая история еврейского народа. Том 3 - Семен Маркович Дубнов - История
- Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон - История
- Война во времени - Александр Пересвет - Научная Фантастика
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза