Том 8. Театральный роман - Михаил Булгаков
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Том 8. Театральный роман
- Автор: Михаил Булгаков
- Просмотров:4
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того как чаши были осушены, он заговорил.
— Дело заключается в следующем. Хотя мы и не можем обнаружить каких-либо его поклонников или последователей, тем не менее ручаться, что их совсем нет, никто не может.
Гость внимательно слушал, наклонив голову.
— И вот, предположим, — продолжал прокуратор, — что кто-нибудь из тайных его последователей овладеет его телом и похоронит. Нет сомнений, это создаст возле его могилы род трибуны, с которой, конечно, польются какие-либо нежелательные речи.
Эта могила станет источником нелепых слухов. В этом краю, где каждую минуту ожидают мессию, где головы темны и суеверны, подобное явление нежелательно. Я слишком хорошо знаю этот чудесный край!
Поэтому я прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли тела всех трех и похоронить их так, чтобы о них не было ни слуху ни духу.
Я думаю, что какой-нибудь грот в совершенно пустынной местности пригоден для этой цели. Вам это виднее, впрочем.
— Слушаю, игемон, — отозвался гость и встал, говоря, — ввиду сложности и ответственности дела, разрешите мне ехать немедленно.
— Нет, сядьте, — сказал Пилат, — есть еще два вопроса. Второй: ваши громадные заслуги, ваша исполнительность и точность на труднейшей работе в Иудее заставляют меня доложить о вас в Риме. О том же я сообщу и наместнику Сирии. Я не сомневаюсь в том, что вы получите повышение или награду.
Гость встал и поклонился прокуратору, говоря:
— Я лишь исполняю долг императорской службы.
— Но я хотел просить вас, если вам предложат перевод отсюда, отказаться от него и остаться здесь. Мне не хотелось бы расстаться с вами. Пусть наградят вас каким-нибудь иным способом.
— Я счастлив служить под вашим начальством, игемон.
— Итак, третий вопрос, — продолжал прокуратор, — касается он этого, как его… Иуды из Кериафа.
Гость послал прокуратору свой взгляд и как всегда убрал его.
— Говорят, что он, — понизив голос, говорил прокуратор, — что он деньги получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного философа.
— Получит, — негромко ответил гость.
— А велика ли сумма?
— Этого никто знать не может, игемон.
— Даже вы? — изумлением своим выражая комплимент, сказал игемон.
— Даже я, — спокойно ответил гость, — но что он получит деньги сегодня вечером, это я знаю.
— Ах, жадный старик, — улыбаясь заметил прокуратор, — ведь он старик?
— Прокуратор никогда не ошибается, — ответил гость, — но на сей раз ошибся. Это молодой человек.
— Скажите. У него большая будущность, вне сомнений.
— О, да.
— Характеристику его можете мне дать?
— Трудно знать всех в этом громадном городе.
— А все-таки?
— Очень красив.
— А еще. Страсть имеет ли какую-нибудь?
— Влюблен.
— Так, так, так. Итак, вот в чем дело: я получил сведения, что его зарежут этой ночью.
Тут гость открыл глаза и не метнул взгляд, а задержал его на лице прокуратора.
— Я не достоин лестного доклада прокуратора обо мне, — тихо сказал гость, — у меня этих сведений нет.
— Вы — достойны, — ответил прокуратор, — но это так.
— Осмелюсь спросить — от кого эти сведения?
— Разрешите мне покуда этого не говорить, — отметил прокуратор, — тем более что сведения эти случайны, темны и недостоверны. Но я обязан предвидеть все, увы, такова моя должность, а пуще всего я обязан верить своему предчувствию, ибо никогда еще оно меня не обманывало.
Сведение же заключается в том, что кто-то из тайных друзей Га-Ноцри, возмущенных поступком этого человека из Кериафа, сговариваются его убить, а деньги его подбросить первосвященнику с запиской: «Иуда возвращает проклятые деньги».
Три раза метал свой взор гость на прокуратора, но тот встретил его, не дрогнув.
— Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночь получить подобный подарок? — спросил прокуратор, нервно потирая руки.
— Не только неприятно, — почему-то улыбнувшись прокуратору, сказал гость, — но это будет скандал.
— Да, да! И вот, я прошу вас заняться этим делом, — сказал прокуратор, — то есть принять все меры к охране Иуды из Кериафа. Иудейская власть и их церковники, как видите, навязали нам неприятное дело об оскорблении величества, а мы — римская администрация — обязаны еще за это заботиться об охране какого-то негодяя! — голос прокуратора выражал скуку и в то же время возмущение, а гость не спускал с него своих закрытых глаз.
— Приказание игемона будет исполнено, — заговорил он, — но я должен успокоить игемона, замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только: выследить его, зарезать, да еще узнать сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Каиафе! Да еще в одну ночь!
