Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник) - Умберто Эко
- Дата:16.11.2024
- Категория: Проза / Эссе
- Название: Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник)
- Автор: Умберто Эко
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шум как прикрытие. Я бы сказал, что идеология такой «цензуры через шум» может быть выражена в терминах Витгенштейна: о том, о чем следует молчать, следует много-много говорить. Канал TG1 дает нам образец такой техники: двухголовые телята, уличные кражи – все то, что во времена оны газеты сбрасывали как раз в «подвалы», ныне занимает три четверти часа в информационном выпуске, чтобы не было заметно, как они замалчивают другую информацию – ту, которую должны были бы дать. В течение последних месяцев на наших глазах произошел форменный взрыв, целая череда скандалов – от «Аввенире»[207] до судьи в бирюзовых носках[208], причем назначение их было совершенно очевидно: создать с помощью вереницы подобных псевдоскандалов шум, чтобы заглушить то дело, о котором надлежало молчать. И заметьте себе: прелесть шума в том, что, чем больше его производится, тем меньше он связан с самим событием, его спровоцировавшим. Случай судьи в бирюзовых носках – яркий пример, потому что этот судья не делал ничего особенного – просто курил, ждал очереди в парикмахерской, и на нем были бирюзовые носки. Но этого хватило, чтобы заполнять целые страницы в течение трех дней.
Для создания шума необязательно придумывать новости. Достаточно запустить новость настоящую, но не имеющую никакого значения, и она, тем не менее, создает тень ожидания – просто самим фактом своего запуска. Судья надел носки бирюзового цвета – это правда, и притом правда совершенно незначительная; но поскольку ее преподнесли с таким видом, будто это намек на что-то неудобосказуемое, сообщение оставляет след, осадочек. Сложнее всего опровергать малозначительную, но правдивую новость.
Ошибка антиберлускониевской кампании в «Репубблике» состояла в том, что газета слишком напирала на новость значительную (вечеринка в доме Ноэми[209]). Если бы они написали, например, что «вчера утром Берлускони отправился на пьяццу Навона, повстречал своего кузена, и они вместе выпили по кружке пива… Что бы это значило?!», сообщение породило бы такой шлейф сплетен, косых взглядов, недоумений, что для председателя совета министров они были бы куда хуже намеков об отставке. В общем, слишком значащий факт может быть опротестован, а вот обвинение, которое не есть обвинение, опротестовать невозможно.
Однажды, когда мне было лет десять, какая-то синьора остановила меня в дверях кафе со словами: «Напиши за меня письмо, а то я руку повредила. А тебе лиру дам». Я был хорошим мальчиком и ответил, что ничего мне от нее не нужно и я напишу письмо просто в качестве любезности, но синьора настояла на том, чтобы хотя бы угостить меня мороженым. Я написал письмо и рассказал об этом дома. «Боже ты мой, – ахнула мама, – тебя заставили написать анонимку, что же будет, когда это откроется!» «Но в письме, – сказал я, – не было ничего дурного». И действительно – оно адресовалось состоятельному торговцу, которого я тоже знал, потому что у него был магазин в центре, и в нем говорилось: «Нам стало известно, что вы намереваетесь просить руки синьорины Х. Хотим сообщить, что синьорина Х принадлежит к состоятельной и уважаемой семье и пользуется расположением всего города». До той поры я еще ни разу не сталкивался с анонимкой, которая восхваляла бы обвиняемого, вместо того чтобы поносить его. Но в чем же состоял смысл подобного письма? Поскольку у нанявшей меня синьоры, очевидно, не было ничего, о чем можно было бы сообщить, она хотела, по крайней мере, создать подозрительный фон. Получатель должен был задаться вопросом: «Почему мне об этом сообщают? Что бы это значило: пользуется расположением всего города?» Кажется, коммерсант решил отложить свадьбу из-за страха ввести в дом слишком обсуждаемую особу.
