Рождественские рассказы русских писателей - Татьяна Стрыгина
- Дата:10.08.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Рождественские рассказы русских писателей
- Автор: Татьяна Стрыгина
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Аудиокнига "Рождественские рассказы русских писателей" от Татьяны Стрыгиной
🎄 Погрузитесь в атмосферу праздника с аудиокнигой "Рождественские рассказы русских писателей" от Татьяны Стрыгиной. Вас ждут увлекательные истории, наполненные волшебством и теплом праздника.
Главные герои книги - обычные люди, которые встречают Рождество в разных жизненных ситуациях. Они переживают радость встречи с близкими, испытывают чувство утраты или находят новое смысл жизни. Каждый рассказ - это отдельная история, которая тронет ваше сердце.
📚 Татьяна Стрыгина - талантливый российский писатель, чьи произведения покоряют читателей своей глубиной и искренностью. Ее книги всегда наполнены чувствами и эмоциями, которые близки каждому из нас.
На сайте knigi-online.info вы можете бесплатно и без регистрации слушать аудиокниги на русском языке. Здесь собраны лучшие произведения разных жанров, которые подарят вам море удовольствия и незабываемых впечатлений.
Не упустите возможность окунуться в мир литературы и провести время с пользой. Сделайте Рождество еще более волшебным, прослушав "Рождественские рассказы русских писателей" в исполнении Татьяны Стрыгиной.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обиходчивый Макс поспешил прервать нарастающую схватку: а он, Макс, под руководством Льва, уже по складам читает по-русски Пушкина. А почему Райнгольд взял торт без крема? А где был Лев в тот рождественский вечер?
Райнгольд прихватил и крем. Лев припомнил, что был он тогда на наревском плацдарме, у Рожан, в своем блиндаже.
И как эти пять немцев вспоминали сегодня свою растоптанную и разорванную Германию, окрашивая ее лучшими красками души, так и у Рубина вдруг разживились воспоминания сперва о наревском плацдарме, потом о мокрых лесах возле Ильменя.
Разноцветные лампочки отражались в согретых человеческих глазах.
О новостях спросили Рубина и сегодня. Но сделать обзор за декабрь ему было стеснительно. Ведь он не мог себе позволить быть беспартийным информатором, отказаться от надежды перевоспитать этих людей. И не мог он уверить их, что в сложный наш век истина социализма пробивается порою кружным искаженным путем. А поэтому следовало отбирать для них, как и для Истории (как бессознательно отбирал он и для себя) – только те из происходящих событий, которые подтверждали предсказанную столбовую дорогу, и пренебрегать теми, которые заворачивали как бы не в болото.
Но именно в декабре, кроме советско-китайских переговоров, и то затянувшихся, ну и кроме семидесятилетия Хозяина, ничего положительного как-то не произошло. А рассказывать немцам о процессе Трайчо Костова, где так грубо полиняла вся судебная инсценировка, где корреспондентам с опозданием предъявили фальшивое раскаяние, будто бы написанное Костовым в камере смертников, – было и стыдно и не служило воспитательным целям.
Поэтому Рубин сегодня больше остановился на всемирно-исторической победе китайских коммунистов.
Благожелательный Макс слушал Рубина и поддерживал кивками. Его глаза смотрели невинно. Он был привязан к Рубину, но со времени блокады Берлина что-то стал ему не очень верить и (Рубин не знал), рискуя головой, у себя в лаборатории дециметровых волн стал временами собирать, слушать и опять разбирать миниатюрный приемник, ничуть не похожий на приемник. И он уже слышал из Кёльна и по-немецки от Би-би-си не только о Костове, как тот опроверг на суде вымученные следствием самообвинения, но и о сплочении атлантических стран и о расцвете Западной Германии. Всё это, конечно, он передал остальным немцам, и жили они одной надеждой, что Аденауэр вызволит их отсюда.
А Рубину они – кивали.
