Пелэм, или приключения джентльмена - Эдвард Бульвер-Литтон
- Дата:19.06.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Пелэм, или приключения джентльмена
- Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Браво, мистер Джоб! — сказал я. — Конечно, подлинно великий человек может придать блеск даже мелочам.
Я бы продолжал и далее распространяться на этот счет, но меня прервало появление хозяйки: это была привлекательная, даже красивая, хорошо одетая и вообще приятная женщина в возрасте около тридцати девяти лет и одиннадцати месяцев, или же, если говорить, избегая излишней точности, в возрасте между тридцатью и сорока годами. Она явилась сообщить, что внизу уже подан обед. Мы спустились в столовую и нашли там роскошную трапезу— ростбиф и рыбу, а за этой первой сменой последовало то, что у простых людей считается высшим деликатесом— жареная утка с зеленым горошком.
— Честное слово, мистер Джонсон, — сказал я, — да вы просто по-царски живете. Ваши еженедельные хозяйственные расходы для холостого джентльмена должны быть не малы!
— Не знаю, — ответил Джоб с барственно-безразличным виДом. — Моей славной хозяйке я пока ничем, кроме комплиментов, не платил, да и в дальнейшем, вероятно, только этим и ограничусь.
Могла ли быть лучшая иллюстрация к призыву Мура:
Веселого рыцаря, дамы, страшитесь! и т. д.
После обеда мы возвратились в апартаменты, которые Джоб высокопарно именовал своими «личными», и там он принялся обучать меня тем фразам воровского языка, которые могли мне особенно понадобиться во время предстоящего нам дела. Блатная часть моего кембриджского образования дала мне некоторые начатки познаний в этой области, благодаря чему наставления Джоба были для меня не так уж странны и сложны. В усвоении этой «сладостной и святой» науки и протекало время, пока не наступила для меня пора одеваться. Тогда мистер Джонсон провел меня в священнейшее место — свою опочивальню. Входя в комнату, я наткнулся на огромный сундук. Услышав, как уста мои изрекли при этом невольное проклятие,
Джонсон сказал:
— Ах, сэр, будьте так любезны, попробуйте сдвинуть этот сундук с места.
Я исполнил его просьбу, но сундук ни на дюйм не сдвинулся.
— Думаю, что вашей чести никогда еще не случалось видеть такой тяжелой шкатулки с драгоценностями, — с улыбкой заметил Джонсон.
— Шкатулки с драгоценностями! — повторил я.
— Да, — ответствовал Джонсон, — шкатулки с драгоценностями, ибо сундук этот полон драгоценных камней! Когда я уеду, немало задолжав славной моей хозяюшке, я попрошу ее самым проникновенным тоном получше беречь «мой ящик». Черт возьми! Для Мак-Адама[878] это действительно настоящее сокровище — его содержимым можно замостить улицу.
С этими словами мистер Джонсон открыл платяной шкаф и достал оттуда порыжевший черный костюм.
— Вот! — промолвил он с весьма довольным видом, — вот! Это ваш первый шаг к кафедре проповедника.
Я снял свое собственное одеяние и, горестно вздыхая при мысли о том, какой безобразный вид сейчас приму, постепенно облекся в ризы, подобающие духовному лицу. Они оказались слишком широки для меня и вдобавок коротковаты. Но Джонсон любовался мною со всех сторон, словно я был его старшим сыном, впервые надевшим длинные брюки, и, восторженно помянув черта, заявил, что платье—точно на меня сшито.
Затем мой хозяин открыл большую оловянную шкатулку и извлек из нее всевозможные коробочки с пудрой и красками и флаконы с жидкостями. Только мое пламенное дружеское чувство к Гленвилу могло заставить меня перенести ту операцию, которой мне пришлось подвергнуться. «Ну, — подумал я со слезами на глазах, — теперь у меня уже никогда не будет приличного цвета лица!» Конец венчает дело, и вот, четыре раза лязгнув ножницами, Джонсон отхватил мои роскошные кудри, которым я дал отрасти настолько, что они угрожали не подчиниться новой династии» избранной Джонсоном для пресловутого увенчания дела. Династию эту представил косматый, но замечательно сделанный парик соломенно-желтого оттенка. Когда же я был переряжен таким образом с головы до пят, Джоб подвел меня к длинному трюмо.
Гляди я на свое отражение хоть целую вечность, я так и не узнал бы ни фигуры своей, ни лица. Можно было подумать, что моя душа подлинно переселилась в какое-то другое тело, не перенеся в него ни единой частицы первоначального. Удивительнее всего было то, что даже мне самому новый облик мой не показался смешным и окарикатуренным, — такое искусство проявил в данном случае мистер Джонсон. Я произнес ему панегирик, который он и принял au pied de la lettre.[879] Никогда еще не видел я человека, столь тщеславящегося тем, что он жулик.
— Но, — спросил я его, — зачем нужно это переодевание? Ваши друзья, по всей вероятности, хорошо знают искусство преображаться и все его тайны и потому легко разберутся, в чем дело, несмотря на все совершенство, которого вы тут достигли. А поскольку они меня никогда раньше не видали, ничто не изменилось бы, если бы я появился в своем собственном облике.
— Правильно, — ответил Джоб, — но вы не подумали, что, не замаскировавшись, вы могли бы быть узнаны впоследствии: наши друзья прогуливаются по Бонд-стрит так же, как ваша честь, а в таком случае вы рисковали бы, что вас, как говорится, в одночасье подстрелят.
— Вы убедили меня, — согласился я. — Теперь же, прежде чем идти, разрешите мне сказать еще нечто касательно цели нашего предприятия. Должен прямо заявить вам что письменные показания Доусона представляются мне делом второстепенным. И потому, если они не будут поддержаны какими-либо косвенными уликами или показаниями свидетелей, которые подтвердились бы впоследствии, они могут оказаться недостаточными для того, чтобы полностью оправдать Гленвила (несмотря на всю свою правдоподобность) и переложить вину на настоящих убийц. Поэтому, если окажется возможным забрать и самого Доусона, после того как мы получим его признание, это надо будет сделать. Я считаю необходимым особо настаивать на данном обстоятельстве, так как мне показалось, что сегодня утром вы были против этого.
— Вполне согласен с вашей честью, — ответил Джоб. — И вы можете быть уверены, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы цель ваша была достигнута, притом не только из любви к добродетели, которая неизменно пребывает в моем сердце, если меня не сбивает с пути ее какое-либо более сильное побуждение, но и по соображению более суетному: ведь ежегодная сумма, о которой мы с вами договорились, будет выплачиваться мне лишь в случае успешности нашего предприятия, а не только за мои старания, даже самые добросовестные. Я не стану обманывать вашу честь, утверждая, что не имею ничего против освобождения Доусона; должен признаться, что имею. Во-первых, я опасаюсь, чтобы он не проболтался о делах, не имеющих отношения к убийству сэра Джона Тиррела. Во-вторых, мне не хотелось бы показаться участником его побега. И то и другое подвергает меня очень серьезной опасности. Однако трехсот фунтов в год не заработаешь, умывая руки, и потому приходится выбирать.
— Вы здраво рассуждаете, мистер Джоб, — сказал я. — Уверен, что вы прекрасно заработаете свою ежегодную ренту и долго будете ею пользоваться.
Только я это сказал, как сторож под окнами протяжно возгласил; «Двенадцатый час!» Джонсон вскочил с места, быстро переменил свой блистательный наряд на более скромное платье, накинул поверх него шотландский плед и снабдил меня другим таким же, в который я и завернулся самым тщательным образом. Мы неслышно спустились вниз, и Джонсон вместе со мною вышел на улицу, открыв дверь при помощи своеобразного «Сезам, отворись!» — имевшегося у него собственного ключа.
ГЛАВА LXXXII
Et cantare pares, et respondere parati.
Virgil.[880]
Пока мы шли, направляясь к Тоттенхэм-корт-род, где рассчитывали найти наемный экипаж, мой спутник упорно и усердно убеждал меня в необходимости совершенно беспрекословно подчиняться всем указаниям или намекам, которые он, возможно, будет мне делать во время наших похождений.
— Помните, — сказал он самым внушительным тоном, — что малейшее отклонение от них не только воспрепятствует нам достичь цели—вызволить Доусона, но поставит под угрозу и нашу жизнь.
Я дал торжественное обещание тщательно во всех мелочах следовать его указаниям. Мы дошли до извозчичьей биржи. Джонсон выбрал один из экипажей и отдал кучеру какое-то приказание, позаботившись о том, чтобы я не расслышал его слов. В течение получаса, пока мы ехали, Джоб экзаменовал меня по предмету, который он именовал «воровским катехизисом». Под конец он выразил величайшее удовлетворение моими способностями и почтил меня заверением, что берется меньше чем в три месяца сделать из меня самого что ни на есть первосортного вора.
На этот лестный комплимент я также ответил самым любезным образом.
— Вы не-должны думать, — сказал Джонсон через несколько минут, — что, если мы пользуемся этим языком, наш клуб состоит из воров низшего разбора, — совсем наоборот: мы представляв собою группу джентльменов — искателей приключений, которые одеваются в самое лучшее платье, ездят верхом на самых лучших конях, посещают самые лучшие игорные дома, равно как и самые шикарные увеселительные заведения, а иногда и вращаются в лучшем лондонском обществе. Нас не так много: мы ничего общего не имеем с обычными ворами, и, если бы мои личные развлеченьица (как вы их правильно именуете) стали известны другим членам нашего общества, я весьма и весьма рисковал бы оказаться из него исключенным за поступки, недостойные джентльмена. Мы редко снисходим до того, чтобы в обычных разговорах между собою пользоваться жаргоном, но считаем это необходимым в ряде случаев, когда силою обстоятельств зынуждены хитрить и прибегать ко всевозможным уловкам. Дом, который вы сегодня ночью посетите, является своего рода колонией, которую мы основали для тех из нас, кто подвергается особой опасности, так как за их головы назначена награда. Там они иногда скрываются по целым неделям, пока их не удается переправить на континент или снова выпустить на свет божий под другим именем. В эту обитель страждущих отправляем мы и тех, кто, подобно Доусону, терзается угрызениями совести и тем самым представляет опасность для всех: они и пребывают там, как в лечебнице, — до смерти или выздоровления. Одним словом, и дом и его обитатели используются для всего того, что может расстроить замыслы наших врагов и помочь нам. Чертовка Бесс, старушка, которой я вас представлю, заведует, как я вам уже говорил, этим учреждением. Эта почтенная дама предпочитает употреблять тот язык, в ознакомлении с которым вы только что проявили такие замечательные способности. Отчасти из уважения к ней, отчасти по общей склонности обитателей ее дома, диалект, принятый в нем, — по преимуществу блатной. Поэтому вы сами можете понять, что вам необходимо обнаружить хоть какое-нибудь знакомство с наречием, которое не только принято по всей стране, но, кроме того, и не может быть чуждым настоящему парню из наших, какой бы птицей высокого полета он ни был.
- Улыбка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 6 - Вальтер Скотт - Историческая проза
- Призрак - Эдвард Бульвер-Литтон - Ужасы и Мистика
- Грядущая раса - Эдвард Бульвер-Литтон - Социально-психологическая
- И грянул гром… (Том 4-й дополнительный) - Вашингтон Ирвинг - Научная Фантастика