Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Контркультура
- Название: Горм, сын Хёрдакнута
- Автор: Петр Воробьев
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как зачем, от мух отмахиваться?
Молодец справа, коротко стриженный, в коже, как Вегард, и ростом чуть поменьше, рассмеялся:
– Темнота танская, хвост слону нужен перво-наперво, чтобы слон не заканчивался внезапно!
Средний ремесленник с оленями присоединился к веселью. Предположительно жрец в длинной тунике мерзостного буро-синего цвета, что шел слева, оставался мрачнее тучи. Заметив молодого хромца, вся троица обступила тележку, правый варвар сразу протянул руки к вонючему мешку, вожак глянул на Плагго, потом на возницу:
– Вегард, представь гостя?
Мистагог движением руки остановил кузнеца, опустил ноги на каменные плиты, распрямил спину, и сбросил серый плащ с клобуком из грубой шерсти, жалея, что недавняя немощь лишила его движения должной уверенности. Блеснуло белое и золотое шитье по лазоревому шелку. От этого мига зависело многое.
– Я Плагго, пресбеус багряной гегемонии, слуга и советник Тиры анассы, пришел сдаться на милость Горма ярла, чтобы разделить участь моей госпожи. Отведите меня к вашему владыке!
– Плагго грамотник! – воскликнул русоволосый.
Он поклонился и неожиданно продолжил на языке Лимен Мойридио, просто, но грамматически правильно:
– В добрый час, мистагог! Тира волновалась. Я Горм.
Глава 73
Снизу, из пиршественного покоя, в палату приглушенно доносился перебор струн. Густой голос завел:
– «Как во граде во славном во НаволокеДа у самого моря да студеногоНа берегу стоят палаты белокаменны,В них сидит могучий воевода Лют,Сидит-думает думу кручинную.Оттого-то его думушка невесела,Оттого чело гордое нахмурено,Что нет вести удалому ушкуйнику —Жив-здоров ли молодой Беркут Лютович.»
Последовал подобающе щемящий гусельный звон.
– Кхм, «чело гордое» или просто «чело его?»
Звуки притихли. Лют удовлетворенно хрюкнул.
– Признавайся, воевода – сколько заплатил Сотко Сытиничу? – съехидничал Былята.
– Нисколько!
Воевода говорил чистую правду. Накануне поздним вечером, он повстречал купца-гусляра, только что вернувшегося из Роскильды, и в глухом переулке один на один убедил его сложить былину к свадебному пиру Беркута и Смеяны, ухитрившись ни разу не попасть ни по лицу, ни по пальцам.
– Где мы там были…
Поправив на носу очки, Былята прочитал вслух:
– «В коническом…» Не в обиду, Звана свет Починковна, но ты это не на венедский перевела. «В коническом же сосуде находились остатки жидкости, мутным видом и резким запахом напоминавшей варварскую брагу.» Мы в это еще пять раз можем вникать, все одно больше ничего не поймем. Червленые книжники уже думали да гадали…
– Сдается мне, Плагго-ведатель не потому не постиг, что диковина творит, что мало думал, а потому, что мало делал, – рассудил кузнечный староста.
– Точно! – согласился жрец. – Давайте попробуем, что выйдет, если в эту бадью с раструбом… конический сосуд, псица… Тёха, сгоняй к Полеле за брагой! Целую кадушку возьми!
– Кому Тёха, кому и Тихомысл, – пробурчал мальчишка в учении и побрел к лестнице.
– Может, огонь пока развесть? – предложил Хомун, второй ученик.
– Нет, а почему? – озадачил его Святогор.
Ученик смутился.
– Говори ты, Лисеня! Вижу, вижу, невтерпеж тебе.
– В горячую посуду холодное лить – лопнет! – Лисеня, гордо подбоченясь, посмотрела на Хомуна.
Ушкуй одобрительно кивнул.
– Тёха! – рявкнул вдогон первому ученику Лют. – И меда нам!
В отличие от остальных участников разговора, обступивших червленую диковину, привезенную Боривоем и Беркутом, воевода уютно устроился в кресле у печки, скинув унты и положив ноги в полосатых копытцах[169] (левое серое с красным, правое темно-синее с грязно-желтым) на скамеечку. Обратившись к вестнице, он поделился:
– Все не поверю, что южный ведун нам без подвоха эту невидаль подсунул. Сколько, говоришь, сотен лет ее прятали?
– Тысяч, не сотен, – поправила Звана. – С зимы великанов точно. Только не прятали, грамотники-то червленые ее использовали по назначению до совсем недавней поры, пока тайну не потеряли. Плагго верно рассудил, что южная твердыня падет, и переслал устройство нам, чтоб и вежество не сгинуло, и Йормунреку не досталось. С последним своим голубем мне весточку послал: «Используйте, как можете, темному ратоводцу на погибель.»
– А ты ему слово переправить можешь? – сочувственно справилась Птаха.
