Адам и Ева - Камилл Лемонье
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Адам и Ева
- Автор: Камилл Лемонье
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глядя на обоих в их нагой красоте, я содрогался великой гордостью моего тела, ибо в мировом веществе мы все четверо были подобны друг другу. А между тем, это было то самое тело, которое меня учили презирать. Все наслаждения мои возникали из него, и оно носило в себе печать стыда отстрел Господнего гнева.
Я не мог коснуться моего тела руками, чтобы концы моих пальцев не расцвели лаской. Оно было для меня любовью и сладострастьем. Оно дарило меня непрерывным божественным пиром. Оно было столом, нагруженным свежими плодами и сладкими яствами. Тело мое представляло как бы вкратце весь блеск и созвучность мира. Члены мои обладали гибкостью тигриц и грацией агнцев, чтобы ярче и сильней были мои радости. Ни в одном саду не цвели растения, подобные лазурным и румяным анемонам моих дыхательных трохей, ни в одном море не развивалось таких прекрасных кораллов, как мои бронхи и не было более редких кристаллов, чем мои клеточки.
Но некогда мне было запрещено любить себя в силе и грации моей наготы. Ноги мои не творили зла, когда ступали, и руки не созидали злодеянья, когда подносили пищу ко рту. Но вот, в центре моего существа находился знак, который утверждал меня работником вечности. Мозолистое дерево рода росло в моем паху. Из-за него я носил на себе клеймо греха. Да, из-за любви и моего телесного существа я был проклят в радостях моего внутреннего существа, в моих ярких и животных чувствах. Все мое земное назначенье гордо и мощно разливалось на поверхности моего тела, существо мое пышно прорывалось пламенем сладострастья и радости в моих сосках. Не было места на моей коже, которое не трепетало бы в сладостном ужасе моих желаний. Телесная любовь разбухала, как мякоть плода, под огнем моих поцелуев. От трепета крошечных детских губок волновалось все мое тело до самых глубин источников существа в священном безумие отца. И эту божественную красоту моей жизни учили меня не ведать, как будто благодаря ей я не был сознательным чудом природы и величавым образом вселенной.
Ты, Ели, вечное продолжение мое, пойдешь нагой к ручьям, и, любуясь собой, в красоте твоей грации познаешь себя маленьким богом! И тебя, Авель, второй отпрыск древа моего, посвящаю я могучей, славной и роскошной телесной любви, матери земного шара! Вот отец ваш — Адам и мать ваша — Ева. Ни один из вас не будет упрекать нас за нашу наготу, глядя, как мы пляшем в летние вечера, скинув ткани одежд.
XXXII.
Пижма отцвела. Зверобой, как бледные слезы аметиста, раскидался по лугу, словно маленькая больная душа. И снова наступила зима. Я сделал плуг. Как первобытный человек, я смастерил его из плотного дерева. Потом растопил печку. Терпеливо и тщательно выковывал железо на моей наковальне, придавая ему заостренную и коническую форму. Когда мой послушный осел потащил новое орудие по полю, деревья заволновались, словно при виде чуда. Под железным резцом подымалась пластами земля, подпрыгивая и вздыхая, а я шел большими шагами, опираясь руками на обжу плуга, полосуя землю с востока на запад, как движется солнце. Мой крик, когда я кончил первую борозду, взвился выше вопля нивы, ибо мое знание было равным священному искусству древнего пахаря. Я был хмельным супругом жизни, ранившим девственную утробу супруги. Земля глухо дрожала в своих недрах под моими ногами.
В течение трех дней я работал с оралом, потом, запрягшись с моим покорным другом в борону, разровнял ниву, удобренную с октября свежим навозом и жирным перегноем.
Неси же, Ева, скорее румяные зерна! Широкими ровным размахом, мерно согласуя шаги мои, я пойду прямо через поле, погружая в мешок с зерном руки и разжимая их, а дойдя до межи, поверну обратно, шествуя неизменно, как время, что сеет часы и минуты. Так сеял я, и семена разливались золотым дождем сквозь мои пальцы, раскидываясь далеко вокруг.
Однажды, в конце зимы, я углубился в лес. На ветвях зеленели молодые почки и, словно капли молока, цвели буквицы. Я побежал домой, крича Еве, как провозвестник новой поры.
— Весна, о, радость, шла белою поступью там, по тропам!
Таки пастух, когда стает снег, идет на равнину, а потом отворяет ворота хлева и выводит стадо пастись на новой траве.
Этот год был годом обилья и урожая. Хлеб всходил и густо колосился. Под тяжестью плодов склонялись деревья. И Майя познала любовь быка и родила. Овцы паслись под охраной барана. В чащу вереска я поставил улья. А ведь мы вступили в лес совсем одни, но ныне милости природы осенили нас. Молоко жизни разливалось из сосцов божества. И снова земля одарила нас благами за благо-завершенный день в простоте нашего разуменья.
