Избранное - Цирил Космач
- Дата:19.06.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Избранное
- Автор: Цирил Космач
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вспомнив это, я покачал головой и усмехнулся.
— Нет, такого я и в самом деле не могу себе представить, — пробормотал я. — А если бы и мог, было бы очень жаль — я так люблю жизнь!
— Что ты сказал? — спросила тетя.
— Да так, ничего, — махнул я рукой. — Просто подумалось вслух.
— О Кадетке?
— И о ней тоже, — кивнул я. — Наверное, когда-нибудь я напишу о ней, несмотря на все эти случайные совпадения, которые меня так смущают. Главную-то роль все-таки сыграли две страшные случайности — две мировые войны.
— Значит, напишешь? — обрадовалась тетя.
— Напишу. И ты будешь сердиться, потому что не все будет так, как было на самом деле. Может, и мне придется соврать, как пришлось тебе.
— Только чтобы было красиво!
— Если будет верно, то будет и красиво, — сказал я и встал. Мы пошли вниз по Отцову лугу. На Нижней поляне мы остановились и еще раз обвели глазами долину, откуда доносились голоса и звуки работы. Подземлич по-прежнему стоял на скале, нависшей над омутом, размахивал руками и что-то кричал, подгоняя односельчан. Пара лошадей цокала подковами по дороге, Идрийца шумела, птицы пели, и все сливалось в единый громкоголосый пульс жизни. Мне почудилось, будто я стою в центре огромного сердца. О, это был такой прекрасный весенний день, светлый и звонкий, точно отлитый из чистого серебра.
БАЛЛАДА О ТРУБЕ И ОБЛАКЕ
© Перевод А. Романенко
IПечально пела труба, и в голубом небе безмятежно плыло белое облако.
А чуть погодя…
Вначале все было очень просто и даже хорошо.
Они поставили на пол чемодан, рюкзак и пишущую машинку. Комната выглядела уютной, но немного темной. Быть может, она только казалась темной, потому что снаружи все было залито огненными лучами яркого послеполуденного солнца, отвесно падавшими с синего неба.
Хозяин ладонью вытер лоб и ленивым движением стряхнул со лба капли пота. Потом, прислонившись к подоконнику, почесал заросший подбородок. Это был высокий, тощий крестьянин, голый до пояса, в коротких штанах; он стоял в проеме окна, выходившего в узкий внутренний двор, куда падал поток ослепительного солнечного света, и поэтому был темным, почти черным.
Петер Майцен сразу подошел к столу, лишь мельком посмотрел на него. Взглянул машинально, по привычке. И так же быстро определил: «Почерневшая готическая статуя великомученика несколько увеличенных размеров».
Он решил, что сравнение удачно, но тут же и это сравнение, и сам человек стали ему безразличны. Голову переполняло множество образов, и на душе было слишком радостно. Он стремительно взялся за расшатанный стол и начал двигать его по неровному полу, чтоб установить покрепче.
Хозяин шаркнул ногой и глотнул воздух. Потом почесал подбородок и произнес:
— Хм, такое дело… Вы, значит, пишете?
— Пишу! — кивнул Петер Майцен.
— Хм, такое дело… Однако можно подумать, что вы учитель… или врач… или еще кто-нибудь в таком роде…
— А вот и не так! Я ведь без очков! — пошутил Петер Майцен. Был он среднего роста и средних лет. И выглядел сегодня веселым, оживленным, совсем под стать своей пестрой рубашке. «Я счастлив! Счастлив! Счастлив! — стучало его сердце в таком бурном ритме, что он даже чувствовал какую-то неловкость. — Счастлив, как ребенок. Я взволнован. Взволнован, как юноша, который впервые идет на свидание».
— Хм, такое дело, — протянул хозяин. — И вы пишете книги?
— Книги… — «А ведь это почти соответствует истине».
— Истории, так сказать?
— Истории… — «И всегда словно в первый раз».
— И выдумываете из своей собственной головы?
— Из своей собственной… — «Только женщина всегда другая». Петер Майцен усмехнулся, но лицо его на миг потемнело, будто по нему пробежала тень.
— Хм, такое дело, — поддакнул, почесывая подбородок, хозяин. — Это, так сказать…
— Ну конечно! — живо перебил его Петер Майцен.
— Я хотел сказать, что вы пишете… пишете вот так.
— Как? — оглянулся Петер Майцен. И в ту же секунду, поняв, радостно улыбнулся. — Разумеется, разумеется! Вот так, вот так! — Он легко повел плечами и отбросил светлые волосы с высокого лба. «Стоит наклонить голову над машинкой, и мысли сыплются из нее, как орехи из мешка». На его лбу, щеках и вокруг губ пролегло немало глубоких морщин, оставленных будничными заботами, прорезанных острыми ножами частых огорчений. Но сейчас лицо его озаряло вдохновение, возникшее еще в пути.
— Хм, такое дело, — продолжал хозяин. — Что в голову придет, то и напишете?
— Что в голову придет, то и напишу… — «Так просто, что дальше некуда! И если бы ты знал, до чего ж это приятно, приятно!»
— А иногда что-нибудь услышите и потом напишете?
— Бывает! — согласился Петер Майцен и снова скользнул по нему взглядом. «Верно, ты хочешь предложить что-нибудь свое? Но погоди, братец! Сейчас некогда! Меня ждут старые герои! Уже долгие годы ждут! Нетерпеливо ждет меня старый Темникар».
— Хм, такое дело, — тянул хозяин. — С людьми всякое случается.
— Всякое, всякое…
— И даже с обыкновенными людьми!
— Да ведь обыкновенные люди и есть необыкновенные.
— Хм, такое дело…
— А необыкновенные — большей частью самые обыкновенные.
— Хм, такое дело… Люди есть люди.
— А может быть, и нет! — вдруг возразил Петер Майцен.
Крестьянин глотнул воздух.
— Хм, такое дело… Иногда и нет!
— Нет, нет! — живо качал головой Петер Майцен, будто эта горькая истина чрезвычайно его обрадовала.
Крестьянин опять глотнул воздух.
— Что делать! — покорно вздохнул он. — Так уж повелось.
— Хм, такое дело! — невольно и неожиданно для себя сказал Петер Майцен и оглянулся. Сильной рукой он подхватил свой чемодан, легко кинул его на постель и раскрыл. В чемодане лежали книги, бумага и папки с неоконченными рукописями и черновиками.
— А о войне, — снова заговорил хозяин, — о войне вы тоже пишете?
— О войне тоже.
— Хм, конечно… Ведь о войне много чего еще можно написать.
— Много чего! Много чего! — закивал Петер Майцен. — И не только об атаках, боях, победах и о трубе, что после победы гремит свое «тра-ра-ра»! — Он положил пачку бумаги на край стола, приставил ладони к губам, поднялся на цыпочки и протрубил на три стороны света: — Тра-ра!.. Тра-ра-рааа!.. Тра-ра-раааа!
Хозяин вздрогнул и испуганно выпучил глаза.
— Ну как? A-а, вы удивляетесь, что я затрубил! — весело засмеялся Петер Майцен. — Ох, да вы разве не слышали, что художники — те же дети! Озорные и шаловливые невинные дети! Совершенно несерьезные люди! Разве серьезные люди станут мять глину, смешивать краски, писать стихи и разные истории? Еще чего! Это ведь детская забава. Потому серьезные люди художников всерьез и не принимают. И умные женщины их тоже считают дуралеями.
Крестьянин откашлялся и громко проглотил слюну.
— Хм, такое дело… Женщины…
— Такое дело! Такое дело! — прервал его Петер Майцен. Подбоченясь левой рукой и подняв правую, он пророчески вытянул указательный палец. — А после смерти приходит слава! Похороны за государственный счет, мемориальная доска на доме, где родился, жил и творил, мемориальная доска на доме, где умер, улица его имени, надгробие, памятник! А потом выступит бесстрашный отряд ученых, точно внимательных полицейских; угрюмо нахмурив лбы, поджав губы, они сперва сунут свои длинные носы во все его бумаги и бумажки, которые не успели сжечь домашние, потом пустятся по извилистым следам его жизни и в поте лица своего точно выяснят, куда он ходил, где бывал и пил, сколько у него было любовниц и как они выглядели, что он поделывал тут и что творил там, где служил в армии, где находился на штатской службе, сколько зарабатывал и как поступал со своими деньгами! Вполне профессионально, хотя и без перчаток, они ощупают его печень, почки и мочевой пузырь — о, мочевой пузырь у художников чуть ли не самое главное дело! — исследуют кишечник, вскроют сердце, распилят череп и измерят его, взвесят мозг, пересчитают ребра и волосы на груди! Ну, и всяк по-своему — ведь речь как-никак идет о том, чтоб доказать собственную оригинальность! И почему бы не доказать, раз представляется случай? Холодно и деловито они станут утверждать, что знаки препинания он расставлял по смыслу, а не в соответствии с общепринятыми правилами; что язык у него живой, образный и легкий, хотя нельзя сказать, что крепкий; что он был хорошим стилистом, пожалуй, даже слишком хорошим, ведь иногда его заносило в другую крайность, в артистизм; что он был мастером веристского, реалистического диалога, хотя его и нельзя причислить к чистым реалистам; что в его произведениях много эпических моментов, но ему никогда не удавалось подняться до подлинно эпического письма; что он оставался закоснелым лириком с весьма ощутимым романтическим душком; что сатирическая жилка у него была сильна и потому нередко касалась того, чего не следовало касаться; что его мысли, изящно сформулированные, большей частью даже оригинальные, тем не менее не могут считаться необыкновенно глубокими; что он придерживался передовых взглядов, хотя явно не слишком обременял себя изучением социологии; что образы у него жизненные и яркие, персонажи из плоти и крови, однако не монументальные, высеченные из камня фигуры; что он глядел на мир несколько свысока, с легкой усмешкой, хотя на самом деле был исполнен гуманизма; что он написал очень мало, но манера его письма изысканная, достаточно своеобразная и впечатляющая, хотя в конечном счете ему все-таки чего-то не хватает; что… что… короче говоря, вопреки всему и несмотря ни на что, он был человеком и художником, и по-настоящему жаль, что слишком рано сошел в могилу… Знаете, считается, будто все художники умирают рано, даже если им перевалило за сто…
- Эстетика и теория искусства XX века. Хрестоматия - Коллектив авторов - Культурология
- Олег Куваев Избранное Том 2 - Олег Куваев - Современная проза
- Полное собрание сочинений. Том 20. Ноябрь 1910 — ноябрь 1911 - Владимир Ленин (Ульянов) - Биографии и Мемуары
- Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин - История / Культурология
- Проблемы психологии народов - Вильгельм Вундт - Психология