Пелэм, или приключения джентльмена - Эдвард Бульвер-Литтон
- Дата:19.06.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Пелэм, или приключения джентльмена
- Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Друг мой, — сказал я, — не хочу оскорблять твоей скромности или выражать сомнения в целесообразности твоих занятий. Но разве тебе самому не приходило в голову, что именно теперь, пока ты еще молод и ум твой в полной силе, было бы и для тебя самого и для твоих ближних гораздо лучше, если бы ты применил свои способности и прилежание к чему-либо более возвышенному и полезному, чем, например, тот труд, с которым ты разрешил мне ознакомиться у себя в кабинете? И еще одно: для человека, старающегося усовершенствовать свой дух, важно прежде всего укрепить телесные силы; не разумнее ли было бы умерить на время твое увлечение книгами, подышать свежим воздухом — несколько выпрямить лук, ослабив тетиву, и поделиться с людьми — письменно или в беседах — плодами твоих многолетних усердных трудов? Переезжай если не в город, то хотя бы поближе к городу. При достаточно разумном использовании того, что ты получаешь от прихода, для тебя это не представит затруднений. Оставь свои книги на полках, паству передай своему помощнику и… — Но ты покачиваешь головой, ты недоволен моими словами?
— Нет, благородный мой и добрый советчик, но — как посажен росток, так должно и вырасти дерево. И мне были свойственны честолюбивые устремления, которые при всей их греховной суетности первыми страстно вливаются в прихотливый и шаткий сосуд души человеческой и последними вытекают из его разбитых осколков. Но мое честолюбие сбрело свою цель и достигло ее в возрасте, когда у других оно — чувство еще неясное и неопределившееся. И в настоящее время оно больше питается воспоминаниями о прошлом, чем устремляется вперед, на морские просторы неизведанного и нового. А что до моих занятий, — то как ты, в свое время жадно пивший из того же древнего Кастальского источника,[758] — как ты можешь теперь хотеть, чтобы я им изменил? Ведь древние — моя пища, моя поддержка, мое утешение в горестях, и они же мне сочувствуют и укрепляют в часы радости. Отнять их — значит лишить меня дуновения тех ветров, которые направляют и очищают от всякой гнили и плесени тихое и незаметное течение моей жизни. К тому же, милый Пелэм, вряд ли от твоей наблюдательности ускользнуло, что нынешнее мое состояние не позволяет мне надеяться на то, что я еще долго проживу. Оставшиеся мне дни должны быть прожиты мною так же, как уже истекшие. И каковы бы ни были телесные мои немощи, а также мелкие неприятности, которые, как я склонен думать, выпадают даже на долю самых удачливых из тех, кто связал себя с неустойчивым и переменчивым созданием, именуемым женщиной, — особенно же в узах Гименея, — каковы бы они ни были, повторяю — мне дано обрести убежище и помощь в золотом сиянии мечтательного духа Платона и в мудрых назиданиях менее одаренного воображением Сенеки. Когда же о моем скором растворении в небытии напоминают мне признаки, проявляющиеся большей частью около полуночи, я нахожу не малую и не постыдную радость в надежде, что, может быть, там, на Островах Блаженных,[759] о которых смутно грезили древние, но которые открыты моему внутреннему взору — ясные, ничем не затуманенные, не затененные сомнениями и неуверенностью, — я встречусь с блистающими душами тех, с кем мы сейчас так несовершенно общаемся. И, может быть, из уст самого Гомера прольется на меня все великолепие подлинной поэзии, а слова самого Архимеда[760] преподадут мне точное исчисление истины!
Клаттербак умолк. Сияние восторга разлилось по опущенным его векам, по всему его истощенному лицу. Мальчик, сидевший в стороне и молчавший, пока мы беседовали, опустил на стол голову, и слышно было, как он плачет. Я же, глубоко потрясенный, встал и принялся на прощание расточать человеку, которому все это было совершенно не нужно, пожелания и благословения сына мирской суеты, поглощенного ею, но все же не окончательно очерствевшего. Мы расстались, чтобы уже не встретиться в этом мире. Факел под спудом погас: завтра исполнится шесть недель с того дня, как благородный ученый испустил последний вздох!
ГЛАВА LXIV
Это всего лишь убийство.
Лилло.[761] «Роковое любопытство».
В грустном и задумчивом настроении уехал я из приходского дома, осыпая страстными, бесчисленными проклятиями систему образования, столь непригодную для большинства и столь вредную для некоторых. Жалкий самообман (думал я), приводящий лишь к потере здоровья и извращению умственных способностей, в погоне за знаниями, совершенно бесполезными обществу и губительно отзывающимися на том, кто ими овладел: к гражданской деятельности он оказывается неподготовленным, а в частной жизни совершенно никчемным, так что чужие люди над ним потешаются, жена превращает его в свою жертву, а слуги обманывают.
Погруженный в эти размышления, я быстро ехал вперед, пока снова не очутился на поросшей вереском равнине.
Я стал тревожно оглядываться, ища столь приметный экипаж леди Честер, но тщетно: публики было уже немного, почти все зрители из высших классов отбыли, а простой народ, отдельными группами, с криком и шумом расходился в разные стороны, и пронзительные голоса бродячих торговцев картами и программами в конце концов, замерли. Я проехал по всей скаковой площадке в надежде наткнуться на какого-либо отставшего члена нашей компании. Увы! Никого не было; и хотя предстоящий мне одинокий путь был мало приятен и даже тягостен, я повернул от места скачек по направлению к дому.
Наступил уже вечер, но в холодном сером небе плыла луна, и я готов был сложить ей сонет в благодарность за освещение, которое, на мой взгляд, пришлось как нельзя более кстати, — ведь мне предстояло проезжать по местам очень мрачным и искать верного направления у многочисленных перекрестков, прежде чем я достигну вожделенной гавани — Честер-парка. Когда я свернул с большой дороги, ветер, до того момента пронизывающе-резкий, внезапно стих и я, оглянувшись, увидел темную тучу, которая постепенно догоняла меня. Вообще такая вещь, как ливень, меня мало смущает. Но когда нас уже постигла одна неприятность, мы склонны бываем преувеличивать последствия грозящей нам новой беды, и потому, хмуро и раздраженно поглядывая на своего мрачного преследователя, я пустил лошадь рысью, более соответствовавшей моим, чем ее желаниям. Действительно, она не отнеслась безразлично к тому, что в конюшне приходского дома не нашлось зерна, и в доказательство не проявляла ни малейшей резвости; кроме того, всякий раз, когда шаг ее замедлялся, а поводья, которых я вовремя не натянул, болтались у нее на шее, она старалась задержаться и пощипать сочную траву, росшую по обочинам дороги. Так проехал я около трех миль и вдруг услышал за собою цоканье копыт. Лошадь моя трусила так вяло, что догнать меня было нетрудно. Когда же, поравнявшись со мною, неизвестный всадник осадил своего коня повернулся к нему, передо мною оказался сэр Джон Тиррел.
— Ну-с, — сказал он, — вот это приятная встреча. А то я уже побаивался, что в этот холодный вечер мне придется ехать в полном одиночестве.
— Мне представлялось, что вы должны были давно добраться до Честер-парка, — заметил я. — Разве вы не уехали со скачек вместе со всей нашей компанией?
— Нет, — ответил Тиррел. — У меня в Ньюмаркете было одно дело с неким мошенником по имени Доусон. Он проиграл мне пари на значительную сумму и предложил после скачек поехать вместе с ним в город, где он со мною рассчитается. Он сказал, что живет у дороги, ведущей в Честер-парк, и покажет мне, как проехать самую трудную часть пути, вызвавшись даже сопровождать меня, поэтому я не очень жалел, что не присоединился к Честеру и eгo компании: вы сами знаете, Пелэм, что раз в одну сторону вас влечет удовольствие, а в другую перспектива получить деньги, первое никогда не перевесит. Ну вот, возвращаюсь к моему мошеннику — можете себе представить, что когда мы приехали в Ньюмаркет, он оставил меня в гостинице, а сам отправился, по его словам, за деньгами. После того как я больше часа просидел в холодной комнате с дымящим камином, а он так и не появился, пришлось мне отправиться в город, где я и обнаружил мистера Доусона, — он спокойно сидел в игорном притоне с этим негодяем Торнтоном; я даже и не подозревал, что они знакомы. По-видимому, он рассчитывал, что случайный выигрыш даст ему возможность со мной рассчитаться! Вы легко можете себе представить, как я рассердился и как мой гнев еще усилился, когда он встал из-за стола, подошел ко мне, выразил свое сожаление, проклиная неудачу, и сообщил, что сможет заплатить деньги не раньше, чем через три месяца. Вы сами понимаете, что не мог я возвращаться с такой подозрительной личностью — он еще обобрал бы меня по дороге, — поэтому я пошел обратно в гостиницу, пообедал, велел оседлать свою лошадь, отправился в путь — en cavalier seul,[762] спрашивая дорогу у каждого прохожего, мимо которого проезжал, и вот после бесчисленных плутаний — я здесь!
- Улыбка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 6 - Вальтер Скотт - Историческая проза
- Призрак - Эдвард Бульвер-Литтон - Ужасы и Мистика
- Грядущая раса - Эдвард Бульвер-Литтон - Социально-психологическая
- И грянул гром… (Том 4-й дополнительный) - Вашингтон Ирвинг - Научная Фантастика