Под пологом небес всякая вещь дает бесконечную помощь тому, кто с сыновним, честным сердцем покоряется своему долгу. Корова наполняет свое вымя, овца щиплет траву и изливает свое молоко, пахнущее миндалем. Пчела дает свой мед. Для человека надо лишь немного труда и любви, чтобы поле произросло и яблоко позлатилось на ветвях. Воздух, ветер и солнце довершат остальное. Я поднял землю, посеял рожь, посадил семена для нашей будущей алчбы.
Время породило новые обряды. Ева и я танцевали в первый день перед священным благоуханием хлеба. Мы вместе праздновали пору пахоты и посева. Крылатые песни порхали вокруг первого жужжащего роя. То было наивной и милой церемонией, как в период пастушества. И, подражая природе, я стал прививать деревья. Я подрезал ножом молодое фруктовое деревцо, зажал между его створками сочный побег и тихо промолвил дереву, как в миг любви:
— Ты, деревцо, будь брачным соком и плотью. Ради этого я сделал тебе ранку.
Движенья мои были уверенны и благоговейны. Сочетая браком зеленые жизни растений, согласно закону Гимена и жертвоприношения, я был связан внутренними узами с душою земли. Всякая прививка есть символ: в ней таится красота сочетанья. Она подобна оплодотворению животных.
Как супруг припадает к губам девственной невесты, так и ветвь вонзается в разорванные створки раны. Я позвал Еву и сказал ей.
— Я привил мою жизнь твоей. Я дал тебе Ели и Авеля. А теперь, видишь, я сочетал этот стебель с молодою и душистою веткой.
Уединение влагает в сердце странные и торжественные речи. Люди не могут понять их, но деревья и небо внимают им. И вот, совершив это простое и прекрасное деянье, мы прославили его радостной и искренней пляской. Наши игры стали обрядами. Мы совершали их в честь ежедневной работы, в честь памятных деяний и благостей судьбы. Мы праздновали жизнь, как святой труд, дарованный всем существам. И чудесная гармония венчала наши часы с жизнью метеоров, произрастанием созданий и созреванием плодов. Хлеб приходит после жатвы, виноградный сок — после сбора винограда, отдых — вслед за дневной работой. И мы возносили благодарность природе.
Ева была хранительницей огня. Она заведовала стиркой, шитьем одежды и пищей. Королевской грации полны скромные движения тех, что прядут, стирают белье, пекут хлеб, сеют жизнь, и всякая вещь по тому, что она производит, полна благородства. Ход вселенского бытия сочетается с порядком и гармонией жилища. Пламя, что золотит тесто, заквашенное мирными руками, — подобно солнцу, что позлащает спелую жатву. И, ради белой трапезы, в славу и честь суровых и милых лиц, весна разливает молочный аромат крапивы и одуванчиков, а лето услащает свежий тор малины, и осень наводить румяна на груши и яблоки. Уста, вкушающие плод — также сладостны, как и уста, дарящие поцелуй, и все деяния жизни обладают красотой религии и необходимы для творчества и совершенствования мира. Мне думалось: в тот день, когда природа и жизнь будут прославлены чуткими и проницательными людьми, не будут воздвигаться храмы, а истинным домом вечного бога станет лес, равнина, берега морей.
Я накосил крапивы, пригодной для пряжи, положил ее мокнуть в яму и натрепал ее. А Ева вслед за тем напряла гибкой и крепкой, как конопля, нитки. Она была хорошей служанкой, в истинном смысле.
Впору, когда Ева перестала кормить грудью Авеля, мы отправились однажды с нею под листву деревьев. Золотистый дрозд снова пел, и я испил жизнь у ее груди, которую она отняла от губ ребенка.
Звездная ночь сияла сквозь оголенные ветви. Все небо мигало дрожью лихорадки и обоготворенья, словно перед божественным откровеньем. Необъятным трепетом, рожденным из озаренных светом глубин, обдало нас. Подняв голову, я указал ей на плотные и шероховатые сучья бука, которые свисали над нами. Сквозь эти сучья, как сквозь сплетенное из ивы решето, сыпались, подобно зернам, звезды. Необъятный, головокружительный свод неба вздрагивал сквозь эти древесные ребра. И я под этим сводом оголенных деревьев, трепетавшим далеким светом планет, увидел внезапно, как родился чей-то лик. Странным голосом промолвил я Еве.
— Не есть ли этот костяк, сквозь ребра которого видно, как сквозь ветви бука, зерна звезд, необычайный символ нечто тленного в нашем существе и воскресного в необъятной вечности миров. Смерть, быть может, есть лишь чудесные врата дня сквозь древо с опавшими листьями.
- Том 12. Ты будешь одинок в своей могиле. Дело о задушенной «звездочке». Это не мое дело - Джеймс Чейз - Детектив
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Чаша ярости - Артем Абрамов - Научная Фантастика
- Срубить крест[журнальный вариант] - Владимир Фирсов - Социально-психологическая
- Кот и лиса - Народное творчество - Сказка