Впрочем, Рубину давно пора была идти – ведь его не отпускали с сегодняшней вечерней работы. Рубин похвалил торт (слесарь Хильдемут полыценно поклонился), попросил у общества извинения. Гостя несколько позадержали, благодарили за компанию, и он благодарил. Дальше настраивались немцы вполголоса попеть песни рождественской ночи.
Как был, держа в руках монголо-финский словарь и томик Хемингуэя на английском, Рубин вышел в коридор.
Коридор – широкий, с некрашеным разволокнившимся деревянным полом, без окон, день и ночь с электричеством – был тот самый, где Рубин с другими любителями новостей час назад, в оживленный ужинный перерыв, интервьюировал новых зэков, приехавших из лагерей. В коридор этот выходила одна дверь с внутренней тюремной лестницы и несколько дверей комнат-камер. Комнат, потому что на дверях не было запоров, но и камер, потому что в полотнах дверей были прорезаны глазки – застекленные окошечки. Эти глазки никогда не пригожались здешним надзирателям, но заимствованы были из настоящих тюрем по уставу, по одному тому, что в бумагах шарашка именовалась «спецтюрь-мой № 1 МГБ».
Через такой глазок сейчас виден был в одной из комнат подобный же рождественский вечер землячества латышей, тоже отпросившихся.
Остальные зэки были на работе, и Рубин опасался, чтоб его на выходе не задержали и не потащили к оперу писать объяснение.
1955–1958
Николай Агафонов (р.1955)
Молитва алтарника
Святочный рассказ
В Рождественский сочельник после чтения Царских часов протодиакон сетовал:
– Что за наваждение в этом году? Ни снежинки. Как подумаю, завтра Рождество, а снега нет – никакого праздничного настроения.
– Правда твоя, – поддакивал ему настоятель собора, – в космос летают, вот небо и издырявили, вся погода перемешалась. Толи зима, то ли еще чего, не поймешь.
Алтарник Валерка, внимательно слушавший этот разговор, робко вставил:
– А вы бы, отцы честные, помолились, чтобы Господь дал нам снежку немножко.
Настоятель и протодиакон с недоумением воззрились на всегда тихого и безмолвного Валерия: с чего это он осмелел? Тот сразу и заробел:
– Простите, отцы, это я так просто подумал, – и быстро юркнул в пономарку.
Настоятель повертел ему вслед пальцем у виска. А протодиакон хохотнул:
– Ну, Валерка, чудак, думает, что на небесах, как дом быта: пришел, заказал и получил, что тебе надо.
После ухода домой настоятеля и протодиакона Валерка, выйдя из алтаря, направился к иконе Божией Матери Скоропослушница. С самого раннего детства, сколько он себя помнит, его бабушка всегда стояла здесь и ухаживала за этой иконой во время службы. Протирала ее, чистила подсвечник, стоящий перед ней. Валерка всегда был с бабушкой рядом: она внука одного дома не оставляла, идет на службу – и его за собой тащит. Валерка рано лишился родителей, и поэтому его воспитывала бабушка. Отец Валерки был законченный алкоголик, избивал частенько свою жену. Бил ее, даже когда она была беременна Валеркой. Вот и родился он недоношенный, с явными признаками умственного расстройства. В очередном пьяном угаре Валеркин папа ударил его мать о радиатор головой так сильно, что она отдала Богу душу. Из тюрьмы отец уже не вернулся. Так и остался Валерка на руках у бабушки.
Кое-как он окончил восемь классов в спецшколе для умственно отсталых, но главной школой для него были бабушкины молитвы и соборные службы. Бабушка умерла, когда ему исполнилось девятнадцать лет. Настоятель пожалел его – куда он такой, убогий? – и разрешил жить при храме в сторожке, а чтобы хлеб даром не ел, ввел в алтарь подавать кадило. За тихий и боязливый нрав протодиакон дал ему прозвище Трепетная Лань. Так его и называли, посмеиваясь частенько над наивными чудачествами и бестолковостью. Правда, что касается богослужения, бестолковым его назвать было никак нельзя. Что и за чем следует, он знал наизусть лучше некоторых клириков. Протодиакон не раз удивлялся: «Валерка наш – блаженный, в жизни ничего не смыслит, а в уставе прямо дока какой!»
Подойдя к иконе Скоропослушница, Валерий затеплил свечу и установил ее на подсвечник. Служба уже закончилась, и огромный собор был пуст, только две уборщицы намывали полы к вечерней службе. Валерка, встав на колени перед иконой, опасливо оглянулся на них.
Одна из уборщиц, увидев, как он ставит свечу, с раздражением сказала другой:
– Нюрка, ты посмотри только, опять этот ненормальный подсвечник нам воском зальет, а я ведь только его начистила к вечерней службе! Сколько ему ни говори, чтобы между службами не зажигал свечей, он опять за свое! А староста меня ругать будет, что подсвечник нечищеный. Пойду пугану эту Трепетную Лань.
– Да оставь ты парня, пущай молится.
– А что, он тут один такой? Мы тоже молимся, когда положено. Вот начнет батюшка службу, и будем молиться, а сейчас не положено! – И она, не выпуская из рук швабру, направилась в сторону коленопреклоненного алтарника.
Вторая, преградив ей дорогу, зашептала:
– Да не обижай ты парня, он и так Богом обиженный, я сама потом подсвечник почищу.
– Ну, как знаешь, – отжимая тряпку, все еще сердито поглядывая в сторону алтарника, пробурчала уборщица.
Валерий, стоя на коленях, тревожно прислушивался к перебранке уборщиц, а когда понял, что беда миновала, достал еще две свечи, поставил их рядом с первой, снова стал на колени:
– Прости меня, Пресвятая Богородица, что не вовремя ставлю тебе свечки, но когда идет служба, тут так много свечей стоит, что ты можешь мои не заметить. Тем более они у меня маленькие, по десять копеек. А на большие у меня денег нету и взять-то не знаю где. – Тут он неожиданно всхлипнул: – Господи, что же я Тебе говорю неправду. Ведь на самом деле у меня еще семьдесят копеек осталось. Мне сегодня протодиакон рубль подарил: «На, – говорит, – тебе, Валерка, рубль, купи себе на Рождество мороженое крем-брюле, разговейся от души». Я подумал: крем-брюле стоит двадцать восемь копеек, значит, семьдесят две копейки у меня останется и на них я смогу купить Тебе свечи. – Валерка наморщил лоб, задумался, подсчитывая про себя что-то. Потом обрадованно сказал: – Тридцать-то копеек я уже истратил, двадцать восемь отложил на мороженое, у меня еще сорок две копейки есть, хочу купить на них четыре свечки и поставить Твоему родившемуся Сыночку. Ведь завтра Рождество. – И тяжко вздохнув, добавил: – Ты меня прости уж, Пресвятая Богородица. Во время службы около Тебя народу всегда полно, а днем – никого. Я бы всегда с Тобою здесь днем был, да Ты ведь Сама знаешь, в алтаре дел много. И кадило почистить, и ковры пропылесосить, и лампадки заправить. Как все переделаю, так сразу к Тебе приду. – Он еще раз вздохнул: – С людьми-то мне трудно разговаривать, да и не знаешь, что им сказать, а с Тобой так хорошо, так хорошо! Да и понимаешь Ты лучше всех. Ну, я пойду.
- Рождественские рассказы зарубежных писателей - Татьяна Стрыгина - Проза
- Ночь перед Рождеством - Николай Гоголь - Сказка
- Рождественский подарок для бывшего (СИ) - Куш Илона - Эротика
- Так убивать нечестно! Рождественский кинжал (сборник) - Джорджетт Хейер - Классический детектив
- Отцы-святогорцы и святогорские истории - Старец Паисий Святогорец - Прочая религиозная литература