Бизар - Андрей Иванов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Контркультура
- Название: Бизар
- Автор: Андрей Иванов
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ханни сморщился; видно было, что он совсем не хотел куда-либо ехать. На несколько глубоких мгновений провалился в задумчивость, аж постарел. Сухо попросил отсыпать. Я сказал, что отсыплю, само собой, но покурить вместе, как в старые добрые времена, было бы просто здорово. Он сказал, что было бы на самом деле здорово, но у него масса неотложных дел… он кое-кому кое-что обещал… помимо всяких неприятностей, в эту ночь он должен был зарегистрироваться в Авнструпе… потому что он уже давно не объявлялся, и его лишили пособия, он звонил, скандалил, ругался, ему выдали только половину, сказали, что и то хорошо. Он развел руками, вздохнул:
– Надо ехать в Авнструп, мэн. Последний автобус в восемь, предпоследний в шесть. – Мы были где-то между тем и этим. – Надо непременно зарегистрироваться. Дело дрянь, все на хаус, скоро закроют в closed camp[52]. Туда уже отправили столько народу, ты не представляешь, – говорил Ханни, закипая. – Ты не представляешь, что сейчас творится в мире беженцев Дании! Юдж, это просто бизар! Я тебе говорю, бизар! Хух! Как я зол! Я ненавижу этих людей! Лагеря разгоняют, остаются только избранные, кто действительно из горячей точки, чья личность установлена. А кто получил отказ, того – в Сундхольм, в обезьянник, в закрытый кэмп, чтоб не сбежал никуда, не лег на дно, не пустился воровать, не вышел на большую дорогу. Выпускают по пропускам! Всюду камеры слежения. Обязан выходить на перекличку и отмечаться. Да в Сундхольме такое, ты не представляешь. Там все сильно изменилось с тех пор, как мы с тобой отсидели наши двадцать дней. Тогда было мрачно и тяжко, а теперь стало в десять раз хуже. Тогда была грязь, а теперь, когда сделали пропускной пункт и усилили контроль, вся эта грязь стала еще более концентрированной. Раньше люди там были какими-то человечными и все друг другу стремились помочь, поддержать… Хорошие были времена! Честное слово, Юдж, эти времена прошли безвозвратно. Такое впечатление, что в беженцы подались все преступники, какие есть на свете! И все ринулись в Сундхольм! Ты даже себе представить не можешь, что там творится! Нары на нарах, люди пачками, один на другом, женщины-дети-мужики, не только в казематах, но и все вместе в спортивном зале лежат, даже церковь пустили под койки. И никакой гигиены! Бандит в каждом углу! Все смолят, отбирают последние деньги, бьют недовольных, насилуют! Менты на все закрывают глаза, им такое на руку: быстрей сами сбегут. А в закрытом кэмпе, там вообще адиос, мэн! Там вообще конец! Там даже не платят! Это просто тюрьма. Просто тюрьма. И у них есть все основания меня в нее посадить. Потому что я, как и все, подписал бумагу о том, что согласен с тем, что датские власти меня могут наказать лишением свободы, если я не даю сведений точных или ввожу власти в заблуждение. А я такого наплел… Ну, ты знаешь меня… Пока не поздно, надо думать, куда податься… Хех!
– Что тут думать! – сказал я. – Хускего – вот решение твоей проблемы. Поехали! Ляжешь на дно в Хускего!
– А-а! Я не думаю, что это решение проблемы. Надо вообще из Дании тягу давать. Понимаешь? Не отсиживаться где-то на дне… Залягу, допустим, в Хускего, что дальше, мэн? Чем это лучше, чем у Яро? Кто мне там будет платить? Сумасшедший священник твой? Ты небось вкалываешь как проклятый…
– Обязательно – вкалываю! Последние недели – истопник. Я бы мог уступить эту должность тебе, если ты не против! Мне найдется что-нибудь еще. Работы невпроворот! Зато туда никогда не приезжают менты, если их не вызывают. А если вызывают, то они ничего не делают сверх того, ради чего их вызвали. Ничего не вынюхивают, никого не ищут. Мишеля бы никогда не забрали, если б он не поехал без номеров пьяный в Оденсе…
– Это хорошо, что его забрали. Он так погоду портил! В остальном, Юдж, времена меняются, поверь мне, мэн. Времена меняются, и отсиживаться смысла нет. Скоро каждый будет с чипом в черепушке. Так что… – Он сделал оборот глазами, поймал отсвет какого-то волшебного фонаря и, щелкнув пальцами, спросил: – Слушай, Юдж, а может, вина выпьем в каком-нибудь баре? Такая странная встреча, такой холод на улице… Да и как знать, увидимся ли, а?
– Да что по барам ходить! Поехали ко мне, Ханни! – хлопнул я его по плечу. – Накупим риса! Купим всего! Мяса! У меня полные карманы травы! Думаешь, я просто так тут прохлаждаюсь? Я в Копен за грибками и сканком ездил! Я почти весь декабрь работал на елочках!
Он вдруг оживился. Глаза его стали плавать из одного угла в другой, перегоняя масло мысли.
– Хм, хм, хм… На елочках, говоришь?
– Да, как лошадь.
– Ведь там, насколько помню, были плантации, плантации…
– Не то слово, тысячи тысяч елок! Адский труд, по шестнадцать часов в сутки!
– И сколько в час?
– Когда как, – увильнул я.
– О'кей. Я сам все куплю, – вдруг сказал он, показывая мне содержимое своего пакета. – Верней, у меня уже все куплено: басмати, специи, лучшие чили из лучшей китайской лавчонки, соус. Мяса нет пока, но за этим дело не станет!
– Мясо в Оденсе купим. Там возле вокзала есть хороший магазин. Поехали! Билет за мой счет.
– Хэ-ха-хо! Билет за его счет… Смотрите-ка! Это мне нравится! Вот это другой разговор!
– Конечно, а как ты думал! – Я подталкивал его под локоток. – Come on, man![53] Приготовишь свою адскую смесь! Я чертовски соскучился по твоим чили.
Хануман посмеялся над каждым квадратным сантиметром моего обиталища. Я затопил печь. Поставил воду. Хануман отмерил рис, откупорил вино.
Выпили залпом и сразу снова налили.
Хануман подробно рассказал, как по уши влип. Связался с ворьем, отребьем, воровал и играл в карты. Снова подсел на порошки и колеса. Даже скинулся с Александром и приторчал. Попадался. Приходили письма, платежки… Платить было нечем. Он проигрывал все в карты, не мог остановиться. Забывал являться в лагерь. Его объявляли в розыск. Он возвращался. Деньги урезали. Ему грозили пищевым пакетом. Он вяло улыбался, как только что очухавшийся от малярии человек; в его руке – бокал вина, в глазах – отблеск пламени. В любой момент его могли запереть в тюрьму. Прокрутил пластинку по пятому кругу: «Могут закрыть в тюрягу… запросто могут закрыть…» Проговаривал это как Йене из Хольстебро. Хануман не знал, что делать. Бежать. Куда? Разводил руками, прохаживался по моей комнатке, щелкал божков, колокольчики, проверял рис чаще, чем обычно: убавит огонь, забросит карри, пойдет посидит, покурит, снова на кухню – убавит огонь, подсыпет какого-то порошка, опять прибавит, – так несколько раз. Выкурили джоинт. Вроде размяк, успокоился, стал готовить подливу и все остальное. Сразу же разнюхал, где что находилось, перелистал все дверцы, перебрал все ручки; шкафчики сами распахивались перед ним, приборы с готовностью сливались с его руками. Ему надо было становиться шеф-поваром при каком-нибудь отеле или крупном ресторане, а не строить из себя актера, художника, авантюриста. Шеф-повар, жена и тринадцать детей. У него был бы животик и отвислый подбородок. Да, настоящий повар! Потанцевал на кухне немного и родился настоящий рис, соус и мясо. Такой еды еще не готовили в этой халупе! Пришел кудесник. Все ожило. Ложка стала ложкой. Карри стал карри, а не щепоткой экзотической дряни. Это был не дурак-импровизатор, вроде меня, а настоящий знаток! Кухня зажила, как оркестр, издававший симфонию подлинно съедобных запахов! Это были руки дирижера. Я видел настоящего Ханумана. Человека, которого невозможно забыть или перепутать с кем-то. Меня не отпускали грибы. Слабость. Просились слезы. Такой аффект, такая сентиментальность… Свернул, закурил, взял себя в руки. Лучше не заострять внимания ни на чем, мягко скользить по поверхности… Но сил не было двигать даже глазными яблоками… Предметы держали глаза. Стены ползли за взглядом, ковер наслаивался на дверь, потолок прогибался, Хануман врастал в шкаф, сквозь окошко в комнату влезло дерево, с которого капали слезы из моих глаз прямо под нож, который вместе с луком мельчил пальцы, ветки, тропинки, дымок, замок. Ханни суетился, продолжал рассуждать, помахивая всем, что бы ни попалось в руку: вилкой, ложкой, ножом, солонкой…
– Куда бежать? Куда?
И правда: куда бежать? откуда он не бежал? Отовсюду, куда ступала его нога, отовсюду бежал.
– Два варианта, Юдж, – сказал он, выглядывая из кухни с ложкой, – я все продумал, два варианта: Швеция или Норвегия. Хотя… Norway sounds like Nowhere to me[54]. А если Швеция, то это либо Bergmans familj, либо шаг назад, под подол старой подружке. Я с ней возобновил переписку. Затеял игру в кошки-мышки на всякий случай… Она согласна меня приютить на какое-то время. Она так и написала: for a while. Но это значит снова стать экзотической статуэткой в ее коллекции. Придется отказаться от карри, потому что ее воротит от карри. У нее аллергия на чили. Отказаться от всех слабостей. От виски, чая со сливками, меда – она все это терпеть не может. Она пьет черный кофе и ликеры. Она любит шампанское. Представь, Юдж!
- Общество с ограниченной ответственностью (ООО): от регистрации до реорганизации - Виталий Семенихин - Юриспруденция
- Замок на песке. Колокол - Айрис Мердок - Проза / Русская классическая проза
- Русская жизнь-цитаты 21-31.12.2023 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 22-31.01.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Скитания - Юрий Витальевич Мамлеев - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза