Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль - Владимир Сорокин
- Дата:30.08.2024
- Категория: Проза / Контркультура
- Название: Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль
- Автор: Владимир Сорокин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
РИТА ( щурится ). Ну… фа, фа-диез… но у меня не абсолютный слух. Вот у Мамедовой Зойки – с рождения. И память – фе-но-ме-нальная! Фе-но-ме-нальная! За спиной что-нибудь сыграй – она сядет и сразу запишет. А скрипачка посредственная. Вот загадка жизни!
МИША. Я с ним сразу разговорился… и понял – солью с него. Много не будет, но пол-литра – солью! Сто процентов!
РИТА ( сползает со стула на пол, садится рядом с грелкой, берет ее вруки ). А… это… было пол-литра?
МИША. Почти… почти… ( нюхает стакан ) почти пол-литра… сто процентов…
РИТА ( вертит в руках грелку, вытягивает пробку, сует в грелку палец, потом облизывает его; повторяет это движение ). А… почему… всего пол-литра?..
МИША. Рит, ну мы же говорили с тобой… и не раз…
РИТА. Почему? Тебе… жалко слить чуточку побольше?
МИША ( со вздохом трясет головой ). Опять – двадцать пять… Ты не понимаешь?
РИТА. Почему… ты не думаешь обо мне…
МИША. Я завел его в арматурную… когда перерыв был на обед… и напоил портвейном с барбиталом… он выпил почти бутылку…
РИТА. Ты никогда… не думал обо мне… ( раскачивается, прижав грелку к лицу )… никогда…
МИША. Он заснул… быстро заснул… а я из паховой вены слил у него… но сливать больше – опасно! Как ты не понимаешь элементарных вещей? Ты человек с высшим образованием! Ты восемнадцать лет училась! Восемнадцать лет! И не можешь понять!
РИТА ( оторопело смотрит на него, потом встает, подходит с грелкой вруке, опускается на колени перед Мишей ). Мишенька… я еще хочу.
МИША. Рита… ( Морщась, трясет головой .) Рита…
РИТА. Мишенька… умоляю тебя…
МИША. Рита.
РИТА. Мишенька… я не буду больше… но… я умоляю…
МИША. Рита! Прекрати! Прекрати!
РИТА. Я очень хочу… ( плачет ) очень… очень…
МИША. Ты хочешь мучить меня?
РИТА. Умоляю! Умоляю! ( Хватает его за ноги .)
МИША. Рита, я обижусь. Я серьезно… обижусь…
РИТА. Милый! Родной! Умоляю! Умоляю!
МИША. Я… уйду сейчас. Ты этого хочешь?
РИТА. Умоляю! Ну, если я умоляю?! Если я, я, я умоляю тебя?! Умоляю тебя?!
МИША ( встает, шатаясь идет к вешалке ). Рита… я не понимаю таких вещей… Тогда вообще… не надо ничего делать… и не надо вместе делать…
РИТА ( ползет за ним ). Ну… почему мои слова… почему я… и все, все мое… ничего для тебя… совсем ничего? Совсем – пустое место? Я пустое место? Я пустое место? ( Рыдает .)
МИША ( надевает пальто на свое голое тело ). Ты знаешь… я человек принципов… я не умею лгать… и не умею… вести… так вот… я этого не умею… и не умел никогда…
РИТА ( ловит его руками за полу пальто ). Я… я для тебя – что? Ответь! Что я для тебя?! ( Рыдает .) Что я такое для тебя?! Что я? И кто я? Я… мешок… мешковина? Я мешковина? Так? Как тогда? Как у Федоровых на елке?! Я кусок ваты?! Да?! Да?
МИША. И я… никогда не пойму таких… людей… для меня есть… люди… и есть нелюди… есть… культура поведения… а такого я не пойму… никогда…
Миша берется за ручку двери, поворачивает ключ, Рита хватает его за ноги и истерично кричит, не пуская. Вдруг раздается хлопок двери в прихожей и насвистывание. Рита и Миша застывают.
РИТА ( шепотом ). Это… Иван.
МИША ( шепотом ). Почему? Почему?
ИВАН ( за дверью, в прихожей ). Ау! Ритка! Ты дома?
МИША ( шепотом ). Молчи!
РИТА ( смотрит на Мишу и неожиданно отвечает ). Да!
ИВАН. Законно! Жрать хочу – умираю! Слышь, у нас плавун прорвало! Полстанции – под водой! Гуляем до понедельника, родимая мама! Рит! У тебя хлеб остался?
РИТА. Да!
ИВАН. Живем! ( Шумно, со свистом раздевается .)
МИША ( яростным шепотом ). Ты… хочешь погубить?! Погубить?!
Рита ползет к шкафу, открывает, достает утюг, протягивает Мише .
МИША ( шепотом ). Ты с ума сошла! Ты с ума сошла!
РИТА ( шепотом ). Он русский. Он русский. Он русский.
ИВАН. Слышь, Ритка, а может, у тебя и выпить найдется?
РИТА. Да!
ИВАН. Вот что значит – интеллигенция! ( Подходит к двери Риты, стучит .) К вам можно, мадам?
РИТА. Да!