Для шума даже не требуется, чтобы передаваемое сообщение было интересным: оно все равно перекроется другим, и вместе они как раз и создадут ощущение шума. Иногда он принимает уже совершенно избыточные формы. Несколько месяцев назад в «Эспрессо» вышла прекрасная статья Берселли, в которой он задается вопросом: а вы замечаете, что реклама больше ни о чем нам не сообщает? Поскольку невозможно доказать, что одно чистящее средство лучше другого (и впрямь – они все одинаковы), за пятьдесят лет не изобретено иного способа говорить о чистящих средствах, кроме как выпуская на сцену домохозяек, которые отвергают две баночки ради правильного продукта, или заботливых бабушек, сообщающих, что пятно не поддавалось, пока они не применили подходящее средство. Так вот, реклама чистящих средств производит интенсивный, молотом бьющий шум, он возникает от одного и того же сообщения, выученного всеми уже наизусть, так что оно стало крылатым: «OMO отстирывает добела» и т. д., назначение сообщения двояко: отчасти повторить название марки (в некоторых случаях это правильная стратегия: случись мне зайти в супермаркет за стиральным порошком, я бы спросил Dixan или OMO, потому что слышу о них вот уже пятьдесят лет), отчасти – заставить позабыть, что в отношении чистящих средствах невозможен никакой эпидиктический дискурс, то есть их невозможно ни восхвалить, ни опорочить. И то же самое происходит в других видах рекламы. Берселли замечает, что ни в одной из реклам TIM, Telecom и т. д. невозможно понять, о чем идет речь. Но, о чем идет речь, и не важно: возникает большой шум, благодаря которому сотовые телефоны продаются. Думаю, что продавцы телефонов просто договорились отказаться от рекламы конкретных товаров и пришли к соглашению по поводу некой обобщенной рекламы, призванной распространить саму идею существования сотовых телефонов. А выберешь ли ты в конце концов «Нокию» или «Самсунг» – решают другие факторы, а не реклама. То есть основная функция рекламы-шума – чтобы вам запомнился скетч, а не продукт. Подумайте о самых удачных, самых приятных рекламах – некоторые из них даже забавны, – а потом попробуйте повспоминать, к какому продукту они относятся. Случаи, когда название продукта по благоприятному стечению обстоятельств ассоциируется с той или иной рекламой, крайне редки. Вот несколько примеров: малыш, с ошибкой выговаривающий Simmenthal; или «No Martini, no party»; или «От «Рамадзотти» всегда хорошеет»[210]. Во всех прочих случаях шум покрывает тот факт, что превосходство продукта продемонстрировать невозможно.
Интернет, поскольку в него не вмешивается цензура, естественно, предоставляет максимум медийного шума, из которого невозможно получить никакой информации. Точнее так: поначалу, получая какую-то информацию, невозможно понять, насколько она заслуживает внимания; потом вы начинаете пытаться уточнить ее в интернете. Но только мы, научные работники, посидев в интернете десять минут, начинаем отцеживать информацию и собирать лишь те данные, которые нас интересуют. Все же прочие зависают в блогах, на тематическом порно и т. д., но в остальном не то чтобы много ходят по сайтам, так что достоверную информацию им собрать просто неоткуда.
Говоря о шуме, создаваемом не с целью цензурировать что-либо, но фактически выполняющем роль цензуры, необходимо упомянуть также газеты на шестидесяти четырех полосах. Шестьдесят четыре полосы – это слишком много для того, чтобы вычленить новости, действительно того заслуживающие. Тут, конечно, мне кто-нибудь скажет: «Но я беру газету ради той новости, которая мне интересна». Конечно, но те, кто так поступают, – это элита, умеющая обращаться с информацией, и причина, по которой продажа и чтение газет катастрофически падают, прекрасно известна. Молодежь теперь не читает газет – гораздо удобнее взглянуть на страницу «Репубблики», «Коррьере делла сера» в интернете, потому что у компьютера один экран, или взять бесплатную газетку на остановке, потому что там все, что нужно, сказано на двух страницах.
Имеется, таким образом, сознательная цензура, работающая при помощи шума, – и это происходит в мире телевидения, через постоянное производство политических скандалов и т. д., – и цензура бессознательная, но роковая, та, в которой по соображениям, что сами по себе вполне вески (привлечение рекламы, продаваемость и т. д.), переизбыток информации сливается в шум. Это (и здесь я перехожу от вопросов коммуникации к вопросам этики) породило психологию и этику шума. Кто он, тот идиот, который шагает по улице с айподом в ушах, который и часа не может пробыть в поезде, читая газету или любуясь пейзажем, а должен немедленно извлечь свой сотовый и сначала сказать «я выехал», а потом «я подъезжаю»? Эти люди не могут больше жить вне шума. И поэтому рестораны, достаточно шумные сами по себе из-за движения посетителей, предлагают еще больше шума с помощью двух включенных телевизоров и музыки; а если вы попросите их выключить, на вас посмотрят как на сумасшедших. Столь интенсивная потребность в шуме действует как наркотик и мешает выделить то, что по-настоящему очень важно. «Redi in interiorem hominem»[211] – да, в конечном счете примером для подражания в мире политики и телевидения завтрашнего дня все еще может оказаться Блаженный Августин.
- Нулевой номер - Умберто Эко - Современная проза
- Я – девушка без истории. Интеллектуальный стендап: как менялись литературные истории от Аристотеля до Умберто Эко - Алис Зенитер - Литературоведение
- Улыбка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Открытое произведение. Форма и неопределенность в современной поэтике - Умберто Эко - Культурология / Языкознание
- Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с описанием трёх эпох Интернета в России - Визель Михаил - Прочая околокомпьтерная литература