Звезды в озере - Ванда Василевская
- Дата:02.10.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Звезды в озере
- Автор: Ванда Василевская
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И из этих мыслей все упорнее, все отчетливее возникал облик Гончара.
Овсеенко — тот скорее сам помогал Хожиняку. Все, что он говорил, все, что делал, могло лишь оттолкнуть людей, открыть им глаза на глупость, хамство и высокомерие большевиков. Но Гончар… Он покорял сердца одним взглядом искренних глаз, одной улыбкой, одной песней, пропетой звонким, чистым голосом. Да, это был опасный враг, враг, которого необходимо одолеть. И Хожиняк думал о Гончаре. Назойливо вставало перед ним его лицо, неотвязно звучал в ушах его голос.
Осадник наблюдал сквозь щели сарайчика, как медленно бледнело небо. Светает. Вот теперь и Гончар встает, если только не просидел за работой всю ночь. И над чем они все сидят по целым ночам? В окнах дома, где они устроили свои учреждения, почти всегда горит свет до самого утра. Гончар… Разумеется, с ним нужно рассчитаться в первую голову. Если бы не он… Если бы его не было…
Хожиняк даже приподнялся на своей самодельной постели. Да, если бы его не было… Но ведь могло бы и не быть! И сразу две выгоды: и Гончара нет, и все знают, что организация работает.
У него похолодели руки. Да, это нужно сделать. Пусть даже потом придется погибнуть. В конце концов что ему от такой жизни? Лучше уж умереть именно так. Когда-нибудь — скоро уже, наверно, — о нем вспомнят, узнают имя, фамилию, и все узнают, что в самые черные, самые трудные дни он, Владислав Хожиняк, бывший сержант…
Он лихорадочно быстро одевался. Да, так должно быть. Рябоватое лицо Гончара маячило перед его глазами. Осадник почувствовал уверенность в том, что так будет хорошо и правильно. И записка: «По приговору организации». Это сразу ободрит людей, поставит их на ноги.
Ему было почти весело. Давно следовало подумать об этом, а не болтать попусту, не мучиться бездействием. Как можно увлечь Волчика, убедить Вольского, когда он сам ничего не делает? Но теперь — посмотрим!
Ночью он разыскал место, где спрятал винтовку, вытащил ее, почистил, осмотрел. Продумал все, до мельчайших подробностей. И на другой день утром засел в кустарнике за деревней.
Золотились ольховые листья. Все кругом было коричневое, красное, желтое. В осеннем солнце горели живым огнем кораллы шиповника и гроздья калины, уже сморщенные, тронутые заморозками.
Пахло землей, листьями, лежащими на ней толстым слоем. Осадник надвинул шапку на глаза и уселся поудобнее. Где-то неподалеку протяжно и мелодично отозвался нежный птичий голосок. В неподвижном чистом воздухе медленно опускался на землю красный листок, упавший с высокого куста. Блистала красками погожая осень, а небо раскинулось над землей — безоблачное, словно выцветшее от жары минувшего лета.
Отсюда, из чащи, было хорошо видно тропинку. Она шла прямо и сворачивала в сторону, к деревне. Этой тропинкой должен был пройти из Паленчиц Гончар.
Время текло медленно. Хожиняк пошевелился, вытянул онемевшую ногу. С деревца снова слетел и тихо, медленно опустился коричнево-золотистый листок. Он прильнул к стволу винтовки, и осадник стряхнул его легким движением. Проходили минуты, на тропинке никто не появлялся. Стояла теплая осенняя тишина.
Снова радостной чистой гаммой рассыпался птичий свист. Взгляд притаившегося человека устремился вверх, но беззаботного певца не было видно. Его скрывала довольно густая еще листва.
Время тянулось бесконечно. Лишенное лучей, словно пробивающееся сквозь невидимую мглу, солнце все выше поднималось по небу.
— Судачат, холеры, — проворчал Хожиняк сквозь стиснутые зубы и снова, в который уже раз, осмотрел затвор винтовки.
Вдруг откуда-то издали донеслись голоса. Осадник весь насторожился, притаившись в кустах. Руки крепко сжали винтовку. В просвет между ветвями ему хорошо видны были тропинка и поворот к деревне. Это было самое удобное место — тропинка выбегала из чащи на полянку с давно выкорчеванными деревьями, покрытую высохшей за лето травой. В траве торчали пни, поросшие красными кустиками черники. Дальше тропинка снова терялась в зарослях калины, барбариса, рябины, за многоцветной стеной. Вот на эту полянку и должен был выйти Гончар. Хожиняк неотрывно смотрел на тропинку. Куст буйно разросшегося бересклета перебросил через тропинку веточку с алыми, как улыбка зари, листками. Здесь, под алой триумфальной аркой, под этими листками, должен был появиться Гончар. Его серая шинель и красная, еще краснее этих листков, пятиконечная звезда на фуражке…
Хожиняк всматривался так упорно, что на секунду ему показалось, что он уже видит Гончара. Он ясно видел ненавистное лицо, ясные глаза, следы оспы на щеках. Судорога свела его челюсти. Он не думал сейчас ни о чем, забыл про всех остальных людей, которые пришли сюда, в деревню, в Паленчицы, пели здесь свои песни, смеялись беззаботным смехом, говорили на своем языке, заводили свои порядки. Он помнил одного лишь Гончара. Все сосредоточивалось на нем одном. В крахе всего того, во что верил и чему служил Хожиняк, виноват был только он, этот рябой с ясными глазами. Неожиданная, непонятная и страшная катастрофа, — виноват в ней был Гончар. Это с ним, с Гончаром, дрались тогда, в двадцатом году. Хожиняк снова почувствовал старую боль в раненой ноге. Это он, Гончар, помог хамам высоко поднять головы, это он развязал языки упорно молчавшим хамам, которые теперь стали господами, говорили о своих правах, насмешливыми глазами победителей поглядывали на опустевшую полицейскую комендатуру, на гибель всего установившегося, несокрушимого порядка.
Снова донеслись голоса, и Хожиняк огорчился. Видимо, Гончар шел не один. Против обыкновения, он взял с собой кого-то. Если их только двое, то ничего. А если больше? Теперь Хожиняк пожалел, что не засел ближе к Паленчицам, где начинались болота, на которых он знал все тропинки и переходы. А здесь некуда спрятаться. Позади, за полосой разросшихся кустов, начинался редкий лесок, удобный на случай внезапного бегства, если на тропинке останется одинокий труп и некому будет преследовать; но он не спасет, если с Гончаром идет несколько человек. А их наверняка несколько. Зазвучал знакомый смех, и осадник снова стиснул зубы от прилива ненависти.
«Смейся, смейся, недолго тебе смеяться». Стиснув зубы, водил пальцем по затвору винтовки.
Голоса раздались совсем близко. Осадник напряженно ждал. Наконец, под розовой веткой, грациозно перебросившейся через тропинку, зажелтел платочек. Осадник выругался про себя. Впереди шла женщина. Он узнал Параску.
— Это ничего, — пробормотал он. — Параска помешать не может.
Зацепившись юбкой, женщина нагнулась, чтобы освободить ее от шипов ежевичного куста. Вслед за ней на тропинке появился… Руки Хожиняка дрогнули. Нет, это был не Гончар. Серая шинель, звезда на фуражке — но это другой. На поясе желтая кожаная кобура пистолета.
Палец Хожиняка потянулся было к курку. В конце концов не все ли равно? Тот ли, другой ли — все-таки одним из них, одной красной звездой меньше.
Но из-за чащи раздались новые голоса. Теперь вышел Гончар. В руках у него была золотистая ветка, он вертел ее, безмятежно насвистывая. Вплотную за ним шел Семен.
Пальцы отпустили курок. Три раза выстрелить не успеешь. Из трех открытых кобур вырвутся наружу черные пистолеты. Семен покажет им дорогу, он-то ведь знает каждый поворот, каждый куст.
Дуло винтовки опустилось. Зашелестели сухие листья.
— Что это? — спросил Гончар, и осадник замер от ужаса.
— Птица, наверно, или заяц, — певуче ответила Параска.
Все четверо прошли мимо. Хожиняк помутившимися от ненависти глазами смотрел им вслед. Высокая, стройная Параска — большевистская шлюха, большевистская потаскуха. Те двое — враги, захватчики, идущие через золотой лес, как через свой собственный! Семен — хам, которому кажется, что он теперь тут хозяин.
— Тебе еще покажут, научат тебя уму-разуму! — Хожиняка душила слепая, страшная ненависть. Ему опять захотелось прицелиться и послать им пулю в спину. А там будь что будет, пусть поймают, угробят, ведь рано или поздно все равно угробят.
Медленно опустился листок с дерева. Красный, пурпурный, как звезды на фуражках прошедших. Вот они уже миновали поляну, уже вошли в стену разноцветных, пронизанных солнцем кустов, уже сомкнулись за ними последние колеблющиеся ветви. А он не выстрелил…
Нет, это было бы уж слишком легко, слишком просто! Нужно еще побороться, рассчитать. Игра еще только началась, и было бы жалко не дождаться конца, когда побледнеет лицо Гончара и другие лица, когда будет кричать от ужаса эта льнущая к ним девка, когда будет колотиться башкой оземь Семен, когда следа, знака не останется от них, когда их, как вихрем, выметет грядущий час — час, который должен, должен прийти… Ох, нет, не стоит сейчас гибнуть, надо дождаться этого часа. Не будет пощады, не будет милости. Расплата за все: и за прежнее и за теперешнее — за все!
- Брошенные миры - Мария Куприянова - Социально-психологическая
- Разбитые звезды - Эми Кауфман - Зарубежные любовные романы
- Кровавое наследие - Лоэнн Гринн - Фэнтези
- «Тигры» горят! Разгром танковой элиты Гитлера - Майкл Кайдин - Публицистика
- На озере Фертё - Лайош Мештерхази - Классическая проза