Встает с пола, кидает утюг Мише; он ловит утюг. Рита отпирает дверь, распахивает ее. На пороге стоит Иван. Голая Рита смотрит на него и пятится вглубь комнаты. Стоящий за дверью Миша поднимает утюг над головой.
Да! Да! Да!
Иван входит в комнату.– Довольно, радость моя, – со вздохом разочарования произнес Сталин.
– Странная пьеса для Симонова, правда? – закрыла журнал Надежда. – Хотя я не знаю… может, в конце там совсем другое… но тема, тема. Странно, да?
– Ничего странного, – заговорил, глядя в иллюминатор, Хрущев. – Когда писатель шесть раз получает Сталинскую премию, он волей-неволей начинает перерождаться. А тема… ну, так это же – злоба дня. После «дела врачей» все советские литераторы как с цепи посрывались: евреи и кровь, евреи и кровь. Безусловно, это две большие темы, но трактовать их так примитивно, так вульгарно…
– Дело вовсе не в шести Сталинских премиях, – потушил сигару Сталин. – У каждого писателя бывают взлеты и падения. Симонов слишком долго хорошо писал.
– Он такой некрасивый, – заговорила вяжущая Веста. – Маленький, пузатый, глаза косые, картавит. А пишет так хорошо о любви… «Я любил тебя всю, твои руки и губы отдельно». Натали Малиновская всего Симонова наизусть помнит. А что потом там, в этой пьесе? Убили они этого русского Ивана?
– Я не дочитала до конца. – Надежда взяла стакан с яблочным соком, отпила. – Все-таки Фадеев прав: тема шприца была, есть и будет главной в советской литературе. Других равнозначных ей тем пока нет.
– К сожалению, – кивнул Сталин, встал и потянулся. – А не закусить ли нам? Лететь еще часа два.
– Я не против, – потрогал свой огромный нос Хрущев.
– Папочка, а куда мы летим? – спросила Веста.
– Что бы ты хотела съесть, ангел мой? – спросил Сталин, кладя ей руку на голову.
– Тянитолкая, папочка, – подняла Веста свое красивое юное лицо.
О вылете Сталина с секретного аэродрома в неизвестном направлении Берии доложили сразу. Министра госбезопасности удивил не сам факт вылета, а перечень лиц, следующих со Сталиным.
Всякий раз, когда Берия сталкивался с чем-то необъяснимым, не укладывающимся в логику его умозаключений, он впадал в странное оцепенение, словно ужаленный невидимой змеей.
Сидя в своем небольшом лубянском кабинете, со вкусом отделанном янтарем и розовым деревом, он не отрываясь смотрел на листок с оперативным сообщением, перечитывая сухие строчки снова и снова.
– Хрущев и Сталин, – думал он вслух. – Но при чем здесь семья? Сталин и семья. Но при чем здесь Хрущев?
Погасшая папироса лежала на краю янтарной пепельницы. Янтарные часы показывали 14.10. Солнце ярко светило в пуленепробиваемые стекла кабинета.
Берия положил листок на стол и снял трубку одного из восьми янтарных телефонов:
– Абакумова и Меркулова ко мне.
Вскоре в кабинет вошли два его самых близких и самых одаренных помощника: лысоватый, стройный, улыбчивый князь Абакумов в отличном темно-синем костюме с желто-голубым галстуком, в темно-синих перчатках, сжимающих легкую трость, с неизменными дымчатыми очками в черепаховой оправе и коренастый смуглолицый атлет Меркулов в мундире генерал-полковника.
После сорокаминутного разговора Берии стало окончательно ясно, что причина столь необычного вылета Сталина заключена в чемоданчике с голубым веществом.
– Он что-то знает о нем. Больше, чем мы, – заключил Берия. – Значит, наша информация в этом деле неполная.
– Но все материалы хранятся у нас, patron. – Абакумов вставил в костяной мундштук папиросу, закурил. – В кожаной книге не было ничего сказано по поводу голубого вещества.
– Значит, ему подсказали ученые, – холодным, ничего не выражающим взглядом посмотрел на Берию Меркулов.
– С трех ночи до утра? Маловероятно. – Берия снял пенсне и стал протирать его замшевой тряпочкой. – После ужина он сразу поехал к Хрущеву. С учеными он не общался.
– Patron, есть одна возможность. В кожаной книге нет нумерации страниц. До революции она хранилась в III отделении. Возможно, что часть страниц…
– Я думал об этом. – Берия встал и заходил по кабинету. – Я уже думал об этом… Но все равно, если бы страницы попали к нему, он обратился бы к экспертам.
– Он никогда близко не общался с физиками. Только с химиками и с гуманитариями, – заметил Меркулов. – В среде химиков для МГБ нет темных мест. С физиками сложнее. Они не так актуальны для страны, поэтому мы в меньшей степени осведомлены.
– Физики, как и другие ученые, не живут изолированно. Они обмениваются идеями. Вспомните историю атомной бомбы: ее собрали и впервые применили немцы, а придумали итальянцы. Я не верю, что наши физики ничего не знают об этом голубом веществе.
- Обыск - Кир Булычев - Научная Фантастика
- Ордер на убийство - Роберт Шекли - Научная Фантастика
- День опричника - Владимир Сорокин - Современная проза
- Кремль 2222. Тобольск - Константин Кривчиков - Боевая фантастика
- Юбилей - Владимир Сорокин - Русская классическая проза