Когда всё кончилось - Давид Бергельсон
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Когда всё кончилось
- Автор: Давид Бергельсон
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был племянник Шмулика по прозвищу «Мончик большой», принарядившийся ради субботы и выглядевший франтом в новом с иголочки сером костюме и лаковых ботинках. У него было подвижное лицо типичного купчика и суетливые манеры заправского столичного жителя; он явился сюда из центра города и торопился обратно — не то к своим сомнительным аферам, не то к новому занимательному ночному похождению. Большие, беспокойные черные глаза блестели сегодня более обычного. Он снял шляпу, подсел к Миреле и завел с ней разговор; она была новым членом семьи, и ему хотелось поближе с ней сойтись: он стал рассказывать о своем отношении к Шмулику, о меламеде из Литвы, который занимался с ними в доме дяди Якова-Иосифа, когда они оба были еще детьми; о голубях, которых они в ту пору держали в флигельке, где живет теперь Миреле с мужем.
Однажды у них было десять пар голубей, они взяли из одной пары — самца, а из другой — самку, заперли в той маленькой комнатке, где теперь кабинет Шмулика, и решили посмотреть, что из этого выйдет. Хороши сорванцы, не правда ли?
Ясно было, что эта затея принадлежала Мончику, а Шмулик только помогал ее выполнить. Сразу видно было, что этот столичный франт много имел грешков за собою, да и в дальнейшем, должно быть, рассчитывал на новые авантюры: он был мужчина хоть куда, очень подвижной и вечно занятый какими-то планами.
Миреле почти не слушала его рассказов. Лежа на кушетке, она глядела на него широко открытыми глазами: до сих пор ей, кажется, еще не приходилось встречать такого типа. Однажды, вскоре после приезда сюда, она столкнулась с ним на одной из людных улиц, и он вызвался немного ее проводить: ей бросилось тогда в глаза, что у него множество знакомых и среди евреев, и среди христиан, и чуть ли не со всеми он на «ты», а некоторым кричит издалека:
— Слушай, зайди ко мне вечерком, ты мне нужен.
— Жди меня дома в одиннадцать часов. Не забудь — ровно в одиннадцать!
В доме свекрови все были самого высокого мнения об этом вечно занятом человеке. Каждый раз, когда он второпях забегал к Зайденовским, домашние обступали его и наперебой принимались допытываться:
— Мончик, почему ты не пришел в субботу?
— Мончик, тетка Перл прислала тебе из Варшавы подарок — видел?
— Мончик, поедешь с нами в воскресенье на винокуренный завод?
Все Зайденовские до единого души в нем не чаяли — Бог весть почему; каждому новому члену семьи приходилось выслушивать бесконечные рассказы о необычайном уме Мончика и деловой его сметливости, о том, что голова у него сызмала была замечательная и в науках он очень остёр, хотя восемнадцати лет от роду бросил коммерческое училище, не закончив курса, умудрился основать какое-то очень выгодное торговое дело на акционерных началах, во главе которого стоит и поныне. Теперь он уже приобрел в городе имя, кредит и большие связи, и люди из купеческой среды часто обращаются к нему за советом.
Засыпав Миреле потоком слов, Мончик собирался было уходить и держал шляпу в руках, как вдруг вспомнил об одном из многочисленных своих посетителей.
— Знаете ли, на этой неделе явился ко мне молодой человек, который сказал, между прочим, что знаком с вами, Миреле… Красивый молодой человек, прямо-таки писаный красавец, немного похож на румына. Позвольте, как его фамилия? Гел… Гел… ах да, Геллер… Он собирается издавать здесь копеечную газету на русском языке, но у него капитала всего-навсего три тысячи. По-моему, не стоит и приниматься, пропащее это дело.
У Миреле при первых словах Мончика забилось сердце, а потом словно замерло: «Мончик мог рассказать эту историю без всякого умысла, случайно… Но кто знает — не было ли в этом намека… Быть может, свекровь нарочно подослала его…»
После ухода Мончика она долго еще спокойно и неподвижно лежала на кушетке, сама дивясь своему хладнокровию. И вдруг досада взяла ее при мысли, что Геллер не стесняется захаживать к родственникам ее мужа и беседовать с ними о ней. Ей противно было теперь думать об этом человеке. В сердцах принялась она быстро одеваться, собираясь отправиться на ту отдаленную улицу, где обычно происходили их свидания: «Нужно положить конец нашим отношениям: все это становится просто гадким… Пора дать ему понять, что надежды его напрасны…»
Натан Геллер, как всегда, ждал ее на тихой улице, возле здания почты, и был уверен, что она уже не придет; тоска мучила его. То и дело, щуря глаза, вглядывался он в даль, высматривая Миреле, а низкое, далекое солнце бросало сюда лучи, золотя пожелтевшие листья на деревьях и крыши соседних домов. Изредка вынырнет откуда-то, облитая красновато-желтым светом, словно озолоченная, фигура прохожего — но Миреле все не было. Когда же в конце концов показалась вдали Миреле, Геллер в первую минуту не узнал ее, не поверил собственным глазам. Но это была она; он должен рассказать ей о своих чувствах, обо всем пережитом за это время, убедить ее, что дальше так продолжаться не может. Что-то было в ее статной фигуре, в чертах ее лица, чему он не мог противостоять; слезы подступали к горлу.
Но, подойдя ближе, он увидел, что лицо ее печально, строго и замкнуто, и сразу позабыл все, что собирался сказать. Молча стояли они друг против друга. Миреле глядела на него в упор, а он все ниже склонял голову. Она ничего не сказала, глубоко и тихо вздохнула, а потом пошла. У него тоже вырвался как будто вздох; неторопливо он пошел вслед за нею. Было ясно: она пришла к нему в последний раз. Он чувствовал, что весь дрожит, как в лихорадке, и боялся заговорить: зуб на зуб не попадал. Он глядел не на нее, а на стену дома. Крыша озолочена была последними лучами солнца; в одном из окон на месте выбитого стекла торчал кусок синей бумаги. Взглянув, наконец, украдкой на Миреле, он заметил, что она за последние дни сильно похудела и под глазами у нее появились темные круги; видно было, что она все это время просидела дома взаперти, терзаясь какими-то мыслями, не имеющими к нему, Геллеру, никакого отношения. Это его раздосадовало, и он сказал:
— Ну что ж, ведь я для тебя — ничто…
Миреле не возражала…
Они свернули влево и стали спускаться по широкой, кривой, вымощенной крупным булыжником улице, шагая через ручейки, образовавшиеся между камней после дождя. Дойдя до конца кривой улицы, выводившей на окраину города, они уселись на скамейке против длинного одноэтажного многооконного здания литейного завода. Далекое закатное солнце зажигало красным огнем окна завода, освещенного изнутри электрическим светом; справа купались в закатном зареве высокие зеленые горы, изрытые ямами, откуда добывали глину; горы эти стеной заслоняли город и не давали ему расти в эту сторону. Лошадь со спутанными ногами щипала порыжевшую травку на пригорке возле заброшенной старой ветряной мельницы, а мальчишка в белых холщовых штанишках, стоя на перекрестке, глазел на городские постройки. Натан чувствовал, что раздражение его все растет, и что закипает в нем поток слов, над которыми не властен разум:
— Я знаю… Знаю одно… Я хочу только спросить…
Миреле удивленно глядела на него, не понимая, к чему он клонит.
А он путался и терял нить мыслей. Ему казалось, что Миреле глядит на него, как на идиота, бессмысленно ворочающего языком. Это еще более его раздражало; наконец прилив досады помог ему овладеть собою и высказать то, что хотелось:
— Я хочу знать одно: ведь ты любишь меня — не правда ли? Ты этого отрицать не станешь… Так почему же ты не хочешь разойтись с мужем и стать моей женой?
Миреле выслушала эти слова и пожала плечами, усердно разглядывая круги, которые зонтик ее чертил по земле.
— Ну, а что будет потом, после свадьбы?
— Потом?
Он был в недоумении.
— Потом… потом мы можем поехать за границу… Вообще потом…
Она снова пожала плечами и приподнялась.
Он пытался еще что-то ей растолковать; но она заранее знала все, что он может сказать, и не хотела слушать его речей. Холодно перебила она его:
— Не люблю, когда много говорят…
Но терпение Геллера уже истощилось.
— А вот живешь же ты целых четыре месяца со своим глупым мужем… В городе все смеются над ним… прямо в глаза смеются…
Он смолк, когда Миреле повернула к нему голову: выражение лица ее стало еще более суровым. Горестно взглянул он на нее, и, казалось, дрожь прошла по его телу.
Она заговорила:
— Я просила вас уже несколько раз не касаться моего мужа, оставьте его в покое… Муж мой — хороший человек… он, кажется, никого никогда не обидел…
Ее начала разбирать злость на себя: пришло в голову, что то же самое, должно быть, говорят о своих глуповатых мужьях все дамочки, гуляющие с молодыми людьми по уединенным улицам.
— Во всяком случае, вы не стоите того, чтобы из-за вас я стала иначе относиться к мужу.
Эти слова произнесла она, отходя от него; они вырвались у нее невольно, в порыве гнева. Больше она не обернулась к Геллеру и старалась отогнать от себя мысли о нем. Идя вперед мерным, чуть-чуть ускоренным шагом, с обычным выражением печали на лице, она делала усилия, чтобы подавить в себе досаду, и сама себя убеждала: «Ну, с Геллером как будто покончено… А теперь… Теперь нужно покончить еще с кем-то… Да, с Зайденовскими необходимо покончить, и как можно скорее…»
- Звездная дочка. История одной фанатки (СИ) - Катя Лоренц - Периодические издания / Современные любовные романы
- Сорок имен скорби - Джайлс Блант - Детектив
- Капкан для невесты - Айрин Лакс - ---
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- Женитьба Стратонова, или Сентиментальное путешествие невесты к жениху - Аркадий Вайнер - Детектив