Избранное - Цирил Космач
- Дата:19.06.2024
- Категория: Проза / Классическая проза
- Название: Избранное
- Автор: Цирил Космач
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тантадруй тоже увидел своих знакомых, ведь на ярмарке собрались все: хорошие и плохие, правые и виноватые, умные и глупые.
Сперва он налетел на Луку Божорно-Босерна. Это был пятидесятилетний богатырь, строитель, мастер на все руки; однажды он свалился с высоких строительных лесов, здорово разбился и повредил голову так, что уже и не мог обрести здравый рассудок. У него отсутствовала правая рука, а вместо левой ноги, которую ему отхватили по самое бедро, была деревяшка, подкованная настоящей лошадиной подковой. Он бродил по селам и с апостольским жаром убеждал, что «теперь нельзя строить кверху, но лишь книзу, немного по земле, а потом прямо в землю». Увидев где-нибудь строительство, он начинал кричать на рабочих и трясти леса. Голос его гремел словно из бочки, сила у него оставалась прежняя, поэтому у строителей очень скоро начинали дрожать коленки. Они спускались вниз и дружелюбно толковали с Лукой о постройках книзу, немного по земле, а потом прямо в землю. После того как они во всем с ним соглашались, он весело прощался.
— Так и надо, божорно-босерна! — гудел он, отдавая по-солдатски честь, и следовал дальше.
Лука много лет строил в Горице и Триесте, и в памяти у него удержалось несколько итальянских слов. Например, он здоровался только по-итальянски, но произносил не «Buon giorno» и «Buona sera»[97], а коротко и отрывисто выпаливал: «Божорно-босерна», причем оба слова вместе, будь то утро, полдень или вечер. Судя по всему, он уже не понимал, что означают эти слова, и употреблял их даже в тех случаях, когда ему требовалось просто подкрепить свои суждения.
Тантадруя он встретил возле лавки Войскара, где было на что поглазеть и можно было прицениться к разным изделиям из кованого железа. Лука перебирал мастерки и молотки, громогласно и пылко рассуждая о своем способе строительства. Войскар с не меньшим пылом соглашался, надеясь тем самым поскорее от него отделаться. Сияя от счастья, Тантадруй сообщил:
— Тантадруй, теперь она уже здесь, и эта будет самая настоящая!
— Божорно-босерна! — загудел Лука, по-солдатски приветствуя его, а поскольку мысли его были еще целиком заняты прежним разговором, добавил: — Если кверху пойдет, то ненастоящая будет!
— Тантадруй, кверху и не пойдет. Пойдет к… Нет! — испуганно подпрыгнул дурачок и приложил палец к губам. — Я должен сперва жупнику рассказать!
— Расскажи, расскажи! Но если пойдет кверху, то ненастоящая будет, и божорно-босерна! — поставил точку Лука.
— Тантадруй, кверху не пойдет! — кивнул дурачок и отвернулся.
— Ты куда сейчас? — прогудел Лука.
— Тантадруй, три колокольчика покупать.
— Три колокольчика? — удивился Лука. — Ты с ума сошел!
— Тантадруй, я с ума не сошел, я дитя божье! — обиделся дурачок. — Так Хотеец сказал.
— Хотеец? — протянул Лука и, подумав, добавил. — Если Хотеец сказал, то божорно-босерна! Пошли за колокольцами!
— Пошли, тантадруй! — обрадовался дурачок.
Лука, который уже успел осмотреть ярмарку и поэтому знал, где продают колокольчики, положил на плечо Тантадрую свою единственную руку и принялся проталкивать его сквозь толпу; он подталкивал его так, что все кругом звенело, и при этом гудел:
— Берегись! Берегись! Мы за колокольцами идем!
Не успели они добраться до Локовчена, торговавшего колокольчиками для коров, как навстречу им попался Русепатацис — старый, длинный и очень тощий фурланец. Без малого тридцать лет прослужил он в батраках у скупого хозяина, кормившего своих слуг только репой да картошкой. Еще в ту пору, когда его о чем-либо спрашивали, он лишь пожимал плечами и хмуро бормотал: «Тьфу! Raus е patacis!» И, зная, что люди не понимают фурланского диалекта, добавлял по-словенски: «Репа и картошка!» Особо быстрым умом он никогда не отличался, но почему он лишился разума, никто не знал. В один прекрасный вечер он ни с того ни с сего взбесился. Сбросил со стола огромный глиняный горшок с репой и картофелем и принялся скакать по комнате, точно сражаясь с драконом. Его скрутили, окатили холодной водой и заперли в клеть. На другое утро хозяин велел ему собрать котомку и уйти. Русепатацис ушел в хлев, где он спал, но котомку увязывать не стал, а, взяв топор, принялся убивать коров и лошадей. Услыхав ржание и мычание, люди бросились в хлев, но почти все животные уже были мертвы. Завопив, словно топор вот-вот должен был опуститься на его голову, хозяин рухнул на колени и, ломая руки, умолял своего слугу смилостивиться. Русепатацис презрительно усмехнулся и бросил топор. Тогда его схватили и до полусмерти избили, а потом передали жандармам, и те увели его с собой. Однако жандармам, как позже и судьям, Русепатацис на все вопросы отвечал презрительным фырканьем: «Тьфу! Raus е patacis, репа и картошка!» Решив, что имеют дело с помешанным, его недолго продержали в кутузке, а когда доктора удостоверили, что опасности он не представляет, отправили по месту рождения. Однако Русепатацис не смог жить в равнинной Фурлании. Он убежал обратно в Толминский край. Это был спокойный, ничуть не страшный человек. Но стоило случайно поставить перед ним репу и картофель, как он приходил в ярость. Говорил он очень мало. Обычно махал рукой да презрительно фыркал:
— Тьфу! Raus е patacis, репа и картошка!
Тантадруй ему тоже обрадовался. Подбежал и поскорее сообщил, что он нашел настоящую смерть.
— Тьфу! Raus е patacis, репа и картошка!
— Нет, тантадруй, не репа и картошка! — обиженно возразил дурачок. — Это будет… Нет! — Он затряс головой и опять приложил палец к губам, чтоб удержать свою тайну. — Я жупнику сперва должен рассказать!
— Тьфу! Raus е patacis, репа и картошка!
— Ты с ума сошел! — вспыхнул Лука, до сих пор лишь хмуро на него посматривавший.
— Тьфу! Raus е patacis, репа и картошка!
— Тихо! — загудел Лука. — Мы с ним идем за колокольцами, и божорно-босерна!
— Тьфу! Raus е patacis, репа и картошка! — еще презрительнее фыркнул фурланец, но тем не менее пошел за своими друзьями.
У прилавка, где Локовчен продавал коровьи колокольчики, им попался Хотейчев Матиц, по прозвищу Ровная Дубинка. Это тоже был парень хоть куда, но он больше, чем остальные, напоминал ребенка. Он ни на что не годился, и поэтому юность его была воистину печальная. Его тоже спас старый Хотеец. Однажды Матиц пришел к нему, рассеянно огляделся вокруг, потом уселся на ограде и принялся бить камнем о камень. Хотеец его пожалел. Разыскав нож и несколько осколков стекла, он вырезал метровую палку толщиной с руку, подсел к Матицу и сперва очистил ножом палку, а потом стал шлифовать ее.
— Видишь, Матиц, — ласково обратился он к несчастному, — я дам тебе нож и стекло, а ты выстругай точно такую же палку, да чтоб она была гладкая, ровная вдоль и поперек, здесь и вот здесь, и вообще всюду одинаковая.
— И вообще всюду одинаковая, — изумленно пробормотал Матиц, имевший привычку повторять последние слова услышанной фразы. Не теряя времени, он принялся за дело. Так он обрел цель в жизни. С тех пор прошло уже двадцать лет, но пока ему не удалось сделать такой палки, которая на обоих концах, здесь и вот здесь, всюду была бы одинаковая. Стоило ему обстрогать и отшлифовать палку на одном конце, как она становилась толще на другом, едва он выравнивал ее там, как выяснялось, что она толще в середине, а когда он справлялся с серединой, оказывалось, что она снова стала толще на нижнем конце. Так он строгал и чистил, пока не доходил до сердцевины. Палка, которая теперь становилась прутом, переламывалась у него в руках. Но ему и горя было мало! Он бросал ее, вырезал другую, ведь дерева было сколько душе угодно, и принимался опять строгать с терпением и усердием гения, приносящего в жертву долгие годы жизни, чтобы осуществить свой великий замысел, так что в стороны отлетали стружки да обломки палок.
— Божорно-босерна! — загремел Лука и отдал ему честь.
— Жорнобосерна! — пробормотал Ровная Дубинка, устремив на него огромные мутные глаза.
— Тантадруй, — приветствовал его веселый голосок, — теперь она у меня, и эта будет настоящая!
— И эта будет настоящая! — повторил Матиц, выпучив глаза, вытащил из-под мышки обстроганную палку, осмотрел ее и недоверчиво покачал головой; дескать, нет, не настоящая, потому что не на обоих концах, здесь и вот здесь, и поперек и вообще всюду ровная и одинаковая.
— Тантадруй, теперь я умру! — радостно сообщил дурачок.
— Теперь я умру? — удивленно повторил Ровная Дубинка.
— Тантадруй, я умру! — повысил голос дурачок.
— Я умру! — испуганно воскликнул Ровная Дубинка.
— Тьфу! Raus е patacis, репа и картошка! — презрительно фыркнул фурланец.
— И картошка, — в испуге повторил Ровная Дубинка, поворачиваясь к нему.
— Тихо, и божорно-босерна! — загудел Лука.
— Жорнобосерна, — встрепенулся Ровная Дубинка, глядя теперь на Луку.
- Эстетика и теория искусства XX века. Хрестоматия - Коллектив авторов - Культурология
- Олег Куваев Избранное Том 2 - Олег Куваев - Современная проза
- Полное собрание сочинений. Том 20. Ноябрь 1910 — ноябрь 1911 - Владимир Ленин (Ульянов) - Биографии и Мемуары
- Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин - История / Культурология
- Проблемы психологии народов - Вильгельм Вундт - Психология