— И тем не менее его зарежут сегодня! — упрямо повторил Пилат, — зарежут этого негодяя! Зарежут!
Судорога прошла по лицу прокуратора, и опять он потер руки.
— Слушаю, слушаю, — покорно сказал гость, не желая более волновать прокуратора, и вдруг встал, выпрямился и спросил сурово:
— Так зарежут, игемон?
— Да! — ответил Пилат, — и вся надежда только на вас и вашу изумительную исполнительность.
Гость обернулся, как будто искал глазами чего-то в кресле, но не найдя, сказал задумчиво, поправляя перед уходом тяжелый пояс с ножом под плащом:
— Я не представляю, игемон, самого главного: где злодеи возьмут деньги. Убийство человека, игемон, — улыбнувшись, пояснил гость, — влечет за собою расходы.
— Ну, уж это чего бы ни стоило! — сказал прокуратор, скалясь, — нам до этого дела нет.
— Слушаю, — ответил гость, — имею честь…
— Да! — вскричал Пилат негромко, — ах, я совсем и забыл! Ведь я вам должен!..
Гость изумился:
— Помилуйте, прокуратор, вы мне ничего не должны.
— Ну, как же нет! При въезде моем в Ершалаим толпа нищих… помните… я хотел швырнуть им деньги… у меня не было… я взял у вас…
— Право, не помню. Это какая-нибудь безделица…
— И о безделице надлежит помнить!
Пилат обернулся, поднял плащ, лежащий на третьем кресле, вынул из-под него небольшой кожаный мешок и протянул его гостю. Тот поклонился, принимая и пряча его под плащ.
— Слушайте, — заговорил Пилат, — я жду доклада о погребении, а также и по делу Иуды из Кериафа сегодня же ночью, слышите, сегодня! Я буду здесь, на балконе. Мне не хочется идти внутрь, ненавижу это пышное сооружение Ирода! Я дал приказ конвою будить меня, лишь только вы появитесь. Я жду вас!
— Прокуратору здравствовать и радоваться! — молвил гость и, повернувшись, вышел из-под колоннады, захрустел по мокрому песку. Фигура его вырисовывалась четко на фоне линяющего к вечеру неба. Потом пропала за колонной.
Лишь только гость покинул прокуратора, тот резко изменился. Он как будто на глазах постарел и сгорбился, стал тревожен. Один раз он оглянулся и почему-то вздрогнул, бросив взгляд на пустое кресло, на спинке которого лежал отброшенный его рукою плащ. В надвигающихся сумерках, вероятно, прокуратору померещилось, что кто-то третий сидел и сидит в кресле.
В малодушии пошевелив плащ, прокуратор забегал по балкону, то потирая руки, то подбегая к столу, хватаясь за чашу, то останавливаясь и глядя страдальчески в мозаику, как будто стараясь прочитать в ней какие-то письмена. На него обрушилась тоска, второй раз за сегодняшний день. Потирая висок, в котором от адской утренней боли осталось только тупое воспоминание, прокуратор старался понять, в чем причина его мучений. Он понял это быстро, но старался обмануть себя. Он понял, что сегодня что-то было безвозвратно упущено и теперь он, это упустивший, какими-то мелкими и ничтожными действиями старается совершенное исправить, внушая себе, что действия эти большие и не менее важные, чем утренний приговор. Но они не были серьезными действиями, увы, он это понимал.
На одном из поворотов он остановился круто и свистнул, и прислушался. На этот свист в ответ послышался грозный низкий лай и из сада выскочил на балкон гигантский остроухий пес серой шерсти, в ошейнике с золочеными бляшками.
— Банга… Банга… — слабо крикнул прокуратор.
Пес поднялся на задние лапы, а передние опустил на плечи своему хозяину, так что едва не повалил его на пол, хотел лизнуть в губы, но прокуратор уклонился от этого и опустился в кресло. Банга, высунув язык, часто дыша, улегся у ног своего хозяина, и в глазах у пса выражалась радость от того, во-первых, что кончилась гроза, которой пес не любил и боялся, и от того, что он опять тут, рядом с этим человеком, которого любил, уважал и считал самым главным, могучим в мире повелителем, благодаря которому и себя считал существом высшим.
Но, улегшись и поглядев в вечереющий сад, пес сразу понял, что с хозяином его случилась беда. Поэтому он переменил позу, подошел сбоку и передние лапы и голову положил на колени прокуратору, вымазав полы палюдаментума мокрым песком. Вероятно, это должно было означать, что он готов встретить несчастье вместе со своим хозяином. Это он пытался выразить и в глазах, скошенных к хозяину, и в насторожившихся, навостренных ушах.
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи - Василий Песков - Публицистика
- Росстань (сборник) - Альберт Гурулев - Русская современная проза
- Вешний снег - Василий Брусянин - Русская классическая проза
- Не было ни гроша, да вдруг алтын - Александр Островский - Драматургия