Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль - Владимир Сорокин
- Дата:30.08.2024
- Категория: Проза / Контркультура
- Название: Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль
- Автор: Владимир Сорокин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О… как часто я думаю о тебе… – бормотал Сталин. – Как много места занял ты в моей беспредельной жизни…
– Masculinum… – Губы графа коснулись бордовой головки.
Сталин вскрикнул и схватил руками голову Хрущева. Губы графа сначала нежно, затем все плотоядней стали играть с головкой вождя.
– Спираль… спираль… – стонал Сталин, впиваясь пальцами в длинные серебристые волосы графа.
Сильный язык Хрущева стал совершать по сталинской головке спиралевидные движения.
– Знаешь… милый… нет… sacre… я… но нет… кончик! кончик! кончик! – бился на пуховых подушках Сталин.
Язык графа осторожно коснулся кончика головки и стал раздвигать мочеточный канал.
– Но… нет… не давай! Не давай мне! – закатывал глаза Сталин.
Хрущев сильно сжал подобравшиеся яйца вождя.
– Чтобы не хлынуло… ооо… прикажи! Прикажи мне по-старому! Но нежно! Только нежно!
– Дай мне попочку, сладкий мальчик мой, – мягко приказал Хрущев, цепко держа Сталина за яйца.
Всхлипывая, Сталин перевернулся на живот:
– Мальчик боится… поцелуй спинку…
– Поцелуем мальчика в спинку… – Хрущев сдвинул сорочку со сталинских плеч и стал покрывать их медленными поцелуями.
Сталин стонал в подушку.
Хрущев поцеловал его взасос между лопаток, дотянулся губами до уха, прошептал:
– Чего боится мальчик?
– Толстого червяка… – всхлипывал Сталин.
– Где живет толстый червяк?
– У дяди в штанах.
– Что хочет червяк?
– Ворваться.
– Куда?
– Мальчику в попку.
Хрущев расстегнул свои брюки, достал длинный неровный член с бугристой головкой, на блестящей коже которой был вытатуирован пентакль. Граф плюнул себе в ладонь, смазал плевком анус Сталина и, навалившись сзади, мягкими толчками стал вводить свой член в вождя.
– Ты уже… дядя… нет… по-нежному! по-нежному! – забормотал Сталин.
– Сладкий мой оловянный солдатик… – шептал Хрущев ему в ухо.
– Зачем… мучения… ооо… зачем людям это… – кусал губы Сталин.
– Чтобы забывать… чтобы все забывать, мальчик мой…
Член графа целиком вошел в анус Сталина. Сжимая левой рукой яйца вождя, граф взял правой рукой его за член и стал не быстро мастурбировать.
– Ты… это… ты… – замычал Сталин. – Что дядя делает с мальчиком?
– Дядя ебёт мальчика в попку, – жарко шептал Хрущев.
– Как? Как? Как?
– Сладко…
– По приказу? Ведь по приказу же… по четкому…
– По четкому приказу.
– Дядя приказал? – всхлипывал Сталин.
– Приказал. Четко приказал…
– И еще прикажет?
– И еще прикажет… сотни миллионов раз прикажет дядя мальчику…
– Что? Что? Что?
– Прикажет… но не сразу…
– Как? Как? Как?
– Постепенно… постепенно… постепенно…
– Но… но… мальчик уже… мальчик уже…
– Что, мальчик?
– Мальчик готов… он уже… уже…
– Будет приказ… будет приказ…
– Мальчик уже… мальчик уже… подноси! Подноси, вредитель!
Обнимая сзади Сталина, Хрущев перевалился с ним на бок на край кровати.
– Аджуба! – срывающимся голосом позвал граф.
Появился Аджуба с золотым потиром, украшенным шестью крупными сапфирами. Опустившись на колени возле кровати, он подставил потир под багровый член Сталина.
– Приказ мальчику: кончай! – прорычал Хрущев.
Они кончили одновременно, с криками и стонами. Аджуба ловил потиром густые порции сталинской спермы.
– Не поехал! Не поехал! – закричал Сталин высоким голосом.
– Да! Да! Да! – рычал граф, дергаясь всем телом и вгоняя член в трепещущий зад Сталина.
Когда агония оргазма спала, любовники замерли в полуобмороке.
Аджуба продолжал держать потир, внимательно наблюдая за вянущим, роняющим последние мутные капли членом Сталина.
– Вечное возвращение… симбиоз… – пробормотал Сталин и засмеялся.
– Я люблю тебя, – устало прохрипел Хрущев в напомаженные волосы вождя.
Сталин взял его руку, поднес к губам и поцеловал. Хрущев стал осторожно вынимать свой член из ануса вождя.
– Останься, прошу тебя. – Сталин целовал его костистые пальцы со слишком выпуклыми ногтями. – Твоя сперма горячая. Как лава. Ее невероятно приятно чувствовать внутри себя…
Хрущев замер.
Аджуба поймал краем потира последнюю, самую тягучую каплю, поставил потир на заваленную книгами тумбочку и вышел.
– Ты много читаешь? – взгляд Сталина упал на книги.
– А что еще делать затворнику?
– Я забыл, что такое книга.
– Вождю простительно.
– Есть интересные писатели?
– Есть. Но нет интересных книг.
– В каком смысле?
– Понимаешь… что-то происходит с русской литературой. А что – я пока не могу понять.
– Она гниет?
– Наверно.
– Ну так, мы все гнием. Как только человек перестает расти, он начинает гнить.
– Книга не человек.
– Ты хочешь сказать, что книги не гниют?
– Ты софист, Иосиф! – засмеялся Хрущев, и его уменьшившийся член вывалился из ануса Сталина.
– Что это… «Один день Ивана Денисовича»? – прочел Сталин название рукописи, лежащей на полу возле кровати.
– Денисовича, – поправил его Хрущев, в изнеможении переворачиваясь на спину. – Это повесть одного странного типа. Принес мне ее. Пешком шел в Архангельское из крымских лагерей принудительной любви.
– Из LOVEЛАГА?
– Да. Сказал, что в дороге сносил четыре пары сапог. Я сразу усомнился.
– Он сидел там? – Сталин взял с золотого блюда гроздь винограда, оторвал виноградину, вложил в губы Хрущева.
– Да. Кажется, лет семь. Потом в ссылке был, в Коктебеле. Ну, и написал повесть. О быте в LOVEЛАГЕ.
– Я слышал, сейчас многие бросились писать на эту тему. Злоба дня. Интересная повесть?
– Странная… Написано будто бы живо и достоверно, но… в ней что-то изначально фальшивое.
– Расскажи, – Сталин с удовольствием ел виноград.
– Да что, собственно, рассказывать, – зевнул Хрущев. – Иван Леопольдович Денисович, махровый одесский жид, был приговорен ОСО к десяти годам LOVEЛАГА за сексуальные перверсии третьей степени. Работал аккомпаниатором в Одесской филармонии. Заманивал к себе домой школьниц старших классов, поил ликером со снотворным. Когда засыпали – сношал во все отверстия, набивал вагину собственным дерьмом, зашивал золотой ниткой. Потом одевал в подвенечное платье, отвозил в Луна-парк, сажал с собой на карусель и катался до тех пор, пока школьница не просыпалась. Больше всего ему нравилось ее выражение лица в момент пробуждения. Ну, и в повести описан один день его лагерной жизни. Как он сношает и как его.
– И что в ней фальшивого, mon cher? – Сталин принялся кормить Хрущева.
– Во-первых – на сто страниц ни одного итальянского слова. О французском языке вообще речи не идет. Английские фразы встречаются, но крайне редко. Выходит, что все зеки говорят по-русски? Что за аррогантность?
– Это странно, – рассматривал его лицо Сталин.
– Во-вторых, там описаны какие-то невинные детские сношения. Нет ни ебли в печень, ни говноебания, ни подкожной ебли. А классическая лагерная ебля старика через катетер?
– Об этом знает даже моя Веста.
– В-третьих, кухня. Этот Денисович брюзжит, что его тошнит от супа из спаржи и кур по-венгерски, которыми их кормят чуть ли не каждый день. Их бригадир (у них там принудительное шитье бисером и вязание кружев) страдает изжогой и отдает порцию «прогорклых, пережаренных напрожёг до нестерпимой изжоги и тошнотной горчины» трюфелей другому заключенному, а тот «радостно склоняется над ней». Вино у них якобы только крымское, французским не пахнет. Кокаин в кокскафе разбавлен сахаром.
– Бред сивой кобылы. В LOVEЛАГ идет первосортный колумбийский кокаин, качество контролирует МГБ, все бармены в кокскафе – офицеры госбезопасности, им в голову не придет разбавлять продукт…
– В общем, какие-то подозрительные лагеря… да и тип этот мне сразу не понравился. Хитрый. А русский писатель не должен быть хитрым. Грубым, наглым, злым – пожалуйста. Только не хитрым… У меня истопником служит Варлам. Он полжизни отбухал в крымском LOVEЛАГЕ. Колоритный персонаж. У него раздвоенный фаллос для ебли в ноздри. Руки согнуты по форме человеческих голов. Он поимел в ноздри десятки тысяч людей. Я ему дал прочесть. Так он мне сразу сказал: «Я в таких лагерях не сидел». Ну а в-четвертых…
– А в-четвертых, я люблю тебя. – Сталин поцеловал его в жующие губы.
Хрущев ответил долгим поцелуем. Затем бодро встал, взял потир и осушил одним духом.
– Mon cher ami, сейчас я покажу тебе одну вещь, – проговорил Сталин, глядя на свой чемоданчик, стоящий у двери спальной. – Очень важную. Ее мы ждем с тобой уже 16 лет.
Хрущев замер с потиром в руке и медленно повернулся к Сталину.Иосиф бежал по утренней Москве.
Мартовское солнце встало и не по-весеннему ярко освещало столицу советской империи. Серебристые дирижабли с портретами членов Политбюро висели в безоблачном небе. По оттаявшим улицам спешили машины и пешеходы. Капель струилась с переливающихся на солнце сосулек. Сизые, словно облитые воском голуби ворковали на теплой жести крыш, взъерошенные воробьи неряшливо чирикали в грязи дворов. Лязгали и звонили трамваи. Зазывно кричали уличные торговцы.
- Обыск - Кир Булычев - Научная Фантастика
- Ордер на убийство - Роберт Шекли - Научная Фантастика
- День опричника - Владимир Сорокин - Современная проза
- Кремль 2222. Тобольск - Константин Кривчиков - Боевая фантастика
- Юбилей - Владимир Сорокин - Русская классическая проза