Повести и рассказы - Лу Синь
- Дата:18.07.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Повести и рассказы
- Автор: Лу Синь
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это слово, хихикая, уставилось на меня в упор и с укоризной.
Я тоже человек, они хотят меня съесть!
IV
Утром, только было я спокойно уселся, как вошел Чэнь Пятый. Он принес вареную рыбу; глаза у рыбы белые, жестокие, рот хищно разинут, совсем как у тех людей, помышлявших о людоедстве. Съел несколько кусочков: скользкие, не разберешь, не то рыба, не то человечина, меня стошнило.
«Старина Чэнь, – сказал я, – передай брату, что мне очень скучно, хочу пройтись по саду». Чэнь ничего не ответил и ушел. Но вскоре вернулся и отпер дверь.
Я не двинулся с места и следил за ними: что они собираются со мной сделать? Знаю, что меня не выпустят. Вот оно! Ко мне медленно приближался брат, ведя за собой какого-то старика. Глаза у старика свирепые, и, чтобы я не заметил этого, он идет, потупившись, лишь из-под очков тайком бросает на меня косые взгляды. Брат спросил: «Сегодня ты, кажется, хорошо себя чувствуешь?» Я ответил: «Да». Брат продолжал: «Я пригласил доктора Хэ осмотреть тебя». «Ладно!» – ответил я, хотя знал, что старик этот – переодетый палач! Притворившись, что проверяет у меня пульс, он определит, насколько я жирен, и за это ему тоже перепадет кусок мяса. А мне не страшно. Я хоть и не ем человечины, а куда храбрее их. Я протянул старику руки, сжав их в кулак, и стал наблюдать, как он приступит к делу. Старик сел, закрыл глаза, долго щупал пульс, долго размышлял, а затем, открыв свои дьявольские глаза, сказал: «Пусть ни о чем не думает, подержите его несколько дней в полном покое, тогда все будет хорошо».
«Пусть ни о чем не думает, подержите в полном покое!» Понятно: выдержать, пока не нагуляется жир, тогда им больше достанется; но что значит «все будет хорошо»? Эти люди необыкновенно хитры, они хотят съесть человека и в то же время придумывают, как бы это скрыть, боятся прямо приступить к делу – вот потеха! Я не мог сдержаться и расхохотался. Я был очень доволен. В моем смехе была смелость и прямота. Подавленные этой смелостью и прямотой, старик и брат изменились в лице. Но чем смелее я становился, тем больше они желали сожрать меня, – они заразились моей смелостью. Старик вышел из комнаты и, немного отойдя от дверей, тихонько сказал моему брату: «Давайте скорее сожрем». Брат согласно кивнул головой. «Значит, и ты тоже!» Это открытие как будто бы неожиданно, но вполне логично. В шайке, которая собирается меня съесть, оказался и мой брат!
Мой брат – людоед!
А я – брат людоеда!
Меня самого съедят, и все же я останусь братом людоеда.
V
За последние несколько дней мои первоначальные предположения несколько изменились: допустим, что старик не переодетый палач, а настоящий доктор, но все равно он людоед. Основатель их науки Ли Ши-чжэнь[2] в своей книге, которая, кажется, называется «Корни и травы», ясно говорит, что человеческое мясо можно есть жареным. Как же посмеет старик после этого утверждать, что не занимается людоедством?
Да и на родного брата я не возвожу напраслины. Объясняя мне смысл древних текстов, он сам говорил, что можно «обмениваться детьми и съедать их».[3] Еще помню, как-то речь зашла об одном дурном человеке, в брат сказал, «его следовало не только убить, но и съесть его мясо и спать на его шкуре».[4] Я был тогда маленьким, и от страха сердце у меня долго колотилось.
Брат нисколько не был удивлен рассказом арендатора из деревни Волчьей, который приходил к нам несколько дней тому назад и рассказывал, как «съели сердце и печень убитого». Наоборот, брат все время согласно кивал головой. Очевидно, сейчас он так же жесток, как и раньше. Раз он считает, что можно обмениваться детьми и съедать их, то можно обменяться чем угодно и съесть кого угодно. Прежде, слушая его рассуждения о справедливости, я, по простоте душевной, верил ему, теперь же знаю, что брат хотя и рассуждает о справедливости, у него не только губы вымазаны человеческим салом, но и сердце полно мыслями о людоедстве.
VI
Глубокая тьма, не знаю: день или ночь. Снова лает собака со двора Чжао.
Жестокость, как у льва, трусость, как у зайца, хитрость, как у лисицы.
VII
Я разгадал их приемы, убить прямо они не желают, да и не смеют, опасаясь злого наважденья. Поэтому все они связались друг с другом, везде понаставили силки и сети, чтобы я сам в них попался. Вспомните мужчин и женщин, которые несколько дней тому назад стояли на улице, проанализируйте поведение брата, и вы почти на все сто процентов удостоверитесь и этом. Самое лучшее для меня – снять пояс, перекинуть его через балку, затянуть потуже и – удавиться, тогда они не будут виноваты и, радуясь исполнению своего заветного желания, станут хохотать. А еще лучше умереть от страха или с тоски; в этом случае я окажусь менее жирным, но и тут они смогут выразить свое одобрение, несколько раз кивнув головой.
Они только и знают, что есть человечину! Помню, в книгах говорится, что существует такая тварь, гиена. Тварь мерзкая, особенно – глаза. Питается мертвечиной: мелко разгрызает и проглатывает даже самые большие кости. Подумать о ней – и то страшно. Гиена – из породы волков, а волк – из семейства собак. Третьего дня собака со двора Чжао взглянула на меня несколько раз, ясно, что и она с ними в заговоре. Тебе не удастся обмануть меня, старик, потупивший глаза в землю.
Особенно жаль мне брата. Он ведь тоже человек, почему же он ни чуточки не боится? Мало того: вступил в эту шайку, чтобы съесть меня? Что же это – стародавняя привычка не считать людоедство за грех или же полная утрата совести, когда человек способен сознательно совершить преступление? Я проклинаю людоедов, прежде всего, брата: я хочу отговорить их от людоедства, и начну с брата.
VIII
Собственно говоря, эти доводы должны быть и для них совершенно понятны.
Вдруг пришел человек: на вид ему лет двадцать, не больше. Не мог его рассмотреть как следует. Расплывшись в улыбке, он кивнул мне. Улыбка у него притворная. Я спросил:
– Людоедство – правильное ли это дело?
Он, по-прежнему улыбаясь, ответил:
– Нынче не голодный год, зачем же есть людей?
Я тотчас же понял, что и он в этой шайке, и тоже любит есть людей. Тут храбрость моя увеличилась во сто крат, и я стал допытываться: «Правильно ли?»
– Зачем об этом спрашивать? Шутник ты, право… Сегодня отличная погода.
Погода действительно была хорошая, ярко светила лупа.
– Нет, ты все же ответь: «Правильно ли?»
Он помялся. И наконец, запинаясь, ответил:
– Не…
– Неправильно? Почему же тогда они едят?
– Этого не может быть…
– Не может быть? В открытую едят в деревне Волчьей; вдобавок в книгах об этом везде написано.
Он изменился в лице, оно стало совсем темным, как чугун. В упор уставившись на меня, он сказал:
– Впрочем, может быть. Ведь так повелось испокон веков.
– Раз повелось испокон веков, значит, правильно?
– Не буду с тобой спорить. Но лучше не говори так; не то сам же и окажешься виноватым!
Я вскочил, раскрыв глаза от удивления, но человека того и след простыл. Меня даже в нот бросило. Он гораздо моложе брата, и я никак не ожидал, что он тоже в их шайке. Конечно, этому его научили родители. Боюсь, что он в свою очередь научил этому своего сына; вот почему даже дети смотрят на меня со злобой.
IX
Едят людей и сами боятся, как бы их не сожрали, с подозрением глядят друг на друга…
Как было бы спокойно, если бы они отказались от этих мыслей, занимались своим делом, гуляли, ели, спали. Для этого нужно перешагнуть всего лишь небольшое препятствие. Однако они организовали шайку, и все: отцы, дети, братья, супруги, друзья, учителя, враги и совсем незнакомые люди – подбадривают друг друга и даже под страхом смерти не желают перешагнуть это препятствие.
X
Рано утром пошел искать брата: он стоял во дворе и любовался природой; я остановился позади него и с исключительным спокойствием, чрезвычайно вежливо обратился к нему:
– Брат, я должен тебе что-то сказать.
– Говори, пожалуйста, – ответил он, быстро обернувшись, и кивнул головой.
– Я должен сказать всего несколько слов, но не могу их произнести. Брат! Наверное, вначале все дикари хоть немножечко да лакомились человеческим мясом. Впоследствии, ввиду различия в убеждениях, некоторые отказались от людоедства, все свои помыслы устремили на самоусовершенствование и превратились в людей, в настоящих людей, другие же по-прежнему занимались людоедством. Все равно как черви: одни из них эволюционировали в рыб, птиц, обезьян, наконец в человека, другие же не стремились к самоусовершенствованию, и по сей день так и остались червями. Но даже черви по сравнению с обезьянками не столь низки, как людоеды по сравнению с нелюдоедами.
- Кресла, стулья, столы, этажерки и другая плетеная мебель - Подольский Юрий Федорович - Сделай сам
- Двор. Баян и яблоко - Анна Александровна Караваева - Советская классическая проза
- Цилиндр ван Троффа - Януш Зайдель - Научная Фантастика
- Моя вечерняя заря. Стихи - Владимир Сорин - Поэзия
- Внуки Солнца - Владимир Гетман - Прочая научная литература