Аргонавты - Элиза Ожешко
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Аргонавты
- Автор: Элиза Ожешко
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она говорила тихим, усталым голосом.
— Идиллия! — засмеялся Дарвид.
— Да, отец, я смеялась над всякими идиллиями и не знала, что одну из них ношу в себе. А она спасла меня от многого, может быть очень страшного. Да, у меня своя идиллия: я люблю маму…
Теперь ее тонкие губы, известные в свете выражением жесткой иронии, не свойственным юности, дрожали, как у ребенка, готового заплакать. Дарвид резко обернулся к ней и протяжно простонал:
— За что?
Ирена подняла на него грустный взгляд, и в голосе ее прозвучали нежные нотки Мальвины.
— Не знаю, — сказала она, — может ли кто-нибудь ответить, за что он любит. Мама всегда была добра… да я не знаю… она такая милая… и мы постоянно были вместе… я не знаю. А может быть, еще и то, что она… так несчастна… Ты видишь, дорогой отец, я искренна и, как только могу, отвечаю на все твои вопросы… Умоляю тебя, отнесись снисходительно к страданиям мамы… к моей просьбе и не противься нашим намерениям.
Дарвид остановился посреди комнаты, поднял голову, глаза его блеснули сталью.
— Нет, — сказал он, — я никогда не соглашусь, чтобы моя дочь прозябала в каком-то захолустье только потому, что ее матери угодно скрывать там свой позор.
— Должна тебе сказать, отец, — отвечала Ирена, — что из-за твоего противодействия наш отъезд примет форму открытого разрыва, еще более неприятную для тебя…
Ирена встала; на лице ее, выступавшем из высокого сборчатого воротника, снова появилось напряженное выражение решимости и энергии. Еще за минуту до этого она была взволнована и утомлена, но, едва явилась необходимость обороняться, снова обрела энергию.
— Ты полагаешь, отец, что можешь… принять или, как это обычно называется… простить то… что было, и вернуть маме свое уважение и свою дружбу?
Словно надев железную броню, Дарвид ответил с злой усмешкой:
— Нет. Мне очень жаль, но я не могу разыгрывать комедию великодушия, хотя, кажется, эта комедия популярна. То, о чем ты говорила, совершенно и навсегда невозможно.
Ирена утвердительно кивнула головой.
— Следовательно, мама и я должны отсюда уехать, — сказала она, — а если не в Криничную, то куда-нибудь подальше, за границу. Я хорошо владею четырьмя европейскими языками, рисую, умею и еще кое-что делать, у мамы просто волшебный дар ко всяким тонким рукоделиям, к тому же она прекрасно играла и без труда вспомнит музыку. Будем давать уроки или найдем другую работу… не знаю… как-нибудь сможем существовать. Но, пожалуйста, отец, поверь, что тут мы ни в коем случае не останемся.
Со слабой улыбкой, тронувшей ее иссиня-бледные губы, Ирена добавила:
— Либо мы поселимся в Криничной, либо будем зарабатывать себе на жизнь где-нибудь далеко отсюда… что ты предпочтешь, отец. Окончательное решение зависит от тебя. Однако то или другое мы, наверное, сделаем, собственно сделаю я, поскольку я осталась… единственной опорой мамы. Я уже несколько месяцев совершеннолетняя, мне исполнился двадцать один год, и… никто и ничто не сможет мне в этом помешать…
Глядя на нее в эту минуту, можно было поверить, что ей никто и ничто не помешает осуществить свое намерение. При всех различиях между нею и отцом Ирена казалась живым его портретом. Та же холодная самоуверенность, тот же ясный, стальной, проницательный взгляд, та же загадочная улыбка и тот же, что у отца, жесткий и вместе с тем впечатлительный рот. Как бы невольно понизив голос, Ирена продолжала:
— Мы должны решительно положить конец нашей… семейной идиллии также и ради Кары. Это еще пастушок… она ничего не знает… и любит всех… не просто любит, боготворит. Жизнь еще не коснулась ее даже кончиками своих… ангельских перышек. Представь себе, что будет, если она сейчас ее коснется и в этот маленький вулкан возвышенных чувств попадет шлак такого открытия! А это может случиться в любую минуту. Если положение не изменится, это может случиться…
Ирена умолкла, Дарвид тоже молчал. Казалось, лишь последний довод он счел достойным внимания. В тишину один за другим ворвались два звука: сначала откуда-то из угла долетел шорох, но на этот раз уже более громкий — скорее легкий стук, чем шорох, и почти одновременно в отворенных из прихожей дверях послышался голос лакея:
— Лошади поданы.
Ирена обернулась на этот шорох или стук, но подумала, что слетели со стола бумаги, которых тут было множество, или упала какая-нибудь книга; Дарвид тоже услышал невнятный стук или шорох, но сразу забыл о нем, взглянув на часы.
— Я уже запаздываю, — торопливо проговорил он. — Ты коснулась предметов, о которых я должен подумать. Не стану отрицать, что они достаточно важны. Я подумаю и в самом скором времени попрошу тебя продолжить наш разговор. До свидания, может быть до завтра.