Звана отрицательно покачала головой:
– Два голубя осталось, но что теперь в сизых проку? Они не к Плагго, а обратно на голубятню полетят. А где нынче Плагго…
Вестница приумолкла.
– Может, можно все-таки их применить? – Лют слегка отодвинулся от печки, поскольку от его ступней стал идти сомнительного запаха пар. – Рассказывали, Прекраса из Плёса птицам к ногам горящую паклю привязала и Коростень-город сожгла.[170]
– Ну, если ты, батюшка, найдешь паклю, что три тысячи поприщ гореть будет… – начал Былята.
– От силы две с половиной, как птице-то лететь, – перебил Лют.
– Копытца свои к ним привяжи, воевода, – предложил жрец. – Где сядут, мор начнется, где воды попьют, рыба кверху брюхами всплывет.
– Будет, Былята, озверел ты, что ль? За что горемыкам еще воеводины ноги нюхать? От червленого града, чай, и так одни голые стены остались, а какую малость сам Ерманарек не свез да не порушил, то отребье фафыжное сволокло, – Святогор невольно перестал улыбаться и сжал кулачищи. – Скажи, вестница, нет слова, что Борко Ерманареку служит?
– Нет, – отрезала Звана. – Орибор и иже с ним – наши дураки, природные, густопсовые. Таких ни купить, ни продать, да и кто б, если сам в своем уме, за них серебро предложил? Есть зато слово, что сталось с теми жрецами, что татям да гулящим на юге головы мутили.
Лицо жрицы осветило что-то, что, не будь она так высока духом и чужда суеты, можно было бы принять за злорадство. Заскрипели ступени. Кому Тёха, кому Тихомысл тащил на коромысле деревянное ведро и здоровенный кувшин на ручке из конопляной плетенки, соединявшей два глиняных уха.
– Полеля сказала, копейка за брагу, пять за мед, учитель.
– Яросвете защити, во что он наступил, – Лисеня двумя пальцами защемила нос.
– Стой, где стоишь, – Ушкуй избавил отрока от ноши, одной рукой перехватив коромысло. – Во двор, сапоги хорошенько обмой!
– Вернешься, лестницу за собой вымой, – добавил Святогор.
Насупленный и смрадный, отрок вновь удалился.
Землепроходец поставил кувшин на один из столов и, подойдя к диковине, поднял ведро. Хомун подставил жестяную воронку к закрывавшейся на диковинную крышку с резьбой дырке вверху «конического сосуда.» Брага забулькала, переливаясь вовнутрь.
– Всю не лей, хватит. Хомун, теперь разводи огонь, – повелел кузнечный староста. – Былята, Звана – в склянке со змеевиком, говорите, вода была?
– Да, – ответил жрец.
– Лисенька, принеси кадушку из холодных сеней, – обратился Святогор к отроковице.
– На ней с ночи лед намерз, – сообщила та.
– Затем и прошу. Соображение имею – печь кипятит, может, трубка холодит? Пока брага греется, Звана свет Починковна, про что ты там, пока Тихомысл Чурилович нас не одарил дивным вонием? Не про Фьольнировых ли присных?
– Кеттиль и Омунд их звали. Дроттары. Сперва посланы Фьольниром на юг, в червленую державу, прельстивыми словами про Одина тамошних потатчиков мутить. Домутились до бунта, потом пропали. Через полгода в Бирке объявились, лошадей купили, на север подались, в квены, и как канули. Потом в Бирку письмо пришло. Не на бересте писалом писано, не по бумаге пером ведено, а на лошадиной шкуре горячим железом выжжено: «Йормунреку конунгу.»
Звана многозначительно замолчала. В тишине, послышалось шипение из диковины посередине палаты, в маленькую печечку внизу которой Хомун усердно подкладывал щепки.
– Не томи, вестница! Что в письме? – не выдержал Лют.
Внимательно слушая Звану, Лисеня наполняла стеклянное вместилище водой с кусочками льда из маленькой кадушки.
– Мол, пришли, конунг, в Квенмарк еще проповедников, да тоже на кобылах. Эти два, и лошади их, уж очень нам понравились, только не всем даже на попроб достало. И подписано – Рифвадер, Дункер, Бойден, и Большой Кривой.
– На попроб? – переспросила Птаха.
– Нешто их квены съели? – удивился Былята.
– Квены? Сноргов – навряд, – возразил Лют. – Лошадей, тех запросто. Только имена вестница назвала, ну ни в варенье, ни в ополченье не квенские.
– И то, воевода, – улыбка Званы была исполнена тихого смирения, разве что самую чуточку тронутого злорадством. – Лешачиные имена. Рифвадер, по сказам, всем лешим голова.
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Слова на карте[Географические названия и их смысл] - Айзек Азимов - Научпоп
- Типа смотри короче - Андрей Жвалевский - Современная проза
- Довольно тайн, довольно лжи! - Патрисия Кори - Эзотерика
- Кайкки лоппи - Александр Бруссуев - Прочие приключения