Все наизусть. Годовой творческий цикл - Андрей Битов
- Дата:24.07.2024
- Категория: Проза / Эссе
- Название: Все наизусть. Годовой творческий цикл
- Автор: Андрей Битов
- Просмотров:4
- Комментариев:0
Аудиокнига "Все наизусть. Годовой творческий цикл"
📚 "Все наизусть. Годовой творческий цикл" - это увлекательная аудиокнига, которая погружает слушателя в мир творчества и самопознания. Главный герой книги, писатель *Андрей Битов*, проводит год, посвященный творчеству, и делится своими мыслями, идеями и вдохновением.
🎨 В течение года герой пытается написать книгу "наизусть", изучая себя и окружающий мир. Он сталкивается с творческими кризисами, находит неожиданные решения и открывает новые грани своего внутреннего мира. Каждый месяц приносит новые вызовы и откровения, позволяя герою раскрыться и стать лучше.
🌟 "Все наизусть. Годовой творческий цикл" - это история о поиске себя через творчество, о важности самовыражения и самопознания. Эта аудиокнига станет отличным путеводителем для всех, кто стремится к развитию своего внутреннего мира и раскрытию своего потенциала.
Об авторе:
🖋 *Андрей Битов* - известный российский писатель, чьи произведения отличаются глубоким философским подходом и острым анализом современной действительности. Его книги пользуются популярностью у читателей разных возрастов и интересов.
🔗 На сайте knigi-online.info вы можете бесплатно и без регистрации слушать лучшие аудиокниги на русском языке. Мы собрали для вас бестселлеры разных жанров, чтобы каждый мог найти что-то по душе.
🎧 Погрузитесь в мир книг вместе с нами и откройте для себя удивительные истории, которые заставят вас задуматься, почувствовать и проникнуться новыми идеями. Читайте и слушайте с удовольствием!
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стали помирать и старцы: Надежда Мандельштам, Лидия Гинзбург, Олег Волков, Алексей Кедров…
Памятник Мандельштаму (Владивосток) – 1998-й, памятник Зайцу (Михайловское) – 2000-й, памятник Хаджи-Мурату – 2010-й… «нерукотворный». Памятник всем им и всем нам.
Итак, август 2008-го: война в Южной Осетии, смерть Солженицына.
В Грузию пришлось лететь через Киев: грузинское небо после Осетии для России было заперто. И грузинский компьютер реагировал на российский паспорт дольше, чем на прочие.
Старший офицер совершал более ответственную работу: прохаживался по желтой полосе, строго отодвигая очередь за ее границу, и я спросил встречавших нас священнослужителей, как поживает архимандрит Торнике.
Недавно скончался…
Так я узнал, что не стало отца Торнике, черного монаха, настоятеля монастыря Моцамета, крестившего нас, изъявившего волю стать и крестным отцом. Выходит, он долго ждал, чтобы я его навестил… Сначала передавал приветы, потом перестал. Я боялся подумать, что он умер, и все же подумал: ведь под девяносто! Однако скончался он лишь в прошлом году. Выходит, это я не дождался, а опоздал, достигая заветной точки: ее не стало для нас с Анной без Торнике.
А дождался я лишь смерти моего последнего героя.
Вот был красивый грузин! Чабуа, хорошо, еще жив. Но он герой собственного романа.5
К счастью, прибавился еще один – сам патриарх Илия Второй.
Вот кем может гордиться нация, кто может годиться ей в отцы! Это он сумел вывезти из Осетии сквозь наши танки тела грузинских юных солдат для захоронения в родной земле.
Подставили меня тогда с Абхазией, теперь подставляли с Осетией… испытывали то ли на прочность, то ли на вшивость. С Абхазией я был вынужден занять свою привычную позицию, меж двух стульев, – большой не должен подавлять маленького: Россия – Грузию, Грузия – Абхазию. Про абхазскую ситуацию я знал с 1984-го, до которого Союз все-таки «дожил». Это же надо было так умело обустроить административное деление СССР, чтобы отрезать Карабах и Абхазию, разрезать Осетию! Отец народов знал, что делал, заминировав уже тогда все будущие «горячие точки». Вот и отвечай теперь «за наше счастливое детство» (и за свое тоже)… С Абхазией подставил меня, даже знаю, кто – мой собственный живой, даже процветающий персонаж, хотя и грозится, что ждет «маслину в живот». А вот с Осетией, даже не знаю, кто, видимо, моя собственная репутация «кавказца».
На прощание патриарх подарил мне браслет, а на дочь надел крест. Отца Торнике теперь нет, сказал я тогда ему, можно я теперь за вас буду молиться? Можно, согласился патриарх.
Браслет не снимал – не снимал и… потерял.
Чтобы уснуть, вместо того чтобы считать слонов, поминаю всех, кого могу вспомнить, и лишь потом во здравие. Список помина втрое длинней, и я часто засыпаю, не дойдя до живых.
Поэтому и за Илию молюсь через раз. Поменять, что ли, списки местами?
В этом году, 2011-м, выпал и еще повод посетить — теперь Абхазию. Вспомнили Даура (которого тоже нет) как классика абхазской литературы, достали даже денег, чтобы провести «чтения» его имени… пригласили и меня. Поезжай, там хорошо: май, весна!
Что ж, не увидел крестного, не увижу и крестника…
Воспользуюсь билетом, туда и поеду.
Сухум не произвел на меня прежнего впечатления. Новейшие инвестиции никак не срастались с прежним его образом. На уцелевших зданиях замазанные отметины автоматных очередей выглядели как оспа, новоделы торчали как надгробия истраченным миллионам. Гостиницу «Абхазия», правда как могли, так и восстановили – как «Апсны». Кофе на набережной тоже варили, без этого никак.
Потягивая «крепкий с низким сахаром», я живо представлял себе пьяных солдат, весело разъезжавших на танках по набережной в обнимку со сбежавшими из разоренного питомника обезьянками.
Тянуло же меня в Тамыш, в разбомбленный дом Бадза, отца Даура, где писался в 83-м в одну счастливую ночь «Человек в пейзаже».
Цыплят тех, надеюсь, не разбомбили, а давным-давно уже съели.
Так оно и было. Старушка поинтересовалась, чего это я брожу тут. Бадза Зантариа она хорошо помнила, а Даура уже нет. «Приходил тут до тебя еще один, тоже спрашивал». – «Кто такой?» – «Известный в наших краях человек, целитель». – «Где он?» – «В горах спасается, в пещере».
Поразведав еще, я узнал, что и впрямь есть такой. Лет десять, а то и все двадцать назад появился. Пошлялся вокруг Сухума денек, странно себя вел, все звал какого-то Семиона, не понравилось ему, стреляли, времена нехорошие были, да и подался в горы. Куда? Да в те края, где Иоанна Златоуста убили, там себе пещеру нашел. Мудрый человек отец Павел! Люди к нему ходить стали, лечил он хорошо, особенно от пьянства. Даже из города стали ездить. Ну, не с пустыми руками. Тем и питается. Молится за всех, только, слух прошел, помирать собрался.
Так повторилось мое паломничество к обезьянам.
Мимо колонии для малолетних (теперь уже следующего поколения), мимо храма, чем-то напомнившего мне Сухум, который было начали восстанавливать, да бросили, от источника, где казнили одного из трех Иоаннов, и от кровавого камня, который я и не подумал бы теперь приподнять, я направился вглубь ущелья уже наугад. Чувство меня не подвело: странный человек попался мне, спускался к дороге по почти отвесной тропе… шел, шел, а потом как крутанется на пятке вокруг собственной оси и снова идет. Пьяный? Сумасшедший?.. Поравнялся, еще раз крутанулся, а лицо прозрачное, веселое!
– Что с тобой?
– Не мешай! Я развиваюсь.
Хотел было я спросить, в каком смысле, но решил: не стоит.
– Скажи хоть, как к пещере отца Павла пройти?
– А я оттуда иду. Не мешай! – И он еще раз крутанулся, миновав меня.
1983–2011… нелегко дался мне этот подъем! «Угнездился, однако! – цеплялся я за камешки и корешки, прислушиваясь, как шуршит вниз осыпь из-под ног. – Как к нему больные ходят?»
Вспомнил веселое лицо вращающегося человека и долез.
Пещера была дырка, в дырке помещался строгий дэв, лица от бороды не отличишь. Не ожидал я столь мощного старца!
Он пристально меня разглядывал, не признавая.
– К кому? – наконец неприветливо прохрипел он.
– Вы отец Павел?
– Так, так. Значит, вы его не знаете, а он вас. И что вас сюда привело?
(Так страшный старец оказался стражным человеком.)
– Ноги! – отважно ответил я.
– Ах, ноги!.. – от души расхохотался страж, и что-то в его хохоте показалось мне родное. – Ты хоть знаешь, что он отходит?
– Куда отходит? Зачем?
– Совсем отходит.
– Помирает?!
– Это мы с вами помираем, а старцы – отходят.
– Я из Москвы.
– Это я понял. Что – от самой Москвы ногами?
– Нет, от Сухума.
– Ну, раз ногами, то проходите. Еще успеете. Только обувь снимите. Осторожней, веточку не сломайте!
Надо было пригнуться, чтобы не потревожить ветку, надо было согнуться, чтобы не расшибить лоб о скалу (как в гробницу Наполеона – некстати припомнил я), надо было привыкнуть к тесному полумраку после солнца, чтобы хоть что-то различить.
В углу теплилась лампадка перед Божьей Матерью.
Я перекрестился, как положено, все-таки к старцу вхожу…
– Это не Божья Матерь, а Бомжья Матерь, икона, я тебе скажу, редкая: то ли Ксения Петербуржская, то ли Матрена Московская – всем помогает!
До чего же родной голос!
Он принадлежал самому старцу. Старец возлежал на топчане напротив иконы. В руках у него, скрещенных на прекрасной бороде, куда ярче лампады горела оплывающая свеча, освещая его достойный лик. Веки были прикрыты.
Все было благостно, кабы не приглядывал он за свечкой, держа палец как на спусковом крючке: не капнет ли на бороду? Так и поглядывал то на бороду, то на меня: не сбежал ли? Я же поглядывал на неожиданную здесь кованую дверь с амбарным замком в уголку пещеры.
– Это чтобы я не сбежал. Он поставил. – Старец кивнул в сторону входа. – Пещера-то насквозь. Оттуда путь в город даже короче. – Старец был чем-то доволен. – Как же это ты не узнал меня?
– Не может быть! Ты, Петрович!?
– Как видишь, пока еще я. Тебя вот ждал, как чувствовал. Теперь все, нет повода не отойти.
– Как же ты мог меня ждать?
– Нормально. Знал, что должен прийти доктор.
– Ну, доктор-то теперь, положим, ты! Ты всех лечишь.
– Всех – не всех, – скромно согласился Павел Петрович, – а тех, кто здоров, могу и подлечить. Тебя, например.
– Не твоего ли пациента я встретил? Он все крутился, не мог остановиться?
– Кстати, похожий случай, коллега. Он, Заур этот, так запутался по жизни, решил, что смертельно болен. Потому что чем больше пытался выпутаться, тем больше запутывался. А ему всего лишь развиться надо было в обратном направлении. Как кокон, как шпулька, понимаешь? Вот я и придал ему обратное вращение! Главное теперь, чтоб не сбился. Ты его не сбил?
– Вроде нет. Это он меня к тебе направил.
– Главное, чтоб его по дороге никто не сбил. Если до дому дойдет… там жена, дети, может, и завяжет.
- Примечания к драмам - Михаил Лермонтов - Драматургия
- Дядя Пуд - Николай Вагнер - Прочая детская литература
- Книга пяти колец - Мусаси Миямото - Древневосточная литература
- Стихи, стишки, стишочки - Ольга Штельтер - Иностранные языки
- Волшебная дуэль - Анна Устинова - Детская фантастика