— Пожалуйста, отец, только до завтра, — попросила Ирена. — Так завтра, да?..
Мисс Мэри сидела в комнате своей ученицы, прелестном гнездышке, которое свило богатство в виде символа ранней весны жизни. Стены сверху донизу были задрапированы кретоном и муслином, падавшим легкими складками, по которым, казалось, сама весна рассыпала свежие цветы. Окна, мебель и стены утопали в незабудках и бутонах роз, разбросанных по бледножелтому фону, такому нежному, как будто сквозь него проникал солнечный свет. Купы вечно зеленых растений у окон казались рощами, ожидающими соловьиных трелей; множество толстых книг, поблескивающих позолотой корешков, говорило о вдумчивом и тщательном развитии детского ума, между тем как затейливые игрушки и фарфоровые статуэтки наводили на мысль о ребенке, который еще играет в куклы и, наверное, видит райские сны среди кружев и атласа на кровати, отливающей перламутровой инкрустацией. Впрочем, везде тут — на стульях, столиках и ширмах, напоминающих крылышки мотылька, — в молочной белизне играли радужные краски перламутра. Весенние тона, веселые мотивы, легкие и изящные формы наполняли комнату маленькой миллионерши детской невинностью и лаской; большая лампа в виде тюльпана сверху донизу заливала этот веселый уголок мягким розовым светом.
Мисс Мэри казалась чем-то встревоженной. Чистый ее лоб под гладко зачесанными волосами был спокоен, но в задумчивом взоре и в склоненной на руку голове чувствовалась тревога. Проникнутая насквозь сердечностью и чистотой, царившими в приходе англиканского пастора, она со всей добросовестностью отдалась своим обязанностям, когда случай возложил на нее воспитание в необычных условиях одной из тех редких душ, которые являются на свет подобными пламени. Уже три года назад, с первой встречи, мисс Мэри разгадала в Каре такую душу, для которой жить — значит любить, боготворить, верить и — ничего больше. Кроме этого — никаких мыслей, никаких стремлений. Все мечты и желания исходили из сердца и сосредоточивались в сердце. Девочка была одарена чувствительностью, истоки которой так же необъяснимы, как у других натур гениальность. Зато чувства ее отличались горячностью, жаждущей удовлетворения с такой же силой, с какой на другие натуры действует только голод, требуя насыщения тела. Свойства искры и птицы. Загадка жизни, заключающаяся в двух словах: «пылать и лететь». Вместе с тем она была резва и шаловлива, тараторка и хохотушка. Очнувшись от задумчивости, в которую она все чаще впадала, Кара становилась веселым, балованным ребенком; ее тонкий голосок, быстрая речь, сопровождавшаяся почти театральными жестами, пение и смех нередко раздавались в этой комнате, а порой оглашали и пустынные гостиные. Сегодня, едва проснувшись, она расщебеталась, еще неодетая, обвила руками шею мисс Мэри и, заглядывая ей в глаза, целуя ее в лоб, стала рассказывать свои детские сны и декламировать стихи.
— Чему ты так радуешься? — спросила мисс Мэри. — Неужели предстоящему балу?
Девочка презрительно надула пунцовые губки и ответила:
— Бал! На что он мне! Не хочу я никакого бала! Мама и Ира тоже не хотят; наоборот, я пойду к папочке и попрошу его отложить этот бал на другое время. Но мне так сегодня весело! Солнышко сегодня такое веселое! Вы видите, мисс Мэри, как лучики трепещут, прыгают и скользят по листьям… как живые змейки! Нет, как золотые бабочки!
Кара показала пальцем на солнечные пятна, любуясь их игрой среди стоявших у окон растений, и в облаке белого батиста, закрывавшего ее стройную шею, еще детскую грудь и тонкие руки, она сама напоминала куколку бабочки, высвобождающейся из пелены детства. Вечером, еще твердя исторические даты и строфы стихов, которыми она занималась весь день, Кара немножко повертелась в комнате, потом схватила на руки Пуфика, сделала перед мисс Мэри глубокий реверанс, присев чуть не до земли, и заявила, что отправляется к отцу. Она просто с незапамятных времен не разговаривала с ним ни одной минутки. Он уезжал, потом ему было некогда. А уже сегодня она его подкараулит… переждет деловых посетителей, гостей — всех, перехватит отца и приведет его в кабинет к маме. Придет туда и мисс Мэри, а может быть, Марысь тоже…
- Элиза и ее монстры - Франческа Заппиа - Научная Фантастика
- Эстетика и теория искусства XX века. Хрестоматия - Коллектив авторов - Культурология
- Беседы о рентгеновских лучах - Власов Павел - Прочее домоводство
- Лицо во мраке. Этюд в багровых тонах - Артур Дойл - Классический детектив
- Лунный свет и дочь охотника за жемчугом - Поук Лиззи - Историческая проза