Аллума - Ги Мопассан
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Аллума
- Автор: Ги Мопассан
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут я вдруг почувствовал сильнее, чем когда-либо, что эта непреодолимая таинственная преграда, воздвигнутая между расами непостижимой природой, встала между арабской девушкой и мной, между женщиной, которая только что отдалась, покорилась моим ласкам, и мною, тем, кто обладал ею.
Только теперь мне пришло в голову спросить ее:
— Как тебя зовут?
Она молчала, затем я увидел, как она вздрогнула, словно уже успела забыть о моем присутствии. По ее глазам, поднятым на меня, я угадал, что еще минута — и ее одолеет сон, непобедимый, внезапный сон, почти молниеносный, как все, что овладевает изменчивыми чувствами женщин.
Она ответила лениво, подавив зевок:
— Аллума.
Я спросил:
— Тебе хочется спать?
— Да, — сказала она.
— Ну что же, спи.
Она спокойно улеглась рядом со мною, вытянувшись на животе, опершись лбом на скрещенные руки, и я почти сейчас же почувствовал, как бессвязные мысли этой дикарки угасли в забытьи.
Лежа рядом с нею, я погрузился в раздумье, стараясь понять происшедшее. Почему Магомет отдал ее мне? Поступил ли он, как великодушный слуга, который настолько предан своему господину, что уступает ему женщину, пришедшую к нему в палатку, или же, бросив на мое ложе приглянувшуюся мне девушку, он руководился мыслью более сложной, более корыстной, менее благородной? Когда дело касается женщин, арабы проявляют, с одной стороны, целомудренную строгость, с другой — постыдную услужливость; в их суровой и одновременно сговорчивой морали так же трудно разобраться, как и в прочих их чувствах. Возможно, что, случайно войдя в шатер Магомета, я предвосхитил намерения догадливого слуги, который сам собирался предложить мне эту женщину, свою подругу, сообщницу, а может быть, и любовницу.
Все эти предположения теснились в моей голове, и так меня утомили, что я тоже погрузился в глубокий сон.
Я проснулся от скрипа двери: Магомет, как всегда, пришел разбудить меня. Он растворил окно, и ворвавшийся солнечный поток осветил на постели еще спавшую Аллуму. Магомет подобрал с ковра мои брюки, жилет и куртку, чтобы вычистить их. Он ни разу не взглянул на женщину, лежавшую рядом со мною, не подал и виду, что замечает ее присутствие; ни его обычная важность, ни походка, ни выражение лица не изменились. Однако дневной свет, движение, осторожные шаги босых ног, свежий воздух, который пахнул на нее и проник в ее легкие, разбудил Аллуму. Она вытянула руки, повернулась, раскрыла глаза, посмотрела на меня, так же равнодушно взглянула на Магомета и села на постели. Потом пробормотала:
— Я хочу есть.
— Чего ты хочешь? — спросил я.
— Кахуа.
— Кофе и хлеба с маслом?
— Да.
Стоя у нашего ложа с моим платьем, перекинутым через руку, Магомет ожидал приказаний.
— Принеси завтрак для Аллумы и для меня, — сказал я.
И он вышел, не выразив ни малейшего удивления, ни малейшего неудовольствия.
После его ухода я спросил у молодой арабки:
— Хочешь жить у меня в доме?
— Да, хочу.
— Я отведу тебе отдельное помещение и дам женщину для услуг.
— Ты великодушен, я благодарна тебе.
— Но если ты будешь плохо себя вести, я тебя прогоню.
— Я буду делать все, что ты захочешь.
Она взяла мою руку и поцеловала в знак покорности.
Магомет снова вошел, неся поднос с завтраком. Я сказал ему:
— Аллума будет жить у меня в доме. Расстели ковры в комнате в конце коридора и пошли за женой Абд эль-Кадир эль-Хадара; она будет ей прислуживать.
— Слушаю, мусье.
Вот и все.
Час спустя арабская красавица водворилась в большой светлой комнате, и когда я зашел проверить, все ли устроено как следует, она попросила умоляющим голосом подарить ей зеркальный шкаф. Пообещав ей этот подарок, я вышел. Я оставил ее сидящей на корточках на джебель-амурском ковре, с папироской во рту; она так оживленно болтала со старой арабкой, за которой я послал, как будто они знали друг друга сто лет.
II
Целый месяц я был очень счастлив с нею и странным образом привязался к этому существу чужой расы, казавшемуся мне как бы существом другой породы, рожденным на иной планете.
Я не любил ее, нет, нельзя любить дочерей этой первобытной страны. Между ними и нами, даже между ними и мужчинами их племени никогда не расцветает голубой цветок северных стран В этих женщинах еще слишком много животных инстинктов, души их слишком примитивны, чувства недостаточно развиты, чтобы пробудить в нас сентиментальный восторг, составляющий поэзию любви. Ничто духовное, никакое опьянение ума не примешивается к чувственному опьянению, которое вызывают в нас эти обворожительные и ничтожные создания.
Однако они держат нас в своей власти, они опутывают нас, как и прочие женщины, только по-иному, не так цепко, не так жестоко, не так мучительно.
Чувство, которое я испытывал к этой девушке, я и сейчас не сумел бы определить. Я уже говорил вам, что Африка, этот пустынный край, страна без искусств, без всяких духовных развлечений, покоряет наше тело незнакомым, но неотразимым очарованием, лаской воздуха, неизменной прелестью утренних и вечерних зорь, лучезарным светом, благотворным воздействием на все наши чувства. Так вот, Аллума покорила меня так же — множеством скрытых чар, пленительных, чисто физических, ленивой восточной негой объятий, своей любовной покорностью.
Я дал ей полную свободу; она могла уходить из дому, когда ей вздумается, и по крайней мере через день проводила послеполуденные часы в соседнем поселке, среди жен моих работников-туземцев. Нередко она целыми днями любовалась своим отражением в зеркале шкафа из красного дерева, который я выписал из Милианы. Она деловито разглядывала себя, стоя перед большой зеркальной дверцей и изучая каждое свое движение с глубоким и серьезным вниманием. Она выступала, слегка запрокинув голову, чтобы видеть свои бедра и стан, поворачивалась, отступала, подходила ближе, а затем, утомившись, усаживалась на подушки против зеркала, не спуская с него глаз, со строгим лицом, вся погрузившись в созерцание.
Вскоре я заметил, что она почти каждый день уходит куда-то после завтрака и пропадает до вечера.
Слегка обеспокоенный, я спросил Магомета, не знает ли он, что она делает в эти долгие часы отсутствия. Он ответил спокойно:
— Не тревожься, ведь скоро рамадан. Должно быть, он ходит на молитву.
Он тоже, казалось, был рад, что Аллума живет у нас в доме. Но ни разу не заметил я между ними ничего подозрительного, ни разу мне не показалось, что они прячутся от меня, сговариваются или что-нибудь скрывают.
И я примирился с создавшимся положением, не вникая в него, предоставляя все времени, случаю и самой жизни.
Нередко, обойдя свои земли, виноградники и пашни, я отправлялся пешком в дальние прогулки. Вам знакомы великолепные леса в этой части Алжира, почти непроходимые овраги, где поваленные кедры преграждают Течение горных потоков, узкие долины олеандров, которые с высоты гор кажутся восточными коврами, разостланными по берегам речки. Вы знаете, что повсюду в лесах и на склонах холмов, где как будто еще не ступала нога человека, можно натолкнуться на снежно-белый купол куббы, где покоятся кости какого-нибудь смиренного марабута-отшельника, гробницу которого лишь изредка посещают особенно рьяные почитатели, приходящие из соседнего дуара[3] со свечой, чтобы возжечь ее на могиле святого.
И вот однажды вечером, возвращаясь домой, я проходил мимо одной из таких магометанских часовен и, заглянув в открытую дверь, увидел женщину, молившуюся перед святыней. Прелестная была картина — эта арабка, сидящая на земле в заброшенной часовенке, где ветер разгуливал на воле, наметая по углам в золотистые кучи тонкие сухие иглы сосновой хвои. Я подошел поближе, чтобы лучше разглядеть, и вдруг узнал Аллуму. Она не заметила меня, не слыхала ничего, всецело отдавшись беседе со святым; она что-то шептала ему вполголоса, она говорила с ним, чувствуя себя с ним наедине, поверяя служителю бога все свои заботы. Порою она замолкала, чтобы подумать, припомнить, что ей осталось еще сказать, чтобы ничего не упустить из своих признаний, а иногда вдруг оживлялась, как будто он отвечал ей, как будто советовал что-то, чему она противилась и против чего спорила, приводя свои доводы.
Я удалился так же бесшумно, как пришел, и вернулся домой к обеду.
Вечером я послал за ней, и она вошла с озабоченным видом, обычно вовсе ей не свойственным.
— Сядь сюда, — сказал я, указывая ей место рядом с собой на диване.
Она села, но когда я нагнулся поцеловать ее, она быстро отдернула голову.
Я был поражен:
— Что такое? Что с тобой?
— Теперь рамадан, — сказала она.
Я расхохотался.
— Так марабут запретил тебе целоваться во время рамадана?
— О да, я арабская женщина, а ты руми!
— Это большой грех?
— О да!
— Значит, ты весь день ничего не ела до захода солнца?
- Чужеземная душа - Ги Мопассан - Классическая проза
- Демон из моего кошмара - Лала Луние - Любовно-фантастические романы
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Изваяние - Геннадий Гор - Научная